Неточные совпадения
Кажись,
неведомая сила подхватила тебя на крыло к себе, и сам летишь, и все летит: летят версты, летят навстречу купцы на облучках своих кибиток, летит с обеих сторон лес с темными строями елей и сосен, с топорным стуком и вороньим криком, летит вся
дорога невесть куда в пропадающую даль, и что-то страшное заключено в сем быстром мельканье, где не успевает означиться пропадающий предмет, — только небо над головою, да легкие тучи, да продирающийся месяц одни кажутся недвижны.
Всего вероятнее, что он тогда и сам не знал и не смог бы ни за что объяснить: что именно такое как бы поднялось вдруг из его души и неотразимо повлекло его на какую-то новую,
неведомую, но неизбежную уже
дорогу.
Наконец наступила счастливая минута, когда и я покидал тихий городок, оставшийся позади в своей лощине. А передо мной расстилалась далекая лента шоссе, и на горизонте клубились неясные очертания: полосы лесов, новые
дороги, дальние города,
неведомая новая жизнь…
Как бы то ни было, наряду с деревней, темной и враждебной, откуда ждали какой-то
неведомой грозы, в моем воображении существовала уже и другая. А фигура вымышленного Фомки стала мне прямо
дорогой и близкой.
Мне остается одно: все рассказывать вам,
неведомые мои читатели (сейчас вы для меня так же
дороги, и близки, и недосягаемы — как был он в тот момент).
Чтобы ввести читателя в уразумение этой драмы, мы оставим пока в стороне все тропы и
дороги, по которым Ахилла, как американский следопыт, будет выслеживать своего врага, учителя Варнавку, и погрузимся в глубины внутреннего мира самого драматического лица нашей повести — уйдем в мир
неведомый и незримый для всех, кто посмотрит на это лицо и близко и издали.
Он думал: вот — судьба ломала, тискала его, сунула в тяжёлый грех, смутила душу, а теперь как будто прощенья у него просит, улыбается, угождает ему… Теперь пред ним открыта свободная
дорога в чистый угол жизни, где он будет жить один и умиротворит свою душу. Мысли кружились в его голове весёлым хороводом, вливая в сердце
неведомую Илье до этой поры уверенность.
Только там, под ледниками, на другом берегу Черека, лепится к скалам заоблачный аул Безенги, а там, за ним, две вершины
неведомого Каштан-тау, по обе стороны которого снега горного хребта и будто бы перевал, исстари известный в этом единственном в этих горах ауле под названием «Магометова
дорога».
Так и не увидал
неведомого и оттого свято поверил в
дорогу, душою принял ее немой призыв; и впоследствии, когда развернулись перед Сашей все тихие проселки, неторопливые большаки и стремительные шоссе, сверкающие белизною, то уже знала душа их печальную сладость и радовалась как бы возвращенному.
Место действительно было то самое, что условлено: та часть низенького, светившегося щелями забора, откуда в давние времена Саша смотрел на
дорогу и ловил
неведомого, который проезжает. Уже серьезно забеспокоился Колесников, когда зашуршало за оградой и, царапнув сапогами мокрые доски, на верхушку взвалился Саша.
Складывали в ящик трупы. Потом повезли. С вытянутыми шеями, с безумно вытаращенными глазами, с опухшим синим языком, который, как
неведомый ужасный цветок, высовывался среди губ, орошенных кровавой пеной, — плыли трупы назад, по той же
дороге, по которой сами, живые, пришли сюда. И так же был мягок и пахуч весенний снег, и так же свеж и крепок весенний воздух. И чернела в снегу потерянная Сергеем мокрая, стоптанная калоша.
Они вступали в дремучий,
неведомый лес, шли по топкому опасному болоту, видели под ногами разных гадов и змей и лезли на дерево, — отчасти, чтоб посмотреть, не увидят ли где
дороги, отчасти же для того, чтобы отдохнуть и хоть на время избавиться от опасности увязнуть или быть ужаленными.
Это население юрты, в которой две или три семьи сошлись на долгую холодную зиму, предупреждало
неведомого путника, едущего мимо по темной
дороге, о том, что они не спят и готовы к защите.
