Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет!
Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать
не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я
готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Анна Андреевна. Ты, Антоша, всегда
готов обещать. Во-первых, тебе
не будет времени думать об этом. И как можно и с какой стати себя обременять этакими обещаниями?
Хлестаков. Да, если вы
не согласитесь отдать руки Марьи Антоновны, то я черт знает что
готов…
Хлестаков (продолжая удерживать ее).Из любви, право из любви. Я так только, пошутил, Марья Антоновна,
не сердитесь! Я
готов на коленках у вас просить прощения. (Падает на колени.)Простите же, простите! Вы видите, я на коленях.
Произошло объяснение; откупщик доказывал, что он и прежде был
готов по мере возможности; Беневоленский же возражал, что он в прежнем неопределенном положении оставаться
не может; что такое выражение, как"мера возможности", ничего
не говорит ни уму, ни сердцу и что ясен только закон.
Левин улыбнулся. Представление, что жена его
не пустит, было ему так приятно, что он
готов был навсегда отказаться от удовольствия видеть медведей.
— Нет, это другой вопрос; я
готов признать, что они полезны. Но всякое приобретение,
не соответственное положенному труду, нечестно.
Теперь, когда над ним висело открытие всего, он ничего так
не желал, как того, чтоб она, так же как прежде, насмешливо ответила ему, что его подозрения смешны и
не имеют основания. Так страшно было то, что он знал, что теперь он был
готов поверить всему. Но выражение лица ее, испуганного и мрачного, теперь
не обещало даже обмана.
— Но ведь
не жертвовать только, а убивать Турок, — робко сказал Левин. — Народ жертвует и
готов жертвовать для своей души, а
не для убийства, — прибавил он, невольно связывая разговор с теми мыслями, которые так его занимали.
Отношения к обществу тоже были ясны. Все могли знать, подозревать это, но никто
не должен был сметь говорить. В противном случае он
готов был заставить говоривших молчать и уважать несуществующую честь женщины, которую он любил.
— Муж? Муж Лизы Меркаловой носит за ней пледы и всегда
готов к услугам. А что там дальше в самом деле, никто
не хочет знать. Знаете, в хорошем обществе
не говорят и
не думают даже о некоторых подробностях туалета. Так и это.
— Я только хочу сказать, что те права, которые меня… мой интерес затрагивают, я буду всегда защищать всеми силами; что когда у нас, у студентов, делали обыск и читали наши письма жандармы, я
готов всеми силами защищать эти права, защищать мои права образования, свободы. Я понимаю военную повинность, которая затрагивает судьбу моих детей, братьев и меня самого; я
готов обсуждать то, что меня касается; но судить, куда распределить сорок тысяч земских денег, или Алешу-дурачка судить, — я
не понимаю и
не могу.
— Алексей Александрович, я
не узнаю тебя, — помолчав, сказал Облонский. —
Не ты ли (и мы ли
не оценили этого?) всё простил и, движимый именно христианским чувством,
готов был всем пожертвовать? Ты сам сказал: отдать кафтан, когда берут рубашку, и теперь…
Он считал, что для Анны было бы лучше прервать сношения с Вронским, но, если они все находят, что это невозможно, он
готов был даже вновь допустить эти сношения, только бы
не срамить детей,
не лишаться их и
не изменить своего положения.
— Ну, скажи, что я должен делать, чтобы ты была покойна? Я всё
готов сделать для того, чтобы ты была счастлива, — говорил он, тронутый ее отчаянием, — чего же я
не сделаю, чтоб избавить тебя от горя какого-то, как теперь, Анна! — сказал он.
— Долли! — проговорил он, уже всхлипывая. — Ради Бога, подумай о детях, они
не виноваты. Я виноват, и накажи меня, вели мне искупить свою вину. Чем я могу, я всё
готов! Я виноват, нет слов сказать, как я виноват! Но, Долли, прости!
С первого взгляда на лицо его я бы
не дал ему более двадцати трех лет, хотя после я
готов был дать ему тридцать.
Некстати было бы мне говорить о них с такою злостью, — мне, который, кроме их, на свете ничего
не любит, — мне, который всегда
готов был им жертвовать спокойствием, честолюбием, жизнию… Но ведь я
не в припадке досады и оскорбленного самолюбия стараюсь сдернуть с них то волшебное покрывало, сквозь которое лишь привычный взор проникает. Нет, все, что я говорю о них, есть только следствие
Я
готов на все жертвы, кроме этой; двадцать раз жизнь свою, даже честь поставлю на карту… но свободы моей
не продам.
— Милостивый государь, когда я что говорю, так я это думаю и
готов повторить… Я
не боюсь ваших угроз и
готов на все.
Я был
готов любить весь мир, — меня никто
не понял: и я выучился ненавидеть.
Доктор согласился быть моим секундантом; я дал ему несколько наставлений насчет условий поединка; он должен был настоять на том, чтобы дело обошлось как можно секретнее, потому что хотя я когда угодно
готов подвергать себя смерти, но нимало
не расположен испортить навсегда свою будущность в здешнем мире.
