Неточные совпадения
«Неужели это правда?» подумал Левин и оглянулся на невесту. Ему несколько сверху виднелся ее профиль, и по чуть заметному
движению ее губ и ресниц он знал, что она почувствовала его взгляд. Она
не оглянулась, но высокий сборчатый воротничок зашевелился, поднимаясь к ее розовому маленькому уху. Он
видел, что вздох остановился в ее груди, и задрожала маленькая рука в высокой перчатке, державшая свечу.
Ему хотелось еще сказать, что если общественное мнение есть непогрешимый судья, то почему революция, коммуна
не так же законны, как и
движение в пользу Славян? Но всё это были мысли, которые ничего
не могли решить. Одно несомненно можно было
видеть — это то, что в настоящую минуту спор раздражал Сергея Ивановича, и потому спорить было дурно; и Левин замолчал и обратил внимание гостей на то, что тучки собрались и что от дождя лучше итти домой.
Что почувствовал старый Тарас, когда
увидел своего Остапа? Что было тогда в его сердце? Он глядел на него из толпы и
не проронил ни одного
движения его. Они приблизились уже к лобному месту. Остап остановился. Ему первому приходилось выпить эту тяжелую чашу. Он глянул на своих, поднял руку вверх и произнес громко...
Самгин, насыщаясь и внимательно слушая,
видел вдали, за стволами деревьев, медленное
движение бесконечной вереницы экипажей, в них яркие фигуры нарядных женщин, рядом с ними покачивались всадники на красивых лошадях; над мелким кустарником в сизоватом воздухе плыли головы пешеходов в соломенных шляпах, в котелках, где-то далеко оркестр отчетливо играл «Кармен»; веселая задорная музыка очень гармонировала с гулом голосов, все было приятно пестро, но
не резко, все празднично и красиво, как хорошо поставленная опера.
Но она
не обратила внимания на эти слова. Опьяняемая непрерывностью
движения, обилием и разнообразием людей, криками, треском колес по булыжнику мостовой, грохотом железа, скрипом дерева, она сама говорила фразы,
не совсем обыкновенные в ее устах. Нашла, что город только красивая обложка книги, содержание которой — ярмарка, и что жизнь становится величественной, когда
видишь, как работают тысячи людей.
Она казалась похорошевшей, а пышный воротник кофты сделал шею ее короче. Было странно
видеть в
движениях рук ее что-то неловкое, как будто руки мешали ей, делая
не то, чего она хочет.
Эту картинную смерть Самгин
видел с отчетливой ясностью, но она тоже
не поразила его, он даже отметил, что мертвый кочегар стал еще больше. Но после крика женщины у Самгина помутилось в глазах, все последующее он уже
видел, точно сквозь туман и далеко от себя. Совершенно необъяснима была мучительная медленность происходившего, — глаза
видели, что каждая минута пересыщена
движением, а все-таки создавалось впечатление медленности.
Он взмахнул рукою так быстро, что Туробоев, мигнув, отшатнулся в сторону, уклоняясь от удара, отшатнулся и побледнел. Лютов, видимо,
не заметил его
движения и
не видел гневного лица, он продолжал, потрясая кистью руки, как утопающий Борис Варавка.
— Вот —
видите? — мягко, уговаривающим тоном спрашивал он. — Чего же стоит ваше чисто экономическое
движение рабочих, руководимых
не вами, а жандармами, чего оно стоит в сравнении с этим стихийным порывом крестьянства к социальной справедливости?
— Простите, виноват! — извинялся он. — Вот мы,
не видя ничего, уж и поссорились. Я знаю, что вы
не можете хотеть этого, но вы
не можете и стать в мое положение, и оттого вам странно мое
движение — бежать. Человек иногда бессознательно делается эгоистом.
Она ни перед кем никогда
не открывает сокровенных
движений сердца, никому
не поверяет душевных тайн;
не увидишь около нее доброй приятельницы, старушки, с которой бы она шепталась за чашкой кофе. Только с бароном фон Лангвагеном часто остается она наедине; вечером он сидит иногда до полуночи, но почти всегда при Ольге; и то они все больше молчат, но молчат как-то значительно и умно, как будто что-то знают такое, чего другие
не знают, но и только.
