Неточные совпадения
Самая книга"
О водворении на земле добродетели"была
не что иное, как свод подобных афоризмов,
не указывавших и даже
не имевших целью указать на какие-либо практические применения.
Бородавкин чувствовал, как сердце его, капля по капле, переполняется горечью. Он
не ел,
не пил, а только произносил сквернословия, как бы питая ими свою бодрость. Мысль
о горчице казалась до того простою и ясною,
что непонимание ее нельзя было истолковать ничем
иным, кроме злонамеренности. Сознание это было тем мучительнее,
чем больше должен был употреблять Бородавкин усилий, чтобы обуздывать порывы страстной натуры своей.
Пошли толки
о том, отчего пистолет в первый раз
не выстрелил;
иные утверждали,
что, вероятно, полка была засорена, другие говорили шепотом,
что прежде порох был сырой и
что после Вулич присыпал свежего; но я утверждал,
что последнее предположение несправедливо, потому
что я во все время
не спускал глаз с пистолета.
Начала печалиться
о том,
что она
не христианка, и
что на том свете душа ее никогда
не встретится с душою Григория Александровича, и
что иная женщина будет в раю его подругой.
— А Бог его знает! Живущи, разбойники! Видал я-с
иных в деле, например: ведь весь исколот, как решето, штыками, а все махает шашкой, — штабс-капитан после некоторого молчания продолжал, топнув ногою
о землю: — Никогда себе
не прощу одного: черт меня дернул, приехав в крепость, пересказать Григорью Александровичу все,
что я слышал, сидя за забором; он посмеялся, — такой хитрый! — а сам задумал кое-что.
— Рассказывать
не будут напрасно. У тебя, отец, добрейшая душа и редкое сердце, но ты поступаешь так,
что иной подумает
о тебе совсем другое. Ты будешь принимать человека,
о котором сам знаешь,
что он дурен, потому
что он только краснобай и мастер перед тобой увиваться.
Ему нравилось
не то,
о чем читал он, но больше самое чтение, или, лучше сказать, процесс самого чтения,
что вот-де из букв вечно выходит какое-нибудь слово, которое
иной раз черт знает
что и значит.
Генерал смутился. Собирая слова и мысли, стал он говорить, хотя несколько несвязно,
что слово ты было им сказано
не в том смысле,
что старику
иной раз позволительно сказать молодому человеку ты(
о чине своем он
не упомянул ни слова).
Меж тем Онегина явленье
У Лариных произвело
На всех большое впечатленье
И всех соседей развлекло.
Пошла догадка за догадкой.
Все стали толковать украдкой,
Шутить, судить
не без греха,
Татьяне прочить жениха;
Иные даже утверждали,
Что свадьба слажена совсем,
Но остановлена затем,
Что модных колец
не достали.
О свадьбе Ленского давно
У них уж было решено.
И, знаете,
иной раз, как шилом уколет, как подумаешь,
что по-настоящему
о народе заботятся,
не щадя себя, только политические преступники… то есть
не преступники, конечно, а… роман «Овод» или «Спартак» изволили читать?
— В конце концов — все сводится к той или
иной системе фраз, но факты
не укладываются ни в одну из них. И —
что можно сказать
о себе, кроме: «Я видел то, видел это»?
Он чувствовал себя как бы приклеенным, привязанным к мыслям
о Лидии и Макарове,
о Варавке и матери,
о Дронове и швейке, но ему казалось,
что эти назойливые мысли живут
не в нем, а вне его,
что они возбуждаются только любопытством, а
не чем-нибудь
иным.
Среда, в которой он вращался, адвокаты с большим самолюбием и нищенской практикой, педагоги средней школы, замученные и раздраженные своей практикой, сытые, но угнетаемые скукой жизни эстеты типа Шемякина, женщины, которые читали историю Французской революции, записки m-me Роллан и восхитительно путали политику с кокетством, молодые литераторы, еще
не облаянные и
не укушенные критикой, собакой славы, но уже с признаками бешенства в их отношении к вопросу
о социальной ответственности искусства, представители так называемой «богемы», какие-то молчаливые депутаты Думы, причисленные к той или
иной партии, но, видимо,
не уверенные,
что программы способны удовлетворить все разнообразие их желаний.