«Нет, этого мы приятелю и понюхать
не дадим», — сказал про себя Чичиков и потом объяснил, что такого приятеля никак
не найдется, что одни издержки по этому делу будут стоить более, ибо от судов нужно отрезать полы собственного кафтана да уходить подалее; но что если он уже действительно так стиснут, то, будучи подвигнут участием, он
готов дать… но что это такая безделица, о которой даже
не стоит и говорить.
— Приятное столкновенье, — сказал голос того же самого, который окружил его поясницу. Это был Вишнепокромов. — Готовился было пройти лавку без вниманья, вдруг вижу знакомое лицо — как отказаться от приятного удовольствия! Нечего сказать, сукна в этом году несравненно лучше. Ведь это стыд, срам! Я никак
не мог было отыскать… Я
готов тридцать рублей, сорок рублей… возьми пятьдесят даже, но дай хорошего. По мне, или иметь вещь, которая бы, точно, была уже отличнейшая, или уж лучше вовсе
не иметь.
Не так ли?
— Какой вздор! Из какого-нибудь пустого слова… Да я совсем
не такой человек. Я, пожалуй, к нему сам
готов приехать.
— Вы думаете: «Дурак, дурак этот Петух! зазвал обедать, а обеда до сих пор нет». Будет
готов, почтеннейший.
Не успеет стриженая девка косы заплесть, как он поспеет.
«Почему ж
не дать? я
готов четвертак, другой».
На что Чичиков с весьма вежливым наклонением головы и искренним пожатием руки отвечал, что он
не только с большою охотою
готов это исполнить, но даже почтет за священнейший долг.
Герой наш поворотился в ту ж минуту к губернаторше и уже
готов был отпустить ей ответ, вероятно ничем
не хуже тех, какие отпускают в модных повестях Звонские, Линские, Лидины, Гремины и всякие ловкие военные люди, как, невзначай поднявши глаза, остановился вдруг, будто оглушенный ударом.
— А дело, по-настоящему, вздор. У него нет достаточно земли, — ну, он и захватил чужую пустошь, то есть он рассчитывал, что она
не нужна, и о ней хозяева <забыли>, а у нас, как нарочно, уже испокон века собираются крестьяне праздновать там Красную горку. По этому-то поводу я
готов пожертвовать лучше другими лучшими землями, чем отдать ее. Обычай для меня — святыня.
— Афанасий Васильевич! вашу власть и я
готов над собою <признать>, ваш слуга и что хотите: отдаюсь вам. Но
не давайте работы свыше сил: я
не Потапыч и говорю вам, что ни на что доброе
не гожусь.
Сидят они на том же месте, одинаково держат голову, их почти
готов принять за мебель и думаешь, что отроду еще
не выходило слово из таких уст; а где-нибудь в девичьей или в кладовой окажется просто: ого-го!
— Я
готов, — сказал Чичиков. — От вас зависит только назначить время. Был бы грех с моей стороны, если бы для эдакого приятного общества да
не раскупорить другую-третью бутылочку шипучего.
Чичиков постарался объяснить, что его соболезнование совсем
не такого рода, как капитанское, и что он
не пустыми словами, а делом
готов доказать его и,
не откладывая дела далее, без всяких обиняков, тут же изъявил готовность принять на себя обязанность платить подати за всех крестьян, умерших такими несчастными случаями. Предложение, казалось, совершенно изумило Плюшкина. Он, вытаращив глаза, долго смотрел на него и наконец спросил...
— Ну, видите ли, я вдруг постигнул ваш характер. Итак, почему ж
не дать бы мне по пятисот рублей за душу, но… состоянья нет; по пяти копеек, извольте,
готов прибавить, чтобы каждая душа обошлась, таким образом, в тридцать копеек.
Позабыл то, что ведь хорошего человека
не продаст помещик; я
готов голову положить, если мужик Чичикова
не вор и
не пьяница в последней степени, праздношатайка и буйного поведения».
Может быть, некоторые читатели назовут все это невероятным; автор тоже в угоду им
готов бы назвать все это невероятным; но, как на беду, все именно произошло так, как рассказывается, и тем еще изумительнее, что город был
не в глуши, а, напротив, недалеко от обеих столиц.
— Афанасий Васильевич! вновь скажу вам — это другое. В первом случае я вижу, что я все-таки делаю. Говорю вам, что я
готов пойти в монастырь и самые тяжкие, какие на меня ни наложат, труды и подвиги я буду исполнять там. Я уверен, что
не мое дело рассуждать, что взыщется <с тех>, которые заставили меня делать; там я повинуюсь и знаю, что Богу повинуюсь.
Кокетка судит хладнокровно,
Татьяна любит
не шутя
И предается безусловно
Любви, как милое дитя.
