Неточные совпадения
Недаром наши странники
Поругивали мокрую,
Холодную весну.
Весна нужна крестьянину
И ранняя и дружная,
А тут — хоть волком вой!
Не греет землю солнышко,
И облака дождливые,
Как дойные коровушки,
Идут по небесам.
Согнало снег, а зелени
Ни травки, ни листа!
Вода
не убирается,
Земля
не одевается
Зеленым
ярким бархатом
И, как мертвец без савана,
Лежит под небом пасмурным
Печальна и нага.
Пускай рассказ летописца страдает недостатком
ярких и осязательных фактов, — это
не должно мешать нам признать, что Микаладзе был первый в ряду глуповских градоначальников, который установил драгоценнейший из всех административных прецедентов — прецедент кроткого и бесскверного славословия.
Благотворная сила его действий была неуловима, ибо такие мероприятия, как рукопожатие, ласковая улыбка и вообще кроткое обращение, чувствуются лишь непосредственно и
не оставляют
ярких и видимых следов в истории.
Но бригадир был непоколебим. Он вообразил себе, что травы сделаются зеленее и цветы расцветут
ярче, как только он выедет на выгон."Утучнятся поля, прольются многоводные реки, поплывут суда, процветет скотоводство, объявятся пути сообщения", — бормотал он про себя и лелеял свой план пуще зеницы ока."Прост он был, — поясняет летописец, — так прост, что даже после стольких бедствий простоты своей
не оставил".
— Да он и
не знает, — сказала она, и вдруг
яркая краска стала выступать на ее лицо; щеки, лоб, шея ее покраснели, и слезы стыда выступили ей на глаза. — Да и
не будем говорить об нем.
Разве
не молодость было то чувство, которое он испытывал теперь, когда, выйдя с другой стороны опять на край леса, он увидел на
ярком свете косых лучей солнца грациозную фигуру Вареньки, в желтом платье и с корзинкой шедшей легким шагом мимо ствола старой березы, и когда это впечатление вида Вареньки слилось в одно с поразившим его своею красотой видом облитого косыми лучами желтеющего овсяного поля и за полем далекого старого леса, испещренного желтизною, тающего в синей дали?
Дамы раскрыли зонтики и вышли на боковую дорожку. Пройдя несколько поворотов и выйдя из калитки, Дарья Александровна увидала пред собой на высоком месте большое, красное, затейливой формы, уже почти оконченное строение. Еще
не окрашенная железная крыша ослепительно блестела на
ярком солнце. Подле оконченного строения выкладывалось другое, окруженное лесами, и рабочие в фартуках на подмостках клали кирпичи и заливали из шаек кладку и равняли правилами.
Занятия его и хозяйством и книгой, в которой должны были быть изложены основания нового хозяйства,
не были оставлены им; но как прежде эти занятия и мысли показались ему малы и ничтожны в сравнении с мраком, покрывшим всю жизнь, так точно неважны и малы они казались теперь в сравнении с тою облитою
ярким светом счастья предстоящею жизнью.
Уже совсем стемнело, и на юге, куда он смотрел,
не было туч. Тучи стояли с противной стороны. Оттуда вспыхивала молния, и слышался дальний гром. Левин прислушивался к равномерно падающим с лип в саду каплям и смотрел на знакомый ему треугольник звезд и на проходящий в середине его млечный путь с его разветвлением. При каждой вспышке молнии
не только млечный путь, но и
яркие звезды исчезали, но, как только потухала молния, опять, как будто брошенные какой-то меткой рукой, появлялись на тех же местах.
Анна шла, опустив голову и играя кистями башлыка. Лицо ее блестело
ярким блеском; но блеск этот был
не веселый, — он напоминал страшный блеск пожара среди темной ночи. Увидав мужа, Анна подняла голову и, как будто просыпаясь, улыбнулась.
«Разве я
не знаю, что звезды
не ходят? — спросил он себя, глядя на изменившую уже свое положение к высшей ветке березы
яркую планету. — Но я, глядя на движение звезд,
не могу представить себе вращения земли, и я прав, говоря, что звезды ходят».
— Я вам удивляюсь, — сказал доктор, пожав мне крепко руку. — Дайте пощупать пульс!.. Ого! лихорадочный!.. но на лице ничего
не заметно… только глаза у вас блестят
ярче обыкновенного.
С такой неровностью в характере, с такими крупными,
яркими противуположностями, он должен был неминуемо встретить по службе кучу неприятностей, вследствие которых и вышел в отставку, обвиняя во всем какую-то враждебную партию и
не имея великодушия обвинить в чем-либо себя самого.
Полгубернии разодето и весело гуляет под деревьями, и никому
не является дикое и грозящее в сем насильственном освещении, когда театрально выскакивает из древесной гущи озаренная поддельным светом ветвь, лишенная своей
яркой зелени, а вверху темнее, и суровее, и в двадцать раз грознее является чрез то ночное небо и, далеко трепеща листьями в вышине, уходя глубже в непробудный мрак, негодуют суровые вершины дерев на сей мишурный блеск, осветивший снизу их корни.
Буянов, братец мой задорный,
К герою нашему подвел
Татьяну с Ольгою; проворно
Онегин с Ольгою пошел;
Ведет ее, скользя небрежно,
И, наклонясь, ей шепчет нежно
Какой-то пошлый мадригал
И руку жмет — и запылал
В ее лице самолюбивом
Румянец
ярче. Ленский мой
Всё видел: вспыхнул, сам
не свой;
В негодовании ревнивом
Поэт конца мазурки ждет
И в котильон ее зовет.
У ночи много звезд прелестных,
Красавиц много на Москве.