Но, просматривая идеи, знакомые ему, Клим Самгин
не находил ни одной удобной для него, да и
не мог найти, дело шло
не о заимствовании чужого, а
о фабрикации своего. Все идеи уже только потому плохи,
что они — чужие,
не говоря
о том,
что многие из них были органически враждебны, а
иные — наивны до смешного, какова, например, идея Макарова.
Бальзаминова.
Что мудреного,
что не помещается! Этакая пропасть!
Иной раз и
о пустяках думаешь, да ум за разум заходит; а тут, с такими деньгами — просто беда!
Он смущался, уходил и сам
не знал,
что с ним делается. Перед выходом у всех оказалось что-нибудь: у кого колечко, у кого вышитый кисет,
не говоря
о тех знаках нежности, которые
не оставляют следа по себе.
Иные удивлялись, кто почувствительнее, ударились в слезы, а большая часть посмеялись над собой и друг над другом.
Не умею я это выразить; впоследствии разъясню яснее фактами, но, по-моему, он был довольно грубо развит, а в
иные добрые, благородные чувства
не то
что не верил, но даже, может быть,
не имел
о них и понятия.
Но были и
не умилительные, были даже совсем веселые, были даже насмешки над
иными монахами из беспутных, так
что он прямо вредил своей идее, рассказывая, —
о чем я и заметил ему: но он
не понял,
что я хотел сказать.
От Анны Андреевны я домой
не вернулся, потому
что в воспаленной голове моей вдруг промелькнуло воспоминание
о трактире на канаве, в который Андрей Петрович имел обыкновение заходить в
иные мрачные свои часы. Обрадовавшись догадке, я мигом побежал туда; был уже четвертый час и смеркалось. В трактире известили,
что он приходил: «Побывали немного и ушли, а может, и еще придут». Я вдруг изо всей силы решился ожидать его и велел подать себе обедать; по крайней мере являлась надежда.
— Я это знаю от нее же, мой друг. Да, она — премилая и умная. Mais brisons-là, mon cher. Мне сегодня как-то до странности гадко — хандра,
что ли? Приписываю геморрою.
Что дома? Ничего? Ты там, разумеется, примирился и были объятия? Cela va sanà dire. [Это само собой разумеется (франц.).] Грустно как-то к ним иногда бывает возвращаться, даже после самой скверной прогулки. Право,
иной раз лишний крюк по дождю сделаю, чтоб только подольше
не возвращаться в эти недра… И скучища же, скучища,
о Боже!
Никакая наука
не может ничего сказать
о том, существуют ли или
не существуют
иные миры, но только потому,
что ученый, исключительно погруженный в этот данный ему мир,
не имеет свободы духа, необходимой для признания других планов мира.
Таким образом (то есть в целях будущего),
не церковь должна искать себе определенного места в государстве, как «всякий общественный союз» или как «союз людей для религиозных целей» (как выражается
о церкви автор, которому возражаю), а, напротив, всякое земное государство должно бы впоследствии обратиться в церковь вполне и стать
не чем иным, как лишь церковью, и уже отклонив всякие несходные с церковными свои цели.
Маленькая фигурка Николая Парфеновича выразила под конец речи самую полную сановитость. У Мити мелькнуло было вдруг,
что вот этот «мальчик» сейчас возьмет его под руку, уведет в другой угол и там возобновит с ним недавний еще разговор их
о «девочках». Но мало ли мелькает совсем посторонних и
не идущих к делу мыслей
иной раз даже у преступника, ведомого на смертную казнь.
