Неточные совпадения
Он никогда
не говорил с ними о боге и о вере, но они
хотели убить его как безбожника; он молчал и
не возражал им. Один каторжный бросился
было на него в решительном исступлении; Раскольников ожидал его спокойно и молча: бровь его
не шевельнулась, ни одна черта его лица
не дрогнула. Конвойный успел вовремя стать между ним и
убийцей —
не то пролилась бы кровь.
Разговор и здесь зашел о дуэли. Суждения шли о том, как отнесся к делу государь.
Было известно, что государь очень огорчен за мать, и все
были огорчены за мать. Но так как
было известно, что государь,
хотя и соболезнует,
не хочет быть строгим к
убийце, защищавшему честь мундира, то и все
были снисходительны к
убийце, защищавшему честь мундира. Только графиня Катерина Ивановна с своим свободолегкомыслием выразила осуждение
убийце.
— Господа, как жаль! Я
хотел к ней на одно лишь мгновение…
хотел возвестить ей, что смыта, исчезла эта кровь, которая всю ночь сосала мне сердце, и что я уже
не убийца! Господа, ведь она невеста моя! — восторженно и благоговейно проговорил он вдруг, обводя всех глазами. — О, благодарю вас, господа! О, как вы возродили, как вы воскресили меня в одно мгновение!.. Этот старик — ведь он носил меня на руках, господа, мыл меня в корыте, когда меня трехлетнего ребенка все покинули,
был отцом родным!..
У нас первого встретил Алешу, но, переговорив с ним,
был очень изумлен, что тот даже и подозревать
не хочет Митю, а прямо указывает на Смердякова как на
убийцу, что
было вразрез всем другим мнениям в нашем городе.
Не нашед способов спасти невинных
убийц, в сердце моем оправданных, я
не хотел быть ни сообщником в их казни, ниже оной свидетелем; подал прошение об отставке и, получив ее, еду теперь оплакивать плачевную судьбу крестьянского состояния и услаждать мою скуку обхождением с друзьями. — Сказав сие, мы рассталися и поехали всяк в свою сторону.
— Но закон может ошибиться!.. Вспомните, Егор Егорыч, как я поступила в отношении вашего племянника, который явно
хотел быть моим
убийцей, потому что стрелял в меня на глазах всех; однако я прежде всего постаралась спасти его от закона и
не хотела, чтобы он
был под судом: я сказала, что ссора наша семейная, Валерьян виноват только против меня, и я его прощаю… Так и вы простите нас…
Наконец, в «Записках» сказано, что в остроге
убийца был постоянно в превосходнейшем, в веселейшем расположении духа; что это
был взбалмошный, легкомысленный, нерассудительный в высшей степени человек,
хотя отнюдь
не глупец, и что автор «Записок» никогда
не замечал в нем какой-нибудь особенной жестокости.
В другой брошюре, под заглавием: «Сколько нужно людей, чтобы преобразить злодейство в праведность», он говорит: «Один человек
не должен убивать. Если он убил, он преступник, он
убийца. Два, десять, сто человек, если они делают это, — они
убийцы. Но государство или народ может убивать, сколько он
хочет, и это
не будет убийство, а хорошее, доброе дело. Только собрать побольше народа, и бойня десятков тысяч людей становится невинным делом. Но сколько именно нужно людей для этого?
— Нет, нет! я
не хочу быть дважды его
убийцею; он должен
быть свободен!..
Всё равно… они все ведут к смерти; — но я
не позволю низкому, бездушному человеку почитать меня за свою игрушку… ты или я сама должна это сделать; — сегодня я перенесла обиду, за которую
хочу, должна отомстить… брат!
не отвергай моей клятвы… если ты ее отвергнешь, то берегись… я сказала, что
не перенесу этого… ты
будешь добр для меня; ты примешь мою ненависть, как дитя мое; станешь лелеять его, пока оно вырастет и созреет и смоет мой позор страданьями и кровью… да, позор… он,
убийца, обнимал, целовал меня…
хотел…
не правда ли, ты готовишь ему ужасную казнь?..