Но
ярче всех подруг небесных
Луна в воздушной синеве.
Но та, которую
не смею
Тревожить лирою моею,
Как величавая луна,
Средь жен и дев блестит одна.
С какою гордостью небесной
Земли касается она!
Как негой грудь ее полна!
Как томен взор ее чудесный!..
Но полно, полно; перестань:
Ты заплатил безумству дань.
Они поют, и, с небреженьем
Внимая звонкий голос их,
Ждала Татьяна с нетерпеньем,
Чтоб трепет сердца в ней затих,
Чтобы прошло ланит пыланье.
Но в персях то же трепетанье,
И
не проходит жар ланит,
Но
ярче,
ярче лишь горит…
Так бедный мотылек и блещет,
И бьется радужным крылом,
Плененный школьным шалуном;
Так зайчик в озими трепещет,
Увидя вдруг издалека
В кусты припадшего стрелка.
Раскольников в бессилии упал на диван, но уже
не мог сомкнуть глаз; он пролежал с полчаса в таком страдании, в таком нестерпимом ощущении безграничного ужаса, какого никогда еще
не испытывал. Вдруг
яркий свет озарил его комнату: вошла Настасья со свечой и с тарелкой супа. Посмотрев на него внимательно и разглядев, что он
не спит, она поставила свечку на стол и начала раскладывать принесенное: хлеб, соль, тарелку, ложку.
В свойстве характера Катерины Ивановны было поскорее нарядить первого встречного и поперечного в самые лучшие и
яркие краски, захвалить его так, что иному становилось даже совестно, придумать в его хвалу разные обстоятельства, которые совсем и
не существовали, совершенно искренно и чистосердечно поверить самой в их действительность и потом вдруг, разом, разочароваться, оборвать, оплевать и выгнать в толчки человека, которому она, только еще несколько часов назад, буквально поклонялась.
От природы была она характера смешливого, веселого и миролюбивого, но от беспрерывных несчастий и неудач она до того яростно стала желать и требовать, чтобы все жили в мире и радости и
не смели жить иначе, что самый легкий диссонанс в жизни, самая малейшая неудача стали приводить ее тотчас же чуть
не в исступление, и она в один миг, после самых
ярких надежд и фантазий, начинала клясть судьбу, рвать и метать все, что ни попадало под руку, и колотиться головой об стену.
Проходя чрез мост, он тихо и спокойно смотрел на Неву, на
яркий закат
яркого, красного солнца. Несмотря на слабость свою, он даже
не ощущал в себе усталости. Точно нарыв на сердце его, нарывавший весь месяц, вдруг прорвался. Свобода, свобода! Он свободен теперь от этих чар, от колдовства, обаяния, от наваждения!
Соня остановилась в сенях у самого порога, но
не переходила за порог и глядела как потерянная,
не сознавая, казалось, ничего, забыв о своем перекупленном из четвертых рук шелковом, неприличном здесь, цветном платье с длиннейшим и смешным хвостом, и необъятном кринолине, загородившем всю дверь, и о светлых ботинках, и об омбрельке, [Омбрелька — зонтик (фр. ombrelle).] ненужной ночью, но которую она взяла с собой, и о смешной соломенной круглой шляпке с
ярким огненного цвета пером.
Ярким летним днем Самгин ехал в Старую Руссу; скрипучий, гремящий поезд
не торопясь катился по полям Новгородской губернии; вдоль железнодорожной линии стояли в полусотне шагов друг от друга новенькие солдатики; в жарких лучах солнца блестели, изгибались штыки, блестели оловянные глаза на лицах, однообразных, как пятикопеечные монеты.
Самгин отвечал междометиями, улыбками, пожиманием плеч, — трудно было найти удобные слова. Мать говорила
не своим голосом, более густо, тише и
не так самоуверенно, как прежде. Ее лицо сильно напудрено, однако сквозь пудру все-таки просвечивает какая-то фиолетовая кожа. Он
не мог рассмотреть выражения ее подкрашенных глаз, прикрытых искусно удлиненными ресницами. Из
ярких губ торопливо сыпались мелкие, ненужные слова.
Самгин ничего
не умел, и это
не нравилось Аркадию. Поджимая
яркие губы, помолчав несколько секунд, он говорил, упрекая...
Он перевелся из другого города в пятый класс; уже третий год, восхищая учителей успехами в науках, смущал и раздражал их своим поведением. Среднего роста, стройный, сильный, он ходил легкой, скользящей походкой, точно артист цирка. Лицо у него было
не русское, горбоносое, резко очерченное, но его смягчали карие, женски ласковые глаза и невеселая улыбка красивых,
ярких губ; верхняя уже поросла темным пухом.
Самгин, насыщаясь и внимательно слушая, видел вдали, за стволами деревьев, медленное движение бесконечной вереницы экипажей, в них
яркие фигуры нарядных женщин, рядом с ними покачивались всадники на красивых лошадях; над мелким кустарником в сизоватом воздухе плыли головы пешеходов в соломенных шляпах, в котелках, где-то далеко оркестр отчетливо играл «Кармен»; веселая задорная музыка очень гармонировала с гулом голосов, все было приятно пестро, но
не резко, все празднично и красиво, как хорошо поставленная опера.
Губы у него были
яркие, кожа лица и шеи бескровно белая и как бы напудренная там, где она
не заросла густым волосом, блестевшим, как перо грача.
— Да — что же? — сказала она, усмехаясь, покусывая
яркие губы. — Как всегда — он работает топором, но ведь я тебе говорила, что на мой взгляд — это
не грех. Ему бы архиереем быть, — замечательные сочинения писал бы против Сатаны!
Все