Неточные совпадения
Он слушал и химию, и философию прав, и профессорские углубления во все тонкости политических
наук, и всеобщую историю человечества в таком огромном виде, что профессор в три года успел только прочесть введение да развитие общин каких-то
немецких городов; но все это оставалось в голове его какими-то безобразными клочками.
— Мы когда-нибудь поподробнее побеседуем об этом предмете с вами, любезный Евгений Васильич; и ваше мнение узнаем, и свое выскажем. С своей стороны, я очень рад, что вы занимаетесь естественными
науками. Я слышал, что Либих [Либих Юстус (1803–1873) —
немецкий химик, автор ряда работ по теории и практики сельского хозяйства.] сделал удивительные открытия насчет удобрений полей. Вы можете мне помочь в моих агрономических работах: вы можете дать мне какой-нибудь полезный совет.
— Вы, милостивый государь, войдите в мое положение… Посудите сами, какую, ну, какую, скажите на милость, какую пользу мог я извлечь из энциклопедии Гегеля? Что общего, скажите, между этой энциклопедией и русской жизнью? И как прикажете применить ее к нашему быту, да не ее одну, энциклопедию, а вообще
немецкую философию… скажу более —
науку?
Все люди дельные и живые перешли на сторону Белинского, только упорные формалисты и педанты отдалились; одни из них дошли до того
немецкого самоубийства
наукой, схоластической и мертвой, что потеряли всякий жизненный интерес и сами потерялись без вести.
Молодежь была прекрасная в наш курс. Именно в это время пробуждались у нас больше и больше теоретические стремления. Семинарская выучка и шляхетская лень равно исчезали, не заменяясь еще
немецким утилитаризмом, удобряющим умы
наукой, как поля навозом, для усиленной жатвы. Порядочный круг студентов не принимал больше
науку за необходимый, но скучный проселок, которым скорее объезжают в коллежские асессоры. Возникавшие вопросы вовсе не относились до табели о рангах.
Возвратившись, мы померились. Бой был неровен с обеих сторон; почва, оружие и язык — все было розное. После бесплодных прений мы увидели, что пришел наш черед серьезно заняться
наукой, и сами принялись за Гегеля и
немецкую философию. Когда мы довольно усвоили ее себе, оказалось, что между нами и кругом Станкевича спору нет.
Труд его очень скоро обратил на себя внимание не только
немецких ученых, но и парижской Академии
наук.
Если аристократы прошлого века, систематически пренебрегавшие всем русским, оставались в самом деле невероятно больше русскими, чем дворовые оставались мужиками, то тем больше русского характера не могло утратиться у молодых людей оттого, что они занимались
науками по французским и
немецким книгам. Часть московских славян с Гегелем в руках взошли в ультраславянизм.
Многие профессора духовных академий находились под сильным влиянием
немецкой протестантской
науки.
Известившись о соблазнах и подлогах, от некоторых в
науках переводчиков и книгопечатников происшедших, и желая оным предварить и заградить путь по возможности, повелеваем, да никто в епархии и области нашей не дерзает переводить книги на
немецкий язык, печатать или печатные раздавать, доколе таковые сочинения или книги в городе нашем Майнце не будут рассмотрены вами и касательно до самой вещи, доколе не будут в переводе и для продажи вами утверждены, согласно с вышеобъявленным указом.
Да вещают таковые переводчики, если возлюбляют истину, с каким бы намерением то ни делали, с добрым или худым, до того нет нужды; да вещают,
немецкий язык удобен ли к преложению на оной того, что греческие и латинские изящные писатели о вышних размышлениях христианского исповедания и о
науках писали точнейше и разумнейше?
Сказав таким образом о заблуждениях и о продерзостях людей наглых и злодеев, желая, елико нам возможно, пособием господним, о котором дело здесь, предупредить и наложить узду всем и каждому, церковным и светским нашей области подданным и вне пределов оныя торгующим, какого бы они звания и состояния ни были, — сим каждому повелеваем, чтобы никакое сочинение, в какой бы
науке, художестве или знании ни было, с греческого, латинского или другого языка переводимо не было на
немецкий язык или уже переведенное, с переменою токмо заглавия или чего другого, не было раздаваемо или продаваемо явно или скрытно, прямо или посторонним образом, если до печатания или после печатания до издания в свет не будет иметь отверстого дозволения на печатание или издание в свет от любезных нам светлейших и благородных докторов и магистров университетских, а именно: во граде нашем Майнце — от Иоганна Бертрама де Наумбурха в касающемся до богословии, от Александра Дидриха в законоучении, от Феодорика де Мешедя во врачебной
науке, от Андрея Елера во словесности, избранных для сего в городе нашем Ерфурте докторов и магистров.
Мы видели книги, до священных должностей и обрядов исповедания нашего касающиеся, переведенные с латинского на
немецкий язык и неблагопристойно для святого закона в руках простого народа обращающиеся; что ж сказать наконец о предписаниях святых правил и законоположений; хотя они людьми искусными в законоучении, людьми мудрейшими и красноречивейшими писаны разумно и тщательно, но
наука сама по себе толико затруднительна, что красноречивейшего и ученейшего человека едва на оную достаточна целая жизнь.