Не говорит она: отложим —
Любви мы цену тем умножим,
Вернее в сети заведем;
Сперва тщеславие кольнем
Надеждой, там недоуменьем
Измучим сердце, а потом
Ревнивым оживим огнем;
А то, скучая наслажденьем,
Невольник хитрый из оков
Всечасно вырваться
готов.
«Зачем вечор так рано скрылись?» —
Был первый Оленькин вопрос.
Все чувства в Ленском помутились,
И молча он повесил нос.
Исчезла ревность и досада
Пред этой ясностию взгляда,
Пред этой нежной простотой,
Пред этой резвою душой!..
Он смотрит в сладком умиленье;
Он видит: он еще любим;
Уж он, раскаяньем томим,
Готов просить у ней прощенье,
Трепещет,
не находит слов,
Он счастлив, он почти здоров…
Онегин был
готов со мною
Увидеть чуждые страны;
Но скоро были мы судьбою
На долгий срок разведены.
Отец его тогда скончался.
Перед Онегиным собрался
Заимодавцев жадный полк.
У каждого свой ум и толк:
Евгений, тяжбы ненавидя,
Довольный жребием своим,
Наследство предоставил им,
Большой потери в том
не видя
Иль предузнав издалека
Кончину дяди старика.
То был приятный, благородный,
Короткий вызов, иль картель:
Учтиво, с ясностью холодной
Звал друга Ленский на дуэль.
Онегин с первого движенья,
К послу такого порученья
Оборотясь, без лишних слов
Сказал, что он всегда
готов.
Зарецкий встал без объяснений;
Остаться доле
не хотел,
Имея дома много дел,
И тотчас вышел; но Евгений
Наедине с своей душой
Был недоволен сам собой.
Но изменяет пеной шумной
Оно желудку моему,
И я Бордо благоразумный
Уж нынче предпочел ему.
К Au я больше
не способен;
Au любовнице подобен
Блестящей, ветреной, живой,
И своенравной, и пустой…
Но ты, Бордо, подобен другу,
Который, в горе и в беде,
Товарищ завсегда, везде,
Готов нам оказать услугу
Иль тихий разделить досуг.
Да здравствует Бордо, наш друг!
Неправильный, небрежный лепет,
Неточный выговор речей
По-прежнему сердечный трепет
Произведут в груди моей;
Раскаяться во мне нет силы,
Мне галлицизмы будут милы,
Как прошлой юности грехи,
Как Богдановича стихи.
Но полно. Мне пора заняться
Письмом красавицы моей;
Я слово дал, и что ж? ей-ей,
Теперь
готов уж отказаться.
Я знаю: нежного Парни
Перо
не в моде в наши дни.
А он
не едет; он заране
Писать ко прадедам
готовО скорой встрече; а Татьяне
И дела нет (их пол таков);
А он упрям, отстать
не хочет,
Еще надеется, хлопочет;
Смелей здорового, больной
Княгине слабою рукой
Он пишет страстное посланье.
Хоть толку мало вообще
Он в письмах видел
не вотще;
Но, знать, сердечное страданье
Уже пришло ему невмочь.
Вот вам письмо его точь-в-точь.
«Как бы
не случилось какого-нибудь несчастия, — подумал я, — Карл Иваныч рассержен: он на все
готов…»
Когда кадриль кончилась, Сонечка сказала мне «merci» с таким милым выражением, как будто я действительно заслужил ее благодарность. Я был в восторге,
не помнил себя от радости и сам
не мог узнать себя: откуда взялись у меня смелость, уверенность и даже дерзость? «Нет вещи, которая бы могла меня сконфузить! — думал я, беззаботно разгуливая по зале, — я
готов на все!»
Может быть, потому, что ему надоедало чувствовать беспрестанно устремленными на него мои беспокойные глаза, или просто,
не чувствуя ко мне никакой симпатии, он заметно больше любил играть и говорить с Володей, чем со мною; но я все-таки был доволен, ничего
не желал, ничего
не требовал и всем
готов был для него пожертвовать.
Петр Петрович искоса посмотрел на Раскольникова. Взгляды их встретились. Горящий взгляд Раскольникова
готов был испепелить его. Между тем Катерина Ивановна, казалось, ничего больше и
не слыхала: она обнимала и целовала Соню, как безумная. Дети тоже обхватили со всех сторон Соню своими ручонками, а Полечка, —
не совсем понимавшая, впрочем, в чем дело, — казалось, вся так и утопла в слезах, надрываясь от рыданий и спрятав свое распухшее от плача хорошенькое личико на плече Сони.
— Я готов-с и отвечаю… но уймитесь, сударыня, уймитесь! Я слишком вижу, что вы бойкая!.. Это… это… это как же-с? — бормотал Лужин, — это следует при полиции-с… хотя, впрочем, и теперь свидетелей слишком достаточно… Я готов-с… Но, во всяком случае, затруднительно мужчине… по причине пола… Если бы с помощью Амалии Ивановны… хотя, впрочем, так дело
не делается… Это как же-с?