Неточные совпадения
Когда бы жизнь домашним кругом
Я ограничить захотел;
Когда б мне
быть отцом, супругом
Приятный жребий повелел;
Когда б семейственной картиной
Пленился я хоть миг
единой, —
То, верно б, кроме вас одной,
Невесты
не искал иной.
Скажу без блесток мадригальных:
Нашед мой прежний идеал,
Я, верно б, вас одну избрал
В подруги дней моих печальных,
Всего прекрасного в залог,
И
был бы счастлив… сколько
мог!
Наполеонами и так далее, все до
единого были преступниками, уже тем одним, что, давая новый закон, тем самым нарушали древний, свято чтимый обществом и от отцов перешедший, и, уж конечно,
не останавливались и перед кровью, если только кровь (иногда совсем невинная и доблестно пролитая за древний закон)
могла им помочь.
Я сказал, что о Катерине Николаевне он
не говорит ни
единого слова; но я даже думаю, что,
может быть, и совсем излечился.
Национальность и борьба за ее бытие и развитие
не означает раздора в человечестве и с человечеством и
не может быть в принципе связываема с несовершенным,
не пришедшим к
единому состоянием человечества, подлежащим исчезновению при наступлении совершенного единства.
В одном только все
были убеждены: что к Грушеньке доступ труден и что, кроме старика, ее покровителя,
не было ни
единого еще человека, во все четыре года, который бы
мог похвалиться ее благосклонностью.
Кто знает,
может быть, этот проклятый старик, столь упорно и столь по-своему любящий человечество, существует и теперь в виде целого сонма многих таковых
единых стариков и
не случайно вовсе, а существует как согласие, как тайный союз, давно уже устроенный для хранения тайны, для хранения ее от несчастных и малосильных людей, с тем чтобы сделать их счастливыми.
Окончательная победа Бога над силами ада
не может быть разделением на два царства, Божье и диавольское, спасенных и обреченных на вечную муку, оно
может быть лишь
единым царством.
Злое
не есть другое Абсолютное и
не имеет никакого места в
едином Абсолютном; оно относительно и в своей относительности
не соотносительно с Абсолютным, [Абсолютное и относительное потому
не могут мыслиться соотносительными в одной плоскости, что этим Абсолютное
было бы превращено в относительное.
Идея науки,
единой и всеразрешающей, переживает серьезный кризис, вера в этот миф пала, он связан
был с позитивной философией и разделяет ее судьбу; сама же наука пасть
не может, она вечна по своему значению, но и смиренна.
Тайна личности
единой и неповторимой в мире, личности цельной, в которой ничто
не может быть разорвано, тонет в натуралистической эволюции вселенной, выраженной в терминах планетарной теософии.
Неравенством лет нарушается
единый из первейших законов природы; то
может ли положительной закон
быть тверд, если основания
не имеет в естественности?
Труд сего писателя бесполезен
не будет, ибо, обнажая шествие наших мыслей к истине и заблуждению, устранит хотя некоторых от пагубныя стези и заградит полет невежества; блажен писатель, если творением своим
мог просветить хотя
единого, блажен, если в
едином хотя сердце посеял добродетель.
А
может случиться — подумать боюсь! —
Я первого мужа забуду,
Условиям новой семьи подчинюсь
И сыну
не матерью
буду,
А мачехой лютой?.. Горю от стыда…
Прости меня, бедный изгнанник!
Тебя позабыть! Никогда! никогда!
Ты сердца
единый избранник…
Синее,
не испорченное ни
единым облаком (до чего
были дики вкусы у древних, если их поэтов
могли вдохновлять эти нелепые, безалаберные, глупотолкущиеся кучи пара).
Это
были удостоверения, что мы — больны, что мы
не можем явиться на работу. Я крал свою работу у
Единого Государства, я — вор, я — под Машиной Благодетеля. Но это мне — далеко, равнодушно, как в книге… Я взял листок,
не колеблясь ни секунды; я — мои глаза, губы, руки — я знал: так нужно.
Нужно ли говорить, что у нас и здесь, как во всем, — ни для каких случайностей нет места, никаких неожиданностей
быть не может. И самые выборы имеют значение скорее символическое: напомнить, что мы
единый, могучий миллионноклеточный организм, что мы — говоря словами «Евангелия» древних —
единая Церковь. Потому что история
Единого Государства
не знает случая, чтобы в этот торжественный день хотя бы один голос осмелился нарушить величественный унисон.
