Неточные совпадения
По
сухому почти месту, где текла теперь целая река из-под вешняка, были заранее вколочены толстые невысокие колья; к этим кольям, входя по пояс в воду, привязывали или надевали
на них петлями морды и хвостуши; рыба, которая скатывалась вниз, увлекаемая стремлением воды, а еще более рыба, поднимавшаяся вверх по реке до самого вешняка, сбиваемая назад силою падающих
волн, — попадала в морды и хвостуши.
Запомни же ныне ты слово мое:
Воителю слава — отрада;
Победой прославлено имя твое;
Твой щит
на вратах Цареграда:
И
волны и
суша покорны тебе;
Завидует недруг столь дивной судьбе.
Плещешь ты, куда захочешь,
Ты морские камни точишь,
Топишь берег ты земли,
Подымаешь корабли —
Не губи ты нашу душу:
Выплесни ты нас
на сушу!»
И послушалась
волна...
Он бросил весла, приник головой к Муму, которая сидела перед ним
на сухой перекладинке — дно было залито водой, — и остался неподвижным, скрестив могучие руки у ней
на спине, между тем как лодку
волной помаленьку относило назад к городу.
— Никак нет. При береге бы остался…
На сухой пути сподручнее, ваше благородие… А в море, сказывают ребята, и не приведи бог, как бывает страшно… В окияне, сказывают,
волна страсть какая… Небо, мол, с овчинку покажется…
От него пошла большая
волна, которая окатила меня с головой и промочила одежду. Это оказался огромный сивуч (морской лев). Он спал
на камне, но, разбуженный приближением людей, бросился в воду. В это время я почувствовал под ногами ровное дно и быстро пошел к берегу. Тело горело, но мокрая одежда смерзлась в комок и не расправлялась. Я дрожал, как в лихорадке, и слышал в темноте, как стрелки щелкали зубами. В это время Ноздрин оступился и упал. Руками он нащупал
на земле
сухой мелкий плавник.
В замасленной блузе рабочего я говорил, стоя
на табурете. Кругом бережным кольцом теснились свои. Начал я вяло и плоско, как заведенная шарманка. Но это море голов подо мною, горящие глаза
на бледных лицах, тяжелые вздохи внимания в тишине. Колдовская
волна подхватила меня, и творилось чудо. Был кругом как будто волшебный сад; я разбрасывал горсти
сухих, мертвых семян, — и
на глазах из них вырастали пышные цветы братской общности и молодой, творческой ненависти.
Мы переступили порог гостиной. Табачный дым и чад ходили по комнате
волнами. Я увидала прежде всего фигуру совершенно растерзанной женщины… Она плясала и что-то такое рычала. Пением нельзя назвать таких звуков. Распущенные волосы падали
на сухие плечи; платье совсем свалилось. Кругом несколько таких же фигур, два солдата, пьяный мастеровой, а в углу, направо от двери, ободранный старик с гитарой.
Потянулись долгие учебные годы. Памятно ему из них лишь время каникул, когда он снова возвращался в объятия любимой матери, передавал ей впечатления прожитого в разлуке с ней учебного года и оживал под ее животворящими ласками, сбрасывал с себя зачерствелость, навеянную
сухими учебниками, переполненными
сухими фактами и правилами; с жадностью, полной грудью вдыхал свежий деревенский воздух и по целым часам любовался
на несущую свои мягкие
волны красавицу Волгу.