Неточные совпадения
— О, в этом мы уверены, что ты можешь
не спать и другим
не давать, — сказала Долли мужу с тою чуть заметною иронией, с которою она теперь почти всегда относилась к своему мужу. — А
по-моему, уж теперь пора…. Я пойду, я
не ужинаю.
И никакой пользы ему
не сделал,
по-моему, потому что он всё такой же расслабленный, но они в него веруют и возят с собой.
— Значит,
по-моему, — сказал начинавший горячиться Левин, — что в восьмидесятимиллионном народе всегда найдутся
не сотни, как теперь, а десятки тысяч людей, потерявших общественное положение, бесшабашных людей, которые всегда готовы — в шапку Пугачева, в Хиву, в Сербию…
Иначе трудно им выйти из колеи, а оставаться в колее они, конечно,
не могут согласиться, опять-таки по природе своей, а
по-моему, так даже и обязаны
не соглашаться.
— Это-то я и без вас понимаю, что нездоров, хотя, право,
не знаю чем;
по-моему, я, наверно, здоровее вас впятеро. Я вас
не про то спросил, — верите вы или нет, что привидения являются? Я вас спросил: верите ли вы, что есть привидения?
Но,
по-моему, тут
не может быть значительной опасности, и вам, право, нечего беспокоиться, потому что они никогда далеко
не шагают.
— А
по-моему, коль ты сам
не решаешься, так нет тут никакой и справедливости! Пойдем еще партию!
Видишь, Родя, чтобы сделать в свете карьеру, достаточно,
по-моему, всегда сезон наблюдать; если в январе спаржи
не потребуешь, то несколько целковых в кошельке сохранишь; то же в отношении и к сей покупке.
По-моему, если бы Кеплеровы и Ньютоновы открытия, вследствие каких-нибудь комбинаций, никоим образом
не могли бы стать известными людям иначе как с пожертвованием жизни одного, десяти, ста и так далее человек, мешавших бы этому открытию или ставших бы на пути как препятствие, то Ньютон имел бы право, и даже был бы обязан… устранить этих десять или сто человек, чтобы сделать известными свои открытия всему человечеству.
— Фу, какие вы страшные вещи говорите! — сказал, смеясь, Заметов. — Только все это один разговор, а на деле, наверно, споткнулись бы. Тут, я вам скажу,
по-моему,
не только нам с вами, даже натертому, отчаянному человеку за себя поручиться нельзя. Да чего ходить — вот пример: в нашей-то части старуху-то убили. Ведь уж, кажется, отчаянная башка, среди бела дня на все риски рискнул, одним чудом спасся, — а руки-то все-таки дрогнули: обокрасть
не сумел,
не выдержал; по делу видно…
— Ох уж эти брюзгливые! Принципы!.. и весь-то ты на принципах, как на пружинах; повернуться по своей воле
не смеет; а
по-моему, хорош человек, — вот и принцип, и знать я ничего
не хочу. Заметов человек чудеснейший.
Не знаю, как вы насчет женских личек, но,
по-моему, эти шестнадцать лет, эти детские еще глазки, эта робость и слезинки стыдливости, —
по-моему, это лучше красоты, а она еще к тому ж и собой картинка.
— А, понимаю, понимаю! — вдруг догадался Лебезятников. — Да, вы имеете право… Оно, конечно, по моему личному убеждению, вы далеко хватаете в ваших опасениях, но… вы все-таки имеете право. Извольте, я остаюсь. Я стану здесь у окна и
не буду вам мешать…
По-моему, вы имеете право…
По-моему, все это вздор, и совсем
не нужно мягче, напротив, напротив, тут-то и протестовать.
Вот тут два с лишком листа немецкого текста, —
по-моему, глупейшего шарлатанства: одним словом, рассматривается, человек ли женщина или
не человек?
— А
по-моему, так вы, со всеми вашими достоинствами,
не стоите мизинца этой несчастной девушки, в которую вы камень бросаете.
— А коли ты
не совсем меня понимаешь, так я тебе доложу следующее:
по-моему — лучше камни бить на мостовой, чем позволить женщине завладеть хотя бы кончиком пальца.
— Может быть.
По-моему, или все, или ничего. Жизнь за жизнь. Взял мою, отдай свою, и тогда уже без сожаления и без возврата. А то лучше и
не надо.
—
По-моему, — возразил Базаров, — Рафаэль гроша медного
не стоит, да и они
не лучше его.
—
По-моему, это
не революция, а простая уголовщина, вроде как бы любовника жены убить. Нарядился офицером и в качестве самозванца — трах! Это уж
не государство, а… деревня. Где же безопасное государство, ежели все стрелять начнут?
По-моему, вывод подсказывался такой: ежели мы
не хотим быть колонией Европы, должны усердно заняться расширением границ, то есть колониальной политикой.
— Нет! — почти резко ответил Макаров. — Я
не верю тебе, — протестующим тоном продолжал он, глядя из-под нахмуренных бровей. — Ты
не можешь думать так.
По-моему, пессимизм — это тот же цинизм.
— Верно, — согласилась она. —
Не называл, но… Ты
не обижайся на меня:
по-моему, большинство интеллигентов — временно обязанные революционеры, — до конституции, до республики.
Не обидишься?
—
Не правда ли — странно? Такой простой, худенький. Это
не нужно,
по-моему.
— Вот! От этого. Я понимаю, когда ненавидят полицию, попов, ну — чиновников, а он — всех! Даже Мотю, горничную, ненавидел; я жила с ней, как с подругой, а он говорил: «Прислуга — стесняет, ее надобно заменить машинами». А
по-моему, стесняет только то, чего
не понимаешь, а если поймешь, так
не стесняет.