Если бы у меня
была мать — как у древних: моя — вот именно — мать. И чтобы для нее — я
не Строитель «Интеграла», и
не нумер Д-503, и
не молекула
Единого Государства, а простой человеческий кусок — кусок ее же самой — истоптанный, раздавленный, выброшенный… И пусть я прибиваю или меня прибивают —
может быть, это одинаково, — чтобы она услышала то, чего никто
не слышит, чтобы ее старушечьи, заросшие морщинами губы —
Но первое: я
не способен на шутки — во всякую шутку неявной функцией входит ложь; и второе:
Единая Государственная Наука утверждает, что жизнь древних
была именно такова, а
Единая Государственная Наука ошибаться
не может. Да и откуда тогда
было бы взяться государственной логике, когда люди жили в состоянии свободы, то
есть зверей, обезьян, стада. Чего можно требовать от них, если даже и в наше время откуда-то со дна, из мохнатых глубин, — еще изредка слышно дикое, обезьянье эхо.
— Скажу, примерно, хошь про себя, — продолжал Пименыч,
не отвечая писарю, — конечно, меня господь разумением выспренним
не одарил, потому как я солдат и, стало
быть, даров прозорливства взять мне неоткуда, однако истину от неправды и я различить
могу… И это именно так, что бывают на свете такие угодные богу праведники и праведницы, которые
единым простым своим сердцем непроницаемые тайны проницаемыми соделывают, и в грядущее, яко в зерцало, очами бестелесными прозревают!
— Да… то
есть… — Санин
не мог, решительно
не мог прибавить ни
единого слова.
— Решительно
не видал, — отвечал Сверстов, — хотя,
может быть,
есть у них такие, и очень вероятно, что в
единого из сих втюрилась Сусанна Николаевна, ибо что там ни говорите, а Егор Егорыч старше своей супруги на тридцать лет!
— Этому браку, я полагаю,
есть другая причина, — продолжал Егор Егорыч, имевший, как мы знаем, привычку всегда обвинять прежде всего самого себя. — Валерьян, вероятно, промотался вконец, и ему,
может быть,
есть было нечего, а я
не подумал об этом. Но и то сказать, — принялся он далее рассуждать, — как же я
мог это предотвратить? Валерьян, наделав всевозможных безумств,
не писал ко мне и
не уведомлял меня о себе ни
единым словом, а я
не бог, чтобы мне все ведать и знать!
В так называемом православном катехизисе сказано: Под
единой церковью Христовой разумеется только православная, которая остается вполне согласною с церковью вселенской. Что же касается римской церкви и других исповеданий (лютеран и других
не называют даже церковью), то они
не могут быть относимы к
единой истинной церкви, так как сами отделились от нее.
Кроме того, если бы Христос действительно установил такое учреждение, как церковь, на котором основано всё учение и вся вера, то он, вероятно бы, высказал это установление так определенно и ясно и придал бы
единой истинной церкви, кроме рассказов о чудесах, употребляемых при всяких суевериях, такие признаки, при которых
не могло бы
быть никакого сомнения в ее истинности; но ничего подобного нет, а как
были, так и
есть теперь различные учреждения, называющие себя каждое
единою истинною церковью.
— В столь юные годы!.. На утре жизни твоей!.. Но точно ли, мой сын, ты ощущаешь в душе своей призвание божие? Я вижу на твоем лице следы глубокой скорби, и если ты,
не вынося с душевным смирением тяготеющей над главою твоей десницы всевышнего, движимый
единым отчаянием, противным господу, спешишь покинуть отца и матерь, а
может быть, супругу и детей, то жертва сия
не достойна господа:
не горесть земная и отчаяние ведут к нему, но чистое покаяние и любовь.
Посмотри на меня, я
не хотела рисоваться перед тобою, я ни
единым словом
не намекнула о том, что мне,
может быть,
не так-то легко
было попрать супружеские обязанности… а я ведь себя
не обманываю, я знаю, что я преступница и что он вправе меня убить.
Клянешься ты! итак, должна я верить —
О, верю я! — но чем, нельзя ль узнать,
Клянешься ты?
не именем ли бога,
Как набожный приемыш езуитов?
Иль честию, как витязь благородный,
Иль,
может быть,
единым царским словом,
Как царский сын?
не так ли? говори.
Конечно, она
не могла говорить с Ольгой всего, что думала, но, однако, говорила ей: «Я прожила жизнь дурно и нечестиво и зато бегаю как нечестивая,
может быть ни
единому меня гонящу.
Положили на землю тяжелое тело и замолчали, прислушиваясь назад, но ничего
не могли понять сквозь шумное дыхание. Наконец услыхали тишину и ощутили всем телом,
не только глазами, глухую, подвальную темноту леса, в которой даже своей руки
не видно
было. С вечера ходили по небу дождевые тучи, и ни
единая звездочка
не указывала выси: все одинаково черно и ровно.