О боже!
Итак, ты
хочешь, чтоб я
был убийца!
Но я горжусь такою жертвой… кровь ее —
Моя! она другого
не обрызжет.
Безумец! как искать в том сожаленья,
О ком сам бог уж
не жалеет!
Час бил! час бил! — последний способ
Удастся, — или кровь! — нет, я судьбе
Не уступлю…
хотя бы демон удивился
Тому, чего я
не могу
не сделать.
Платонов (хватает себя за голову). О несчастный, жалкий! Боже мой! Проклятие моей богом оставленной голове! (Рыдает.) Прочь от людей, гадина! Несчастьем
был я для людей, люди
были для меня несчастьем! Прочь от людей! Бьют, бьют и никак
не убьют! Под каждым стулом, под каждой щепкой сидит
убийца, смотрит в глаза и
хочет убить! Бейте! (Бьет себя по груди.) Бейте, пока еще сам себя
не убил! (Бежит к двери.)
Не бейте меня по груди! Растерзали мою грудь! (Кричит.) Саша! Саша, ради бога! (Отворяет дверь.)
Очевидно,
убийца был ей дорог, и она
не хотела, чтобы его подвергали из-за нее тяжелому наказанию…
Я
не привожу здесь своего протокола, предварительных сведений и осмотра… Длинен он, да и забыл я его… Сообщаю его здесь в общих чертах вкратце… Прежде всего я описал, в каком положении я застал Ольгу, и во всех подробностях изложил приведенный мною допрос ее. Из этого допроса видно
было, что Ольга давала мне ответы сознательно и сознательно же скрыла от меня имя
убийцы. Она
не хотела, чтоб
убийца понес кару, и это неминуемо наводит на предположение, что преступник
был для нее дорог и близок.
— Ты как
хочешь думай, — сказала на другой день Вера Семеновна, — но для меня вопрос уже отчасти решен. Глубоко я убеждена, что противиться злу, направленному против меня лично, я
не имею никакого основания.
Захотят убить меня? Пусть. Оттого, что я
буду защищаться,
убийца не станет лучше. Теперь для меня остается только решить вторую половину вопроса: как я должна относиться к злу, направленному против моих ближних?
Его тревожил вопрос, что найдет Сабиров в переданной ему шкатулке. Он
был уверен, что он откроет в них всю тайну убийства его отца и даже догадается, кто
был убийца.
Хотя он сам
не открывал настоящего виновника смерти отца Бориса Ивановича, но он дал ему ключ к разгадке — так, по крайней мере, казалось ему, и это его мучило.
— Забудьте об этом… Я ей
не судья, но и
не ее защитник. Между мной и этой девушкой кончено все… Если вы
хотите спасти ее, спасайте, я же
не хочу ни губить ее, ни спасать, ее будущность для меня безразлична… Моя невеста умерла… Я
буду оплакивать ее всю мою жизнь… Она ее
убийца — Бог ей судья… Мстить за себя
не стала бы и покойная, я тоже
не буду мстить ее
убийце… Остальное — ваше дело…
Палач исполнил то, что
хотел и что взялся исполнить. Но исполнение это
было нелегко. Слова Светлогуба: «И
не жалко тебе меня?» —
не выходили у него из головы. Он
был убийца, каторжник, и звание палача давало ему относительную свободу и роскошь жизни, но с этого дня он отказался впредь исполнять взятую на себя обязанность и в ту же неделю пропил
не только все деньги, полученные за казнь, но и всю свою относительно богатую одежду, и дошел до того, что
был посажен в карцер, а из карцера переведен в больницу.
Проезжий. А
есть люди и теперь, и молодые ребята, поодиночке, а стоят за божий закон, в солдаты
не идут:
не могу, мол, по Христову закону
быть убийцей. Делайте, что
хотите, а ружья в руки
не возьму.