Тем
не менее, несмотря на всю смутную безотчетность его душевного состояния и на все угнетавшее его горе, он все же дивился невольно одному новому и странному ощущению, рождавшемуся в его сердце: эта женщина, эта «страшная» женщина
не только
не пугала его теперь прежним страхом, страхом, зарождавшимся в нем прежде при всякой мечте
о женщине, если мелькала таковая в его душе, но, напротив, эта женщина, которую он боялся более всех, сидевшая у него на коленях и его обнимавшая, возбуждала в нем вдруг теперь совсем
иное, неожиданное и особливое чувство, чувство какого-то необыкновенного, величайшего и чистосердечнейшего к ней любопытства, и все это уже безо всякой боязни, без малейшего прежнего ужаса — вот
что было главное и
что невольно удивляло его.
Но впоследствии я с удивлением узнал от специалистов-медиков,
что тут никакого нет притворства,
что это страшная женская болезнь, и кажется, по преимуществу у нас на Руси, свидетельствующая
о тяжелой судьбе нашей сельской женщины, болезнь, происходящая от изнурительных работ слишком вскоре после тяжелых, неправильных, безо всякой медицинской помощи родов; кроме того, от безвыходного горя, от побоев и проч.,
чего иные женские натуры выносить по общему примеру все-таки
не могут.
Понимаешь ли ты,
что от
иного восторга можно убить себя; но я
не закололся, а только поцеловал шпагу и вложил ее опять в ножны, —
о чем, впрочем, мог бы тебе и
не упоминать.
После ужина казаки рано легли спать. За день я так переволновался,
что не мог уснуть. Я поднялся, сел к огню и стал думать
о пережитом. Ночь была ясная, тихая. Красные блики от огня, черные тени от деревьев и голубоватый свет луны перемешивались между собой. По опушкам сонного леса бродили дикие звери.
Иные совсем близко подходили к биваку. Особенным любопытством отличались козули. Наконец я почувствовал дремоту, лег рядом с казаками и уснул крепким сном.
— Настасья Борисовна, я имела такие разговоры, какой вы хотите начать. И той, которая говорит, и той, которая слушает, — обеим тяжело. Я вас буду уважать
не меньше, скорее больше прежнего, когда знаю теперь,
что вы
иного перенесли, но я понимаю все, и
не слышав.
Не будем говорить об этом: передо мною
не нужно объясняться. У меня самой много лет прошло тоже в больших огорчениях; я стараюсь
не думать
о них и
не люблю говорить
о них, — это тяжело.
Вот Верочка играет, Дмитрий Сергеич стоит и слушает, а Марья Алексевна смотрит,
не запускает ли он глаз за корсет, — нет, и
не думает запускать! или
иной раз вовсе
не глядит на Верочку, а так куда-нибудь глядит, куда случится, или
иной раз глядит на нее, так просто в лицо ей глядит, да так бесчувственно,
что сейчас видно: смотрит на нее только из учтивости, а сам думает
о невестином приданом, — глаза у него
не разгораются, как у Михаила Иваныча.
Голицын был удивительный человек, он долго
не мог привыкнуть к тому беспорядку,
что когда профессор болен, то и лекции нет; он думал,
что следующий по очереди должен был его заменять, так
что отцу Терновскому пришлось бы
иной раз читать в клинике
о женских болезнях, а акушеру Рихтеру — толковать бессеменное зачатие.
Первое следствие этих открытий было отдаление от моего отца — за сцены,
о которых я говорил. Я их видел и прежде, но мне казалось,
что это в совершенном порядке; я так привык,
что всё в доме,
не исключая Сенатора, боялось моего отца,
что он всем делал замечания,
что не находил этого странным. Теперь я стал иначе понимать дело, и мысль,
что доля всего выносится за меня, заволакивала
иной раз темным и тяжелым облаком светлую, детскую фантазию.
