Неточные совпадения
Он стоял,
смотрел и
не верил глазам своим: дверь, наружная дверь, из прихожей
на лестницу, та самая, в которую он давеча звонил и вошел, стояла отпертая, даже
на целую ладонь приотворенная: ни замка, ни запора, все время, во все это время! Старуха
не заперла за ним, может быть, из осторожности. Но боже! Ведь видел же он потом Лизавету! И как мог, как мог он
не догадаться, что ведь вошла же она откуда-нибудь!
Не сквозь стену же.
Затем, сунув деньги в карман, он хотел было переменить
на себе платье, но,
посмотрев в окно и прислушавшись к грозе и дождю, махнул рукой, взял шляпу и вышел,
не заперев квартиры.
Холста нашего сей год
на ярмарке
не будет: сушильню и белильню я
запер на замок и Сычуга приставил денно и ночно
смотреть: он тверезый мужик; да чтобы
не стянул чего господского, я
смотрю за ним денно и ночно.
— Один ты
заперла мне: это взаимность, — продолжал он. — Страсть разрешается путем уступок, счастья, и обращается там,
смотря по обстоятельствам, во что хочешь: в дружбу, пожалуй, в глубокую, святую, неизменную любовь — я ей
не верю, — но во что бы ни было, во всяком случае, в удовлетворение, в покой… Ты отнимаешь у меня всякую надежду…
на это счастье… да?
— Да. Так
не унывайте; сделаем, что можно, — сказал Нехлюдов и вышел. Меньшов стоял в двери, так что надзиратель толкнул его дверью, когда затворял ее. Пока надзиратель
запирал замок
на двери, Меньшов
смотрел в дырку в двери.
Десять лет стоял он, сложа руки, где-нибудь у колонны, у дерева
на бульваре, в залах и театрах, в клубе и — воплощенным veto, [
запретом (лат.).] живой протестацией
смотрел на вихрь лиц, бессмысленно вертевшихся около него, капризничал, делался странным, отчуждался от общества,
не мог его покинуть, потом сказал свое слово, спокойно спрятав, как прятал в своих чертах, страсть под ледяной корой.
Я придумал: подстерег, когда кабатчица спустилась в погреб, закрыл над нею творило,
запер его, сплясал
на нем танец мести и, забросив ключ
на крышу, стремглав прибежал в кухню, где стряпала бабушка. Она
не сразу поняла мой восторг, а поняв, нашлепала меня, где подобает, вытащила
на двор и послала
на крышу за ключом. Удивленный ее отношением, я молча достал ключ и, убежав в угол двора,
смотрел оттуда, как она освобождала пленную кабатчицу и как обе они, дружелюбно посмеиваясь, идут по двору.
В Корсаковском посту живет ссыльнокаторжный Алтухов, старик лет 60 или больше, который убегает таким образом: берет кусок хлеба,
запирает свою избу и, отойдя от поста
не больше как
на полверсты, садится
на гору и
смотрит на тайгу,
на море и
на небо; посидев так дня три, он возвращается домой, берет провизию и опять идет
на гору…
— Вы, когда уходите,
не запирайте меня, — проговорила она,
смотря в сторону и пальчиком теребя
на диване покромку, как будто бы вся была погружена в это занятие. — Я от вас никуда
не уйду.
Она
не ответила и в бессилии закрыла глаза. Бледное ее лицо стало точно у мертвой. Она заснула почти мгновенно. Шатов
посмотрел кругом, поправил свечу,
посмотрел еще раз в беспокойстве
на ее лицо, крепко сжал пред собой руки и
на цыпочках вышел из комнаты в сени.
На верху лестницы он уперся лицом в угол и простоял так минут десять, безмолвно и недвижимо. Простоял бы и дольше, но вдруг внизу послышались тихие, осторожные шаги. Кто-то подымался вверх. Шатов вспомнил, что забыл
запереть калитку.
— Эх ты! — воскликнул тот, ударив мужика по плечу. — Прямой ты, брат, деревенщина, пра, деревенщина; борода у те выросла, а ума
не вынесла; ну, статочно ли дело? Сам порассуди, кому тут увести? Ведь здесь дворник есть, ворота
на ночь
запирают; здесь
не деревня, как ты думаешь. Знамо дело, долго ли до греха, коли
не смотреть,
на то, вишь, и двор держат, а ты думаешь, для чего?..