И Анисья, в свою очередь, поглядев однажды только, как Агафья Матвеевна царствует в кухне, как соколиными очами, без бровей,
видит каждое неловкое
движение неповоротливой Акулины; как гремит приказаниями вынуть, поставить, подогреть, посолить, как на рынке одним взглядом и много-много прикосновением пальца безошибочно решает, сколько курице месяцев от роду, давно ли уснула рыба, когда сорвана с гряд петрушка или салат, — она с удивлением и почтительною боязнью возвела на нее глаза и решила, что она, Анисья, миновала свое назначение, что поприще ее —
не кухня Обломова, где торопливость ее, вечно бьющаяся, нервическая лихорадочность
движений устремлена только на то, чтоб подхватить на лету уроненную Захаром тарелку или стакан, и где опытность ее и тонкость соображений подавляются мрачною завистью и грубым высокомерием мужа.
Она сделала
движение, встала, прошлась по комнате, оглядывая стены, портреты, глядя далеко в анфиладу комнат и как будто
не видя выхода из этого положения, и с нетерпением села в кресло.
Там то же почти, что и в Чуди: длинные, загороженные каменными, массивными заборами улицы с густыми, прекрасными деревьями: так что идешь по аллеям. У ворот домов стоят жители. Они, кажется, немного перестали бояться нас,
видя, что мы ничего худого им
не делаем. В городе, при таком большом народонаселении, было живое
движение. Много народа толпилось, ходило взад и вперед; носили тяжести, и довольно большие, особенно женщины. У некоторых были дети за спиной или за пазухой.
Но с странным чувством смотрю я на эти игриво-созданные, смеющиеся берега: неприятно
видеть этот сон, отсутствие
движения. Люди появляются редко; животных
не видать; я только раз слышал собачий лай. Нет людской суеты; мало признаков жизни. Кроме караульных лодок другие робко и торопливо скользят у берегов с двумя-тремя голыми гребцами, с слюнявым мальчишкой или остроглазой девчонкой.
Так и тут, задумчиво расхаживая по юту, я вдруг
увидел какое-то необыкновенное
движение между матросами: это
не редкость на судне; я и думал сначала, что они тянут какой-нибудь брас.
Даже с практической стороны он
не видит препятствия; необходимо отправиться в Среднюю Азию, эту колыбель религиозных
движений, очистить себя долгим искусом, чтобы окончательно отрешиться от отягощающих наше тело чисто плотских помыслов, и тогда вполне возможно подняться до созерцания абсолютной идеи, управляющей нашим духовным миром.
И очень наивна та философия истории, которая верит, что можно предотвратить
движение по этому пути мировой империалистической борьбы, которая хочет
видеть в нем
не трагическую судьбу всего человечества, а лишь злую волю тех или иных классов, тех или иных правительств.
Говоря это, он достал с воза теплые вязаные перчатки и подал их мне. Я взял перчатки и продолжал работать. 2 км мы шли вместе, я чертил, а крестьянин рассказывал мне про свое житье и ругательски ругал всех и каждого. Изругал он своих односельчан, изругал жену, соседа, досталось учителю и священнику. Надоела мне эта ругань. Лошаденка его шла медленно, и я
видел, что при таком
движении к вечеру мне
не удастся дойти до Имана. Я снял перчатки, отдал их возчику, поблагодарил его и, пожелав успеха, прибавил шагу.
Мое
движение испугало зверька и заставило быстро скрыться в норку. По тому, как он прятался, видно было, что опасность приучила его быть всегда настороже и
не доверяться предательской тишине леса. Затем я
увидел бурундука. Эта пестренькая земляная белка, бойкая и игривая, проворно бегала по колоднику, влезала на деревья, спускалась вниз и снова пряталась в траве. Окраска бурундука пестрая, желтая; по спине и по бокам туловища тянется 5 черных полос.
И именно таким, как Прелин. Я сижу на кафедре, и ко мне обращены все детские сердца, а я, в свою очередь, знаю каждое из них,
вижу каждое их
движение. В числе учеников сидит также и Крыштанович. И я знаю, что нужно сказать ему и что нужно сделать, чтобы глаза его
не были так печальны, чтобы он
не ругал отца сволочью и
не смеялся над матерью…
Лежавший на траве Михей Зотыч встрепенулся. Харитина взглянула вниз по реке и
увидела поднимавшийся кудрявый дымок, который таял в воздухе длинным султаном. Это был пароход… Значит, старики ждали Галактиона. Первым
движением Харитины было убежать и куда-нибудь скрыться, но потом она передумала и осталась.
Не все ли равно?
Харитина упала в траву и лежала без
движения, наслаждаясь блаженным покоем. Ей хотелось вечно так лежать, чтобы ничего
не знать,
не видеть и
не слышать. Тяжело было даже думать, — мысли точно сверлили мозг.
Острота зрения и слуха у гоголя изумительны: хотя бы он плыл спиною к охотнику, он
видит,
не оглядываясь, все его
движения и слышит стук кремня об огниво.