Вадим имел несчастную душу, над которой иногда
единая мысль
могла приобрести неограниченную власть. Он должен бы
был родиться всемогущим или вовсе
не родиться.
Он нашел ее полуживую, под пылающими угольями разрушенной хижины; неизъяснимая жалость зашевелилась в глубине души его, и он поднял Зару, — и с этих пор она жила в его палатке, незрима и прекрасна как ангел; в ее чертах всё дышало небесной гармонией, ее движения говорили, ее глаза ослепляли волшебным блеском, ее беленькая ножка, исчерченная лиловыми жилками,
была восхитительна как фарфоровая игрушка, ее смугловатая твердая грудь воздымалась от малейшего вздоха… страсть блистала во всем: в слезах, в улыбке, в самой неподвижности — судя по ее наружности она
не могла быть существом обыкновенным; она
была или божество или демон, ее душа
была или чиста и ясна как веселый луч солнца, отраженный слезою умиления, или черна как эти очи, как эти волосы, рассыпающиеся подобно водопаду по круглым бархатным плечам… так думал Юрий и предался прекрасной мусульманке, предался и телом и душою,
не удостоив будущего ни
единым вопросом.
Коварства он терпеть
не могИ ввек
не осквернялся лестью,
К себе во всех делах
был строг,
Наполнен
был единой честью,
Несчастных жребий облегчал
И никого
не мог обидеть,
Желал людей в блаженстве видеть
И милосердием дышал.
Если Мои законы ограничивают природную вольность человека, то
будьте уверены, что Я пожертвовала частию свободы только
единой целости гражданского порядка и предпочла независимости вашей одно ваше благополучие;
не даровала вам тех одних прав, которые
могли быть для вас вредными.
И когда все народы земли
будут завидовать вашей доле; когда имя Россиянина
будет именем счастливейшего гражданина в мире — тогда исполнятся тайные обеты Моего сердца; тогда вы узнаете, что Я хотела, но чего
не могла сделать; и признательность ваша почтит равно и дела Мои, и Мою волю:
единая награда, к которой добрые Монархи
могут быть чувствительны и по смерти своей!»
— Это ужасно! — прошептала она вслед Шерамуру, когда он минул нас,
не удостоив
не единого взгляда, с понурою, совершенно падающею головою. Надо
было думать, что нынешнюю ночь, а
может быть и несколько ночей кряду, его мало пожалел sergent de ville.
Домна Платоновна нередко и сама сознавала, что она
не всегда трудится для своего
единого пропитания и что отяготительные труды ее и ее прекратительная жизнь
могли бы
быть значительно облегчены без всякого ущерба ее прямым интересам; но никак она
не могла воздержать свою хлопотливость.
Твоя, вишь, повинна, а ты чужую взяла да с плеч срезала, и, как по чувствам моим, ты теперь хуже дохлой собаки стала для меня: мать твоя справедливо сказала, что, видишь, вон на столе этот нож, так я бы,
может, вонзил его в грудь твою, кабы
не жалел еще маненько самого себя; какой-нибудь теперича дурак — сродственник ваш, мужичонко — гроша
не стоящий,
мог меня обнести своим словом, теперь ступай да кланяйся по всем избам, чтобы взглядом косым никто мне
не намекнул на деянья твои, и все, что кто бы мне ни причинил, я на тебе, бестии, вымещать
буду; потому что ты тому
единая причина и первая, значит, злодейка мне выходишь…
Никакие проповедники этого
не могут отменить, потому что бог их всех старше и как он сказал: «
не благо
быть человеку
единому», так и остается.
Про белиц и поминать нечего — души
не чаяли они в Василье Борисыче, все до
единой от речей и от песен его
были без ума, и одна перед другой старались угодить, чем только
могли, залетному соловью…
— Ну, этого уж
не будет! — ровно встрепенувшись, молвила Марья Гавриловна. — Ни за что на свете! Пока
не обвенчаны, шагу на улицу
не ступлю, глаз
не покажу никому… Тяжело ведь мне, Алешенька, — припадая на плечо к милому, тихо, со слезами она примолвила. — Сам посуди, как мы живем с тобой!.. Ведь эта жизнь совсем истомила меня…
Может, ни
единой ноченьки
не провожу без слез… Стыдно на людей-то смотреть.
«Вещий тот сон, — думает Алексей. — Да нет,
быть того
не может,
не статочное дело!..
Не вымолвить Настасье отцу с матерью ни
единого слова… Без меры горда,
не откроет беду свою девичью,
не захочет накинуть позора на свою голову…»
От укоров ее сильно смутился Василий Борисыч и в ответ ни
единого слова
не мог вымолвить и тем уверил Устинью, что во время богомольной поездки у них что-то
было.