Вельчанинов налил ему и стал его поить из своих рук. Павел Павлович накинулся с жадностью
на воду; глотнув раза три, он приподнял голову, очень пристально
посмотрел в лицо стоявшему перед ним со стаканом в руке Вельчанинову, но
не сказал ничего и принялся допивать. Напившись, он глубоко вздохнул. Вельчанинов взял свою подушку, захватил свое верхнее платье и отправился в другую комнату,
заперев Павла Павловича в первой комнате
на замок.
— Ты
на своего дяденьку Ивана Леонтьевича
не очень
смотри: они в Ельце все колобродники. К ним даже и в дома-то их ходить страшно: чиновников зазовут угощать, а потом в рот силой льют, или выливают за ворот, и шубы спрячут, и ворота
запрут, и запоют: «Кто
не хочет пить — того будем бить». Я своего братца
на этот счет знаю.
Павел Григ<орич>. Вон скорей из моего дома! и
не смей воротиться, пока
не умрет моя бедная супруга. (Со смехом)
Посмотрим, скоро ли ты придешь?
Посмотрим, настоящая ли болезнь, ведущая к могиле, или неловкая хитрость наделала столько шуму и заставила тебя забыть почтение и обязанность! Теперь ступай! Рассуди хорошенько о своем поступке, припомни, чтó ты говорил — и тогда, тогда, если осмелишься, покажись опять мне
на глаза! (Злобно взглянув
на сына, уходит и
запирает двери за собою.)
Загоскин был рассеян, и его рассеянность подавала повод ко многим смешным анекдотам: он часто клал чужие вещи в карман и даже
запирал их в свою шкатулку; сел один раз в чужую карету, к даме,
не коротко знакомой, и приказал кучеру ехать домой, тогда как муж стоял
на крыльце и с удивлением
смотрел на похищение своей жены.
—
Не погляжу я
на хворь ее, — молвила гневно Манефа. —
Не посмотрю, что соборные они старицы: обеих
на поклоны в часовню поставлю и за трапезой… В чулан
запру!.. Из чужих обителей
не было ль при том кого?
— Неможется, так лежи. Умри, коли хочется, а сраму делать
не смей… Вишь, что вздумала! Да я тебя в моленной
на три замка
запру, шаг из дому
не дам шагнуть… Неможется!.. Я тебе такую немоготу задам, что ввек
не забудешь… Шиш
на место!.. А вы, мокрохвостницы, что стали?.. Тащите назад, да если опять вздумаете, так у меня
смотрите: таковских засыплю, что до новых веников
не забудете.
Генерал и говорит ей: «
Не угодно ли вам
посмотреть на устройство корабля?» Она согласилась, взошла
на корабль, — а как только взошла, ее уж силой отвели в каюту,
заперли и приставили к ней часовых…
— Я для него стесняюсь, держу у себя в доме это грязное существо, так что утром принять
не могу незнакомого человека, хлопочу, бегаю, а он
на меня
смотрит, как
на какого-то злодея, который из своего удовольствия
запер его в клетку.
— Надо один конец сделать! — говорил Ермак Тимофеевич. Но, несмотря
на эту решительную фразу, он все-таки со дня
на день откладывал объяснение со стариком Строгановым. Сколько раз при свидании он уж решался заговорить, но ему тоже, как и Ксении Яковлевне, вдруг становилось «боязно». Как
посмотрит на эти речи ласковый, приветливый, души
не чающий в нем старик? А вдруг поступит круто,
запрет свою племянницу, а ему скажет: «Добрый молодец, вот Бог, а вот и порог!» Что тогда?
На пустыре Ананьева
не было. Кузьма пошел до улице,
посмотрел по сторонам, но нигде
не было видно старика. Парень вернулся к избе,
запер дверь в привинченные кольца висячим замком и положил ключ в расщелину одного из бревен — место, уговоренное с Петром Ананьевым,
на случай совместного ухода из дому. Почти бегом бросился он затем по улице и,
не уменьшая шага, меньше чем через час был уже во дворе дома Салтыкова.