— Нет, — задумчиво ответил старик, — ничего бы
не вышло. Впрочем, я думаю, что вообще на известной душевной глубине впечатления от цветов и от звуков откладываются уже, как однородные. Мы говорим: он
видит все в розовом свете. Это значит, что человек настроен радостно. То же настроение может быть вызвано известным сочетанием звуков. Вообще звуки и цвета являются символами одинаковых душевных
движений.
— Нет, нет… — сурово ответила Таисья, отстраняя ее
движением руки. —
Не подходи и близко! И слов-то подходящих нет у меня для тебя… На кого ты руку подняла, бесстыдница? Чужие-то грехи мы все
видим, а чужие слезы в тайне проходят… Последнее мое слово это тебе!
— Что же, ты
не убить ли уж меня собирался? — пошутил Вихров,
видя, что Гулливому достаточно было сделать одно
движение руками в кандалах, чтобы размозжить ему голову.
И вместе с тем добр, ну так добр, что я сам однажды
видел, как одна нигилисточка трепала его за бакенбарды, и он ни одним
движением не дал почувствовать, что это его беспокоит.
Молодые люди так охотно подставляли свои лбы — а в
движениях девушки (я ее
видел сбоку) было что-то такое очаровательное, повелительное, ласкающее, насмешливое и милое, что я чуть
не вскрикнул от удивления и удовольствия и, кажется, тут же бы отдал все на свете, чтобы только и меня эти прелестные пальчики хлопнули по лбу.
Ни лишней суетливости
движений, никакого признака волнения
не видела она в этом человеке, дорогом ей более других.
Мне страшно шевельнуться: во что я обращусь? И мне кажется — все так же, как и я, боятся мельчайшего
движения. Вот сейчас, когда я пишу это, все сидят, забившись в свои стеклянные клетки, и чего-то ждут. В коридоре
не слышно обычного в этот час жужжания лифта,
не слышно смеха, шагов. Иногда
вижу: по двое, оглядываясь, проходят на цыпочках по коридору, шепчутся…
Она тоже встала. В темноте по ее
движениям он
не видел, а угадывал, чувствовал, что она торопливо поправляет волосы на голове.
Когда я его достаточно ободряла и успокоивала, то старик наконец решался войти и тихо-тихо, осторожно-осторожно отворял двери, просовывал сначала одну голову, и если
видел, что сын
не сердится и кивнул ему головой, то тихонько проходил в комнату, снимал свою шинельку, шляпу, которая вечно у него была измятая, дырявая, с оторванными полями, — все вешал на крюк, все делал тихо, неслышно; потом садился где-нибудь осторожно на стул и с сына глаз
не спускал, все
движения его ловил, желая угадать расположение духа своего Петеньки.
Подпоручик Дяденко, молодой офицер, говоривший на о и хохлацким выговором, в оборванной шинели и с взъерошенными волосами, хотя и говорил весьма громко и беспрестанно ловил случаи о чем-нибудь желчно поспорить и имел резкие
движения, всё-таки нравился Володе, который под этою грубой внешностью
не мог
не видеть в нем очень хорошего и чрезвычайно доброго человека.
Она… что же особенного заметил в ней доктор? Всякий,
увидев ее в первый раз, нашел бы в ней женщину, каких много в Петербурге. Бледна, это правда: взгляд у ней матовый, блуза свободно и ровно стелется по плоским плечам и гладкой груди;
движения медленны, почти вялы… Но разве румянец, блеск глаз и огонь
движений — отличительные признаки наших красавиц? А прелесть форм… Ни Фидий, ни Пракситель
не нашли бы здесь Венер для своего резца.
Другой удовольствовался бы таким ответом и
увидел бы, что ему
не о чем больше хлопотать. Он понял бы все из этой безмолвной, мучительной тоски, написанной и на лице ее, проглядывавшей и в
движениях. Но Адуеву было
не довольно. Он, как палач, пытал свою жертву и сам был одушевлен каким-то диким, отчаянным желанием выпить чашу разом и до конца.
Однако
не прошло и часу времени, как я почувствовал некоторую скуку или сожаление в том, что никто меня
не видит в таком блестящем положении, и мне захотелось
движения и деятельности.
Он
видел, подходя к ней, как она от нетерпения встала и резким
движением сложила веер, а когда он был в двух шагах от нее и только собирался поклониться, она уже приподымала машинально, сама этого
не замечая, левую руку, чтобы опустить ее на его плечо.