— Приглашали. Мой муж декорации писал, у нас актеры стаями бывали, ну и я — постоянно в театре, за кулисами.
Не нравятся мне актеры, все — герои. И в трезвом виде, и пьяные.
По-моему, даже дети видят себя вернее, чем люди этого ремесла, а уж лучше детей никто
не умеет мечтать о себе.
—
По-моему — еще хуже, —
не сразу ответил Диомидов. Клим усмехнулся.
— Ну — за что!
Не притворяйся.
По-моему — всех вас перестреляют.
—
По-моему — человек живет, пока любит, а если он людей
не любит, так — зачем он нужен?
— Вы
не делаете
по-моему, и я
не стану делать по-вашему.
— Конечно, трудно понять, но это — вроде игрока, который бросает на стол последний червонец, а в кармане держит уже приготовленный револьвер, — вот смысл его предложения. Девять из десяти шансов, что она его предложение
не примет; но на одну десятую шансов, стало быть, он все же рассчитывал, и, признаюсь, это очень любопытно,
по-моему, впрочем… впрочем, тут могло быть исступление, тот же «двойник», как вы сейчас так хорошо сказали.
—
По-моему, всякий имеет право иметь свои чувства… если по убеждению… с тем, чтоб уж никто его
не укорял за них, — обратился я к Васину. Хоть я проговорил и бойко, но точно
не я, а во рту точно чужой язык шевелился.
По-моему, сам
не знал того, но наверно бы застрелил, если б мы
не оттолкнули его руку.
— Тут вышло недоразумение, и недоразумение слишком ясное, — благоразумно заметил Васин. — Мать ее говорит, что после жестокого оскорбления в публичном доме она как бы потеряла рассудок. Прибавьте обстановку, первоначальное оскорбление от купца… все это могло случиться точно так же и в прежнее время, и нисколько,
по-моему,
не характеризует особенно собственно теперешнюю молодежь.
Не умею я это выразить; впоследствии разъясню яснее фактами, но,
по-моему, он был довольно грубо развит, а в иные добрые, благородные чувства
не то что
не верил, но даже, может быть,
не имел о них и понятия.
— Без сомнения, — прервал я горячо. — Некто Васин говорит, что в поступке его с этим письмом и с отказом от наследства заключается «пьедестал»…
По-моему, такие вещи
не делаются для показу, а соответствуют чему-то основному, внутреннему.
Мало-помалу я пришел к некоторому разъяснению:
по-моему, Версилов в те мгновения, то есть в тот весь последний день и накануне,
не мог иметь ровно никакой твердой цели и даже, я думаю, совсем тут и
не рассуждал, а был под влиянием какого-то вихря чувств.
Однако сделалось
по-моему: на том же дворе, но в другом флигеле, жил очень бедный столяр, человек уже пожилой и пивший; но у жены его, очень еще
не старой и очень здоровой бабы, только что помер грудной ребеночек и, главное, единственный, родившийся после восьми лет бесплодного брака, тоже девочка и, по странному счастью, тоже Ариночка.
— Да, конечно, есть и «но»; поступок Версилова,
по-моему, немного скор и немного
не так прямодушен, — улыбнулся Васин.
А главное — почтительность, эта скромная почтительность, именно та почтительность, которая необходима для высшего равенства, мало того, без которой,
по-моему,
не достигнешь и первенства.
— Да просто
не виновата.
По-моему, это случай применения 818 статьи. (818 статья гласит о том, что если суд найдет обвинение несправедливым, то он может отменить решение присяжных.)
«А там женишок-то кому еще достанется, — думала про себя Хиония Алексеевна, припоминая свои обещания Марье Степановне. — Уж очень Nadine ваша нос кверху задирает.
Не велика в перьях птица: хороша дочка Аннушка, да хвалит только мать да бабушка! Конечно, Ляховский гордец и кощей, а если взять Зосю, — вот эта,
по-моему, так действительно невеста: всем взяла… Да-с!..
Не чета гордячке Nadine…»
Это с одной стороны, а с другой — Костя,
по-моему,
не прав.
— Лоскутов? Гм.
По-моему, это — человек, который родился
не в свое время. Да… Ему негде развернуться, вот он и зарылся в книги с головой. А между тем в другом месте и при других условиях он мог бы быть крупным деятелем… В нем есть эта цельность натуры, известный фанатизм — словом, за такими людьми идут в огонь и в воду.
— Опять глупое слово… Извини за резкое выражение.
По-моему, в таком деле и выбора никакого
не может быть, а ты… Нет, у меня решительно
не так устроена голова, чтобы понимать эту погоню за двумя зайцами.
— Мне гораздо лучше было совсем
не приезжать сюда, — говорил Привалов. — Зачем ты писала то, чего совсем
не чувствовала?..
По-моему, нам лучше быть друзьями далеко, чем жить врагами под одной кровлей.
—
По-моему, даже благоразумно и нравственно, что удержались и
не все прокутили, — прохихикал Николай Парфенович, — потому что что же тут такого-с?
— Так я и знал, что он тебе это
не объяснит. Мудреного тут, конечно, нет ничего, одни бы, кажись, всегдашние благоглупости. Но фокус был проделан нарочно. Вот теперь и заговорят все святоши в городе и по губернии разнесут: «Что, дескать, сей сон означает?»
По-моему, старик действительно прозорлив: уголовщину пронюхал. Смердит у вас.
— А
по-моему, лучше молчите-с. Ибо что можете вы на меня объявить в моей совершенной невинности и кто вам поверит? А только если начнете, то и я все расскажу-с, ибо как же бы мне
не защитить себя?