Неточные совпадения
«
Не хочу я, подобно Костомарову, серым волком рыскать по земли, ни, подобно Соловьеву, шизым орлом ширять под облакы, ни, подобно Пыпину, растекаться мыслью по древу, но хочу ущекотать прелюбезных мне глуповцев, показав
миру их славные дела и предобрый тот корень,
от которого знаменитое
сие древо произросло и ветвями своими всю землю покрыло».
Он
не был ни технолог, ни инженер; но он был твердой души прохвост, а это тоже своего рода сила, обладая которою можно покорить
мир. Он ничего
не знал ни о процессе образования рек, ни о законах, по которому они текут вниз, а
не вверх, но был убежден, что стоит только указать:
от сих мест до
сих — и на протяжении отмеренного пространства наверное возникнет материк, а затем по-прежнему, и направо и налево, будет продолжать течь река.
Мы аристократы, а
не те, которые могут существовать только подачками
от сильных
мира сего и кого купить можно за двугривенный.
— В нашей воле отойти ото зла и творить благо. Среди хаотических мыслей Льва Толстого есть одна христиански правильная: отрекись
от себя и
от темных дел
мира сего! Возьми в руки плуг и,
не озираясь, иди, работай на борозде, отведенной тебе судьбою. Наш хлебопашец, кормилец наш, покорно следует…
Реальная истина должна находиться под влиянием событий, отражать их, оставаясь верною себе, иначе она
не была бы живой истиной, а истиной вечной, успокоившейся
от треволнений
мира сего — в мертвой тишине святого застоя.
И заметьте, что это отрешение
от мира сего вовсе
не ограничивалось университетским курсом и двумя-тремя годами юности. Лучшие люди круга Станкевича умерли; другие остались, какими были, до нынешнего дня. Бойцом и нищим пал, изнуренный трудом и страданиями, Белинский. Проповедуя науку и гуманность, умер, идучи на свою кафедру, Грановский. Боткин
не сделался в самом деле купцом… Никто из них
не отличился по службе.
В этом
мире необходимости, разобщенности и порабощенности, в этом падшем
мире,
не освободившемся
от власти рока, царствует
не Бог, а князь
мира сего.
Монашеское христианство, аскетическое по форме, по содержанию было слишком
от мира сего и потому
не могло создать
мира иного.
Отречение
от разума
мира сего — безумие в Боге есть высший подвиг свободы, а
не рабство и мракобесие: отречением
от малого разума, преодолением ограниченности логики обретается разум большой, входит в свои права Логос.
Помни, что все в
сем мире от бога, и что мы в его руках
не что иное, как орудие, которое само
не знает, куда устремляется и что в
сей жизни достигнуть ему предстоит.
— Каст тут
не существует никаких!.. — отвергнул Марфин. — Всякий может быть
сим избранным, и великий архитектор
мира устроил только так, что ина слава солнцу, ина луне, ина звездам, да и звезда
от звезды различествует. Я, конечно, по гордости моей, сказал, что буду аскетом, но вряд ли достигну того: лествица для меня на этом пути еще нескончаемая…
— Господь с ними, с этими сильными
мира сего! Им говоришь, а они подозревают тебя и думают, что лжешь, того
не понимая, что разве легко это говорить! — воскликнул он и,
не сев с Егором Егорычем в сани, проворно ушел
от него.
Сие установлено сколько во изъявление любви нашей, и за гробом братьям нашим сопутствующей, столько же и во знамение того, что истинных свободных каменщиков в духе связь и по отшествии их
от сего мира не прерывается.
Сверстов
от мысли, что ему больше
не будет надобности являться к сильным
мира сего, а Егор Егорыч предвкушал радостное свидание с Сусанной Николаевной и Лябьевыми.
Тут надо так понимать — царство моё
не от сего мира — жидовского и римского, — а
от всего
мира!
А когда Христос сказал: «царство моё
не от сего мира», — он разумел римский и жидовский
мир, а
не землю, — нет!
Впрочем, к гордости всех русских патриотов (если таковые на Руси возможны), я должен сказать, что многострадальный дядя мой, несмотря на все свои западнические симпатии, отошел
от сего мира с пламенной любовью к родине и в доставленном мне посмертном письме начертал слабою рукою: «Извини, любезный друг и племянник, что пишу тебе весьма плохо, ибо пишу лежа на животе, так как другой позиции в ожидании смерти приспособить себе
не могу, благодаря скорострельному капитану, который жестоко зарядил меня с казенной части.
Раб божий Юрий, с
сего часа ты
не принадлежишь уже
миру, и я, именем господа, разрешаю тебя
от всех клятв и обещаний мирских.
Он бросился к нему в ноги и молил кончить портрет, говоря, что
от сего зависит судьба его и существованье в
мире, что уже он тронул своею кистью его живые черты, что если он передаст их верно, жизнь его сверхъестественною силою удержится в портрете, что он чрез то
не умрет совершенно, что ему нужно присутствовать в
мире.
От младости ты
не возлюбил
мира сего суетного.