Из изящных собственно предметов он, в это время, изучил Шекспира, о котором с ним беспрестанно толковал Неведомов, и еще Шиллера [Шиллер Фридрих (1759—1805) — великий
немецкий поэт.], за которого он принялся, чтобы выучиться
немецкому языку, столь необходимому для естественных
наук, и который сразу увлек его, как поэт человечности, цивилизации и всех юношеских порывов.
Он учил Сашу французскому и
немецкому языкам, истории, географии — всем
наукам, как говорила Анна Федоровна, и за то получал от нее квартиру и стол...
Это вынуждало его состязаться с другими центрами
немецкой культуры, приглашать в свой университет лучших профессоров, покровительствовать литературе, искусствам и
наукам.
Григорий Иваныч серьезно занимался своей
наукой и, пользуясь трудами знаменитых тогда ученых по этой части, писал собственный курс чистой математики для преподавания в гимназии; он читал много
немецких писателей, философов и постоянно совершенствовал себя в латинском языке.
Самойленко, с тех пор как уехал из Дерпта, в котором учился медицине, редко видел немцев и не прочел ни одной
немецкой книги, но, по его мнению, все зло в политике и
науке происходило от немцев. Откуда у него взялось такое мнение, он и сам не мог сказать, но держался его крепко.
Воззрение на искусство, нами принимаемое, проистекает из воззрений, принимаемых новейшими
немецкими эстетиками, и возникает из них чрез диалектический процесс, направление которого определяется общими идеями современной
науки.
А между тем все представленное нами изложение понятий о трагическом в
немецкой эстетике есть только опыт привести понятие о судьбе в согласие с понятиями современной
науки.
Прежде
Немецкий язык, Математика и Военное Искусство были почти единственным предметом
науки их...
Но вот в семидесятых годах в глухом
немецком городке Вольштейне никому не ведомый молодой врач Роберт Кох путем опытов над животными подробнейшим образом изучает биологию сибиреязвенной палочки и этим своим исследованием прокладывает широкие пути к только что народившейся чрезвычайно важной
науке — бактериологии.
Даже по своей европейской выучке и культурности он был дореформенный барин-гуманист, словесник, с культом всего, что германская
наука внесла в то время в изучение и классической древности, и Возрождения, и средневековья. Уварова можно было назвать"исповедником"
немецкого гуманизма и романтизма. И Шекспира, и итальянских великих поэтов он облюбовал через немцев, под их руководительством.
Наукой, как желал работать я, никто из них не занимался, но все почти кончили курс, были дельными медиками, водились и любители музыки, в последние 50-е годы стали читать русские журналы, а
немецкую литературу знали все-таки больше, чем рядовые студенты в Казани, Москве или Киеве.
Германия, ее университетская
наука и"академические"сферы укрепили в нем его ненасытную, но неупорядоченную любознательность и слабость ко всему традиционному складу
немецкой студенческой жизни, хотя он по своей болезненности, (настоящей или мнимой) не мог, вероятно, и в юности быть кутилой.
Тургенев в своем"Дыме"(значит, уже во второй половине 60-х годов) дал целую галерею русских из Баден-Бадена: и сановников, и генералов, и нигилистов, и заговорщиков, и"снобов"тогдашнего заигрыванья с
наукой. На него тогда все рассердились, а ведь он ничего не выдумывал. Его вина заключалась лишь в том, что он не изобразил и тех, более серьезных, толковых и работящих русских, какие и тогда водились в заграничных городах, особенно в
немецких университетских центрах.
Несмотря на его офицерские эполеты, он не достиг ещё гражданского совершеннолетия — ему нет двадцати одного года, но вместе с тем всестороннее образование его прямо поразительно — он не только свободно говорит и читает на трёх языках: французском,
немецком и английском, но успел прочесть на них очень много, знаком с русской и иностранной литературой, со всеобщей историей, философскими учениями и естественными
науками, увлекается химией, физикой и оккультными знаниями, ища между ними связи, в существовании которой он убеждён.
В 20 верстах от Кронштадта есть возвышенность, усыпанная красным песком и именуемая Красной горкой. На ней была построена телеграфная станция, и на этой Красной горке женятся одни только телеграфисты. Кстати анекдот. Один немец, член нашей Академии
наук, переводя что-то с русского на
немецкий, фразу: «он женился на Красной горке», перевел таким образом: «Er heiratete die m-lle Krasnaja Gorka» [«Он женился на m-lle Красная Горка» (нем.).].
Петька, между тем, был живехонек и здоровехонек и усердно изучал хитрую медицинскую
науку под руководством немца Краузе, конечно, не по книгам, а со слов
немецкого доктора. Наглядно изучал он приготовление снадобий из разного рода мушек, трав и кореньев, чем с утра до вечера занимался старик. Скоро Петр Ананьев оказался ему деятельным помощником: тер, толок, варил, сортировал травы и коренья, и удивлял «немца» русской смекалкой.
Вы видите меня, мариенбургского пастора, в Москве при
немецкой кирке; основанная мною академия, schola illustris, есть первый знаменитый рассадник
наук в России.