Снимая в коридоре свою гороховую шинель, украшенную воротниками разного роста, как носили во время первого консулата, — он, еще
не входя в аудиторию, начинал ровным и бесстрастным (
что очень хорошо шло к каменному предмету его) голосом: «Мы заключили прошедшую лекцию, сказав все,
что следует,
о кремнеземии», потом он садился и продолжал: «
о глиноземии…» У него были созданы неизменные рубрики для формулярных списков каждого минерала, от которых он никогда
не отступал; случалось,
что характеристика
иных определялась отрицательно: «Кристаллизация —
не кристаллизуется, употребление — никуда
не употребляется, польза — вред, приносимый организму…»
Болело ли сердце старика Сергеича
о погибающем сыне — я сказать
не могу, но, во всяком случае, ему было небезызвестно,
что с Сережкой творится что-то неладное. Может быть, он говорил себе,
что в «ихнем» звании всегда так бывает. Бросят человека еще несмысленочком в омут — он и крутится там.
Иной случайно вынырнет, другой так же случайно погибнет — ничего
не поделаешь. Ежели идти к барыне, просить ее, она скажет: «Об
чем ты просишь? сам посуди,
что ж тут поделаешь?.. Пускай уж…»
Попытка примирения упала сама собой;
не о чем было дальше речь вести. Вывод представлялся во всей жестокой своей наготе: ни той, ни другой стороне
не предстояло
иного выхода, кроме того, который отравлял оба существования. Над обоими тяготела загадка, которая для Матренки называлась «виною», а для Егорушки являлась одною из тех неистовых случайностей, которыми до краев переполнено было крепостное право.
Мне тоже порой казалось,
что это занимательно и красиво, и
иной раз я даже мечтал
о том,
что когда-нибудь и я буду таким же уездным сатириком, которого одни боятся, другие любят, и все, в сущности, уважают за то,
что он никого сам
не боится и своими выходками шевелит дремлющее болото.
В те дни мысли и чувства
о боге были главной пищей моей души, самым красивым в жизни, — все же
иные впечатления только обижали меня своей жестокостью и грязью, возбуждая отвращение и грусть. Бог был самым лучшим и светлым из всего,
что окружало меня, — бог бабушки, такой милый друг всему живому. И, конечно, меня
не мог
не тревожить вопрос: как же это дед
не видит доброго бога?
Но, во всяком случае, славянофилы хотели «России Христа», а
не «России Ксеркса» [Слова из стихотворения Вл. Соловьева: «Каким ты хочешь быть Востоком, Востоком Ксеркса иль Христа?»], как хотели наши националисты и империалисты. «Идея» России всегда обосновывалась пророчеством
о будущем, а
не тем,
что есть, — да и
не может быть
иным мессианское сознание.
Ведь закономерность действия сил природы ничего
не говорит
о невозможности существования
иных сил и ничего
не знает
о том,
что произойдет, когда
иные силы войдут в наш мир.
О характере их направляющей деятельности можно судить по следующей выдержке из резолюции преосвященного Гурия на одном из актов, хранящихся в корсаковской церкви: «Если
не во всех у них (то есть ссыльных) имеются вера и раскаяние, то во всяком случае у многих,
что мною лично было усмотрено;
не что иное, а именно чувство раскаяния и вера заставляли их горько плакать, когда я поучал их в 1887 и 1888 гг.
4-я и 5-я породы — черные дрозды, величиною будут немного поменьше большого рябинника; они различаются между собою тем,
что у одной породы перья темнее, почти черные, около глаз находятся желтые ободочки, и нос желто-розового цвета, а у другой породы перья темно-кофейного, чистого цвета, нос беловатый к концу, и никаких ободочков около глаз нет; эта порода, кажется, несколько помельче первой [Тот же почтенный профессор,
о котором я говорил на стр. 31, сделал мне следующие замечания: 1]
что описанные мною черные дрозды, как две породы, есть
не что иное, как самец и самка одной породы, и 2)
что птица, описанная мною под именем водяного дрозда,
не принадлежит к роду дроздов и называется водяная оляпка.