Затрепетал, как древесный лист, Хома: жалость и какое-то странное волнение и робость,
неведомые ему самому, овладели им; он пустился бежать во весь дух.
Дорогой билось беспокойно его сердце, и никак не мог он истолковать себе, что за странное, новое чувство им овладело. Он уже не хотел более идти на хутора и спешил в Киев, раздумывая всю
дорогу о таком непонятном происшествии.
Боровцов. И опять же ваша пешая служба супротив морской много легче. Вы то возьмите: другой раз пошлют с кораблем-то отыскивать, где конец свету; ну и плывут. Видят моря такие, совсем
неведомые, морские чудища круг корабля подымаются,
дорогу загораживают, вопят разными голосами; птица Сирен поет; и нет такой души на корабле, говорят, которая бы не ужасалась от страха, в онемение даже приходят. Вот это — служба.
Распрощавшись с Виринеей, снабдившей его на
дорогу большим кульком с крупитчатым хлебом, пирогами, кокурками, крашеными яйцами и другими снедями, медленными шагами пошел он на конный двор, заложил пару добрых вяток в легкую тележку, уложился и хотел было уж ехать, как ровно
неведомая сила потянула его назад. Сам не понимал, куда и зачем идет. Очнулся перед дверью домика Марьи Гавриловны.
В лесах работают только по зимам. Летней порой в дикую глушь редко кто заглядывает. Не то что
дорог, даже мало-мальских торных тропинок там вовсе почти нет; зато много мест непроходимых… Гниющего валежника пропасть, да кроме того, то и дело попадаются обширные глубокие болота, а местами трясины с окнами, вадьями и чарусами… Это страшные, погибельные места для небывалого человека. Кто от роду впервой попал в
неведомые лесные дебри — берегись — гляди в оба!..
Прошептав бессвязную речь засохшими от жара губами, я снова юркнула в постель… Сердце мое билось… Голова горела. У меня была тайна, тайна знакомства с Керимом, и я гордилась ею — моей первой серьезной тайной,
неведомой самым близким,
дорогим людям.
Как ни ненавидела я Доурова, как ни презирала его, а все-таки он был теперь последней связью моей с нашим домом, с родным Гори, с
дорогими и близкими людьми, например, Людой и князем Андро, которых я горячо любила. Последняя связь с прошлым исчезала и со мной оставались лишь эти чернеющие во мраке стены и
неведомые люди в этих стенах…
Высокая стена, вдоль которой спускается
дорога, закрыла от нас луну, и тут мы увидели статую Мадонны, стоявшую в нише довольно высоко над
дорогой и кустарником. Перед царицей ровно светился слабый огонек лампады, и в своем сторожном безмолвии она казалась такою живою, что немного холодело сердце от сладкого страха. Топпи преклонил голову и пробормотал какую-то молитву, а я снял шляпу и подумал: «Как ты стоишь высоко над этою чашей, полной лунной мглы и
неведомых очарований, так Мария стоит над моей душою…»
Бояре окружили, по уходе царя из посольской палаты, Ивана Кольца с товарищами и князца Ишбердея. Каждый из бояр, сыновей боярских, дворян и опричников наперебой старался переманить к себе
дорогих гостей послушать их рассказы о
неведомой стране, о ратных победных подвигах.
Последний под честным словом не говорить ничего Князеву, рассказал ему почти тоже самое, что говорил Александру Алексеевичу в
дороге про
Неведомого.
Было уже за полночь. Движимый какой-то
неведомой силой, Егор Никифоров пошел к
дороге, к тому месту, где четверть века тому назад, вел беседу с умирающим Ильяшевичем. Здесь он лег на траву и задумался. Все прошедшее мелькало в его уме, как в калейдоскопе. Его глаза были опущены вниз. Вдруг длинная тень легла на зеленой траве, ярко освещенной луной. Он быстро поднял голову и в двух шагах от себя увидал высокую, темную фигуру женщины.
В ноябре 1833 года Альбина простилась с домашними, как на смерть, со слезами провожавшими ее в дальний,
неведомый край варварской Московии, села с старой преданной няней Лудвикой, которую она брала с собой, в отцовский, вновь исправленный для дальней
дороги возок и пустилась в дальнюю
дорогу.