Через всю залу, по диагонали, Александров сразу находит глазами Зиночку. Она сидит на том же месте, где и раньше, и быстрыми
движениями веера обмахивает лицо. Она тревожно и пристально обегает взором всю залу, очевидно, кого-то разыскивая в ней. Но вот ее глаза встречаются с глазами Александрова, и он
видит, как радость заливает ее лицо. Нет. Она
не улыбается, но юнкеру показалось, что весь воздух вокруг нее посветлел и заблестел смехом, точно сияние окружило ее красивую голову. Ее глаза звали его.
— Да, умер. Я скажу, что он любил тебя, а вовсе
не был сумасшедшим. Я
не сводил с него глаз и
видел каждое его
движение, каждое изменение его лица. И для него
не существовало жизни без тебя. Мне казалось, что я присутствую при громадном страдании, от которого люди умирают, и я даже почти понял, что передо мною мертвый человек. Понимаешь, Вера, я
не знал, как себя держать, что мне делать…
Все
видели, как Лиза вскочила с дивана, только лишь повернулся Николай Всеволодович уходить, и явно сделала
движение бежать за ним, но опомнилась и
не побежала, а тихо вышла, тоже
не сказав никому ни слова и ни на кого
не взглянув, разумеется в сопровождении бросившегося за нею Маврикия Николаевича…
Аггей Никитич почти
не расшаркался перед Екатериной Петровной; но она, напротив, окинула его с головы до ног внимательнейшим взором, — зато уж на пани Вибель взглянула чересчур свысока; Марья Станиславовна, однако,
не потерялась и ответила этой черномазой госпоже тем гордым взглядом, к какому способны соплеменницы Марины Мнишек [Марина Мнишек (ум. после июля 1614 г.) — жена первого и второго Лжедмитриев, польская авантюристка.], что, по-видимому, очень понравилось камер-юнкеру, который, желая хорошенько рассмотреть молодую дамочку, выкинул ради этого —
движением личного мускула — из глаза свое стеклышко, так как сквозь него он ничего
не видел и носил его только для моды.
Пани Вибель тоже немало была поражена нарядом камер-юнкера, так что всю обедню
не спускала с него глаз, хотя, собственно, лица его
не видела и замечала только, что он то выкинет из глаза
движением щеки стеклышко, то опять вставит его рукою в глаз.
Первый раз я
видел ночную тревогу и как-то сразу понял, что люди делали ее по ошибке: пароход шел,
не замедляя
движения, за правым бортом, очень близко горели костры косарей, ночь была светлая, высоко стояла полная луна.
Но ничего я отвечать
не мог, потому что каждое
движение губ моих встречало грозное „молчи!“ Избыхся всех лишних, и се, возвратясь, сижу как крапивой выпоронная наседка, и твержу себе то слово: „молчи!“, и
вижу, что слово сие разумно.
Долго глядя на его расторопные, отчетливые
движения, можно было подумать, что это
не живой человек, что он уже умер, или и
не жил никогда, и ничего
не видит в живом мире и
не слышит ничего, кроме звенящих мертво слов.
Волнуясь, он торопливо перелистывал тетрадь, ему хотелось в чём-то разубедить её, предостеречь и хотелось ещё чего-то — для себя. Девушка пошевелилась на стуле, села твёрже, удобнее — её
движение несколько успокоило и ещё более одушевило старика: он
видел в её глазах новое чувство. Так она ещё
не смотрела на него.
Кожемякин всматривался в лица людей, исчерченные морщинами тяжких дум, отупевшие от страданий,
видел тусклые, безнадёжно остановившиеся или безумно горящие глаза, дрожь искривлённых губ, судороги щёк, неверные, лишённые смысла
движения, ничем
не вызванные, странные улыбки, безмолвные слёзы, — порою ему казалось, что перед ним одно исстрадавшееся тело, судорожно бьётся оно на земле, разорванное скорбью на куски, одна изболевшаяся душа; он смотрел на людей и думал...
Но уже зная ее немного, я
не мог представить, чтобы это показание было дано иначе, чем те
движения женских рук, которые мы
видим с улицы, когда они раскрывают окно в утренний сад.
Шагов я
не слышал. Внизу трапа появилась стройная, закутанная фигура, махнула рукой и перескочила в шлюпку точным
движением. Внизу было светлее, чем смотреть вверх, на палубу. Пристально взглянув на меня, женщина нервно двинула руками под скрывавшим ее плащом и села на скамейку рядом с той, которую занимал я. Ее лица, скрытого кружевной отделкой темного покрывала, я
не видел, лишь поймал блеск черных глаз. Она отвернулась, смотря на корабль. Я все еще удерживался за трап.