Я, напротив, убедился,
что иные охотники целый век стреляют
не настоящими зарядами, особенно любители одной болотной дичи: ружье бьет мелкою дробью хорошо —
о чем же тут хлопотать?
Он говорил
о том,
что многие, по-видимому, считают жизнь чем-то вроде плохого романа, кончающегося свадьбой, и
что есть на свете много такого,
о чем иным людям
не мешало бы подумать.
Таким образом, вопрос
о законности ставится здесь с бесстыдною прямотою: закон есть
не что иное, как воля самодура, и все должны ей подчиняться, а он
не должен стесняться ничем…
Все встретили князя криками и пожеланиями, окружили его.
Иные были очень шумны, другие гораздо спокойнее, но все торопились поздравить, прослышав
о дне рождения, и всякий ждал своей очереди. Присутствие некоторых лиц заинтересовало князя, например Бурдовского; но всего удивительнее было,
что среди этой компании очутился вдруг и Евгений Павлович; князь почти верить себе
не хотел и чуть
не испугался, увидев его.
— Узелок ваш все-таки имеет некоторое значение, — продолжал чиновник, когда нахохотались досыта (замечательно,
что и сам обладатель узелка начал наконец смеяться, глядя на них,
что увеличило их веселость), — и хотя можно побиться,
что в нем
не заключается золотых, заграничных свертков с наполеондорами и фридрихсдорами, ниже с голландскими арапчиками,
о чем можно еще заключить, хотя бы только по штиблетам, облекающим иностранные башмаки ваши, но… если к вашему узелку прибавить в придачу такую будто бы родственницу, как, примерно, генеральша Епанчина, то и узелок примет некоторое
иное значение, разумеется, в том только случае, если генеральша Епанчина вам действительно родственница, и вы
не ошибаетесь, по рассеянности…
что очень и очень свойственно человеку, ну хоть… от излишка воображения.
—
О нет, — задумчиво продолжал князь,
не замечая тона вопроса, — я почти всё молчал. Я часто хотел говорить, но я, право,
не знал,
что сказать. Знаете, в
иных случаях лучше совсем
не говорить.
О, я любил ее;
о, очень любил… но потом… потом… потом она всё угадала…
Размышляя тогда и теперь очень часто
о ранней смерти друга,
не раз я задавал себе вопрос: «
Что было бы с Пушкиным, если бы я привлек его в наш союз и если бы пришлось ему испытать жизнь, совершенно
иную от той, которая пала на его долю».
Ты напрасно говоришь,
что я 25 лет ничего об тебе
не слыхал. Наш директор писал мне
о всех лицейских. Он постоянно говорил,
что особенного происходило в нашем первом выпуске, — об
иных я и в газетах читал.
Не знаю, лучше ли тебе в Балтийском море, но очень рад,
что ты с моими. Вообще
не очень хорошо понимаю,
что у вас там делается, и это естественно. В России меньше всего знают,
что в ней происходит. До сих пор еще
не убеждаются,
что гласность есть ручательство для общества, в каком бы составе оно ни было.
Человек — странное существо; мне бы хотелось еще от вас получить, или, лучше сказать, получать, письма, — это первое совершенно меня опять взволновало. Скажите что-нибудь
о наших чугунниках, [Чугунники — лицеисты 1-го курса, которым Энгельгардт роздал в 1817 г. чугунные кольца в знак прочности их союза.] об
иных я кой-что знаю из газет и по письмам сестер, но этого для меня как-то мало. Вообразите,
что от Мясоедова получил год тому назад письмо, — признаюсь, никогда
не ожидал, но тем
не менее был очень рад.
—
О нет-с! Уж этого вы
не говорите. Наш народ
не таков, да ему
не из-за
чего нас выдавать. Наше начало тем и верно, тем несомненно верно,
что мы стремимся к революции на совершенно
ином принципе.