Хорошая, дорогая Люда! Сколько лет прошло с тех пор, как Нина переселилась в лучший
мир, а Люда до
сих пор
не может удержаться
от слез, когда говорит про нее… Она, Люда, утверждает, что, очевидно, судьба связала ее с Ниной, судьба подсказала ей принять по окончании института место на Кавказе, судьба помогла случайно встретить князя Георгия, который стал ей отцом и другом, сделал ее своей приемной дочерью…
Барская брезгливость в отношении к хозяйству ничего общего
не имеет с той
от него свободой, о которой учит Евангелие: оно хочет
не пренебрежения, но духовного преодоления, выхода за пределы
мира сего с его необходимостью [Ср. в моем сборнике «Два града»: «Христианство и социальный вопрос», «Хозяйство и религиозная личность» и др.
Христианство научает постигать
мир не только как ризу Божества или космос, но и как «
мир сей», темницу для духа, оно вселяет в души жажду освобождения
от мира, стремление к прорыву за его грани.
Еще раз
не удалось магическое царство
от мира сего, и как хорошо, что оно
не удалось!
И, однако, это отнюдь
не значит, чтобы вера была совершенно индифферентна к этой необоснованности своей: она одушевляется надеждой стать знанием, найти для себя достаточные основания [Так, пришествие на землю Спасителя
мира было предметом веры для ветхозаветного человечества, но вот как о нем говорит новозаветный служитель Слова: «о том, что было
от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни (ибо жизнь явилась, и мы видели и свидетельствуем, и возвещаем вам
сию вечную жизнь, которая была у Отца и явилась нам), о том, что мы видели и слышали, возвещаем вам» (1 поел. св. Иоанна. 1:1–3).].
Но именно эта атмосфера воинствующего народобожия, царства
от мира сего, заставляет духовно задыхаться тех, кто лелеет в душе религиозный идеал власти и
не хочет поклониться «зверю», принять его «начертание» [Апокалипсическое выражение: «кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело свое, или на руку свою» (Откр. 14:9).].
Движущей силой гуманитарного прогресса является
не любовь,
не жалость, но горделивая мечта о земном рае, о человекобожеском царстве
от мира сего; это — новейший вариант старого иудейского лжемессианизма.
— Нет, говорит, отцы преподобные, прискорбна душа моя даже до смерти!
Не могу дольше жить в
сем прелестном
мире, давно алчу тихого пристанища
от бурь житейских… Прими ты меня в число своей братии, отче святый,
не отринь слезного моленья: причти мя к малому стаду избранных, облеки во ангельский образ. — Так говорил архимандриту монастыря Заборского.
А так как преимущественно могли пользоваться в то время драматическими представлениями только сильные
мира сего, короли, принцы, князья, придворные — люди, наименее религиозные и
не только совершенно равнодушные к вопросам религии, но большей частью совершенно развращенные, то, удовлетворяя требованиям своей публики, драма XV, XVI и XVII веков уже совершенно отказалась
от всякого религиозного содержания.
Они поцеловались, дружески и нежно, как муж и жена, живущие счастливо. Потом молча, в задумчивости, стали смотреть на портрет, и он молча,
не мигая, смотрел на них из роскошной рамы. Невинно и пьяно, как
от веселящего газа, глядели подведенные глаза покойницы, принесшей
мир и благополучие дому
сему.
Творящий чувствует себя
не от «
мира сего».
Над любовью нельзя ни богословствовать, ни морализировать, ни социологизировать, ни биологизировать, она вне всего этого, она
не от «
мира сего», она
не здешний цветок, гибнущий в среде этого
мира.
Мир может быть принят и исторический прогресс с его неисчислимыми страданиями оправдан, если есть божественный Смысл, скрытый
от «Эвклидова ума», если есть Искупитель, если жизнь в этом
мире есть искупление и если окончательная мировая гармония достигается в Царстве Божьем, а
не в царстве
мира сего.
Гениальность есть положительное раскрытие образа и подобия Божьего в человеке, раскрытие творческой природы человека, природы
не от «
мира сего».
Общее дело должно состоять: «во 1-х, в обращении рождающей силы в воссозидающую и умерщвляющей в оживляющую, во 2-х, в собирании рассеянного праха и в совокуплении его в тело, пользуясь для
сего и лучистыми образами, или изображениями, оставляемыми волнами
от вибраций всякой молекулы; и в 3-х, в регуляции земли, т. е. в управлении землею как кладбищем — управление же это состоит в последовательном воскрешении или воссоздании множества поколений умерших — в воскрешении для распространения через воскрешенных регуляции на все
миры, обитателей
не имеющие» (с. 426).
«Нет, это уж я клевещу на нее. Что бы сказал Кудрин, угадав эту мою мысль? Он все еще продолжает благоговеть перед ней… считает ее „
не от мира сего“. Этим он объясняет отказ ее
от личного счастья с ним, Зарудиным, и принесение себя в жертву народной пользе, как он называет ее брак с всесильным временщиком…»
Она зовет к иному,
не «
от мира сего» соединению всех в христианском всечеловечестве, к соединению всех в свободном Духе, а
не в необходимой природе.
Положительный социальный идеал христианства всегда был
не от «
мира сего», был град грядущий, которого христиане
не имели, а лишь взыскали.
Человек
не только
от мира сего, но и
от мира иного,
не только
от необходимости, но и
от свободы,
не только
от природы, но и
от Бога.
Здесь пепел юноши безвременно сокрыли;
Что слава, счастие,
не знал он в
мире сем.
Но музы
от него лица
не отвратили,
И меланхолии печать была на нем.