— Бог милостив, — промолвил паломник. — И
не из таких напастей Господь людей выносит…
Не суетись, Патап Максимыч, — надо дело ладом делать. Сам я глядел на дорогу: тропа одна, поворотов, как мы от паленой с верхушки сосны отъехали, в самом деле ни
единого не было.
Может, на эту зиму лесники ину тропу пробили,
не прошлогоднюю. Это и в сибирских тайгах зачастую бывает…
Не бойся — со мной матка
есть, она на путь выведет.
Не бойся, говорю я тебе.
Единая истинная религия
не содержит в себе ничего, кроме законов, то
есть таких нравственных начал, безусловную необходимость которых мы
можем сами сознать и исследовать и которые мы сознаем нашим разумом.
Утверждение о том, что церковь только одна, совершенно несправедливо.
Не только
не было никогда
единой церкви, но никогда и
не могло быть. Церковь появлялась только там, где собрание верующих разделялось. Ложное представление о том, что церковь всегда
была единой, поддерживается только тем, что каждая церковь называет все другие церкви ересями и одну свою истинною и непогрешимо дошедшею до нас.
Народ видел эту скорбь, видел эти слезы.
Быть может, никогда еще
не был он так близок народу, так высоко популярен, как в эти тяжкие минуты всенародной беды.
Не было такой непереходной преграды, которая бы
не преодолелась,
не было такой великой жертвы, которая
не принеслась бы народом, с восторгом несокрушимой силы и любви, с охотой доброй воли, по
единому его слову.
Быть может, он теперь идеализировал себе свою жену;
быть может, ее самоотверженный поступок проистекал из побуждений более простой сущности, потому что и в самом деле,
будь Сусанна поумнее, она,
быть может, невзирая на всю свою прирожденную доброту и на всю свою страстность к Бейгушу,
не поддалась бы столь легко в подставленную ей ловушку: все это конечно
было так; но теперь и эта идеализация со стороны Бейгуша
была понятна: ее подсказывало ему собственное его самолюбие, собственная гордость: «это, мол, меня так любят, это для меня приносят такие жертвы,
не задумываясь ни
единой минуты!» Одно лишь
было тут ясно: это — безгранично добрая любовь.
Не существует, стало
быть, такого глаза, который
мог бы приблизиться к этому всевысочайшему свету и этой всеглубочайшей бездне или найти доступ к ней» [Ср. перевод М. А. Дынника: Бруно Дж. О причине, начале и
едином.
Рассуждая же в восходящем направлении (ανιόντες), скажем, что она
не есть душа, или ум,
не имеет ни фантазии, ни представления, ни слова, ни разумения;
не высказывается и
не мыслится;
не есть число, или строй, или величина, или малость, или равенство, или неравенство, или сходство, или несходство; она
не стоит и
не движется,
не покоится и
не имеет силы,
не есть сила или свет;
не живет и
не есть жизнь;
не сущность,
не вечность и
не время;
не может быть доступна мышлению;
не ведение,
не истина;
не царство и
не мудрость;
не единое,
не единство (ένότης),
не божество,
не благость,
не дух, как мы понимаем;
не отцовство,
не сыновство, вообще ничто из ведомого нам или другим сущего,
не есть что-либо из
не сущего или сущего, и сущее
не знает ее как такового (ουδέ τα οντά γινώσκει αυτόν ή αΰθή εστίν), и она
не знает сущего как такового; и она
не имеет слова (ουδέ λόγος αυτής εστίν), ни имени, ни знания; ни тьма, ни свет; ни заблуждение, ни истина; вообще
не есть ни утверждение (θέσις), ни отрицание (αφαίρεσις); делая относительно нее положительные и отрицательные высказывания (των μετ αύτη'ν θέσεις καί οίραιρε'σεις ποιούντες), мы
не полагаем и
не отрицаем ее самой; ибо совершенная
единая причина выше всякого положения, и начало, превосходящее совершенно отрешенное от всего (абсолютное) и для всего недоступное, остается превыше всякого отрицания» (καί υπέρ πασαν αφαίρεσιν ή υπεροχή των πάντων απλώς οίπολελυμένου και έιε' κείνα των όλων) (de mystica theologia, cap.
Это
есть то ничто, о котором говорит св. Дионисий, что Бог
не есть все то, что можно назвать, понять или охватить: дух при этом совершенно оставляется. И если бы Бог захотел при этом его совершенно уничтожить, и если бы он
мог при этом вполне уничтожиться, он сделал бы это из любви к ничто и потому, что он слился с ним, ибо он
не знает ничего,
не любит ничего,
не вкушает ничего, кроме
единого» [Vom eignen Nichts, Tauler's Predigten. Bd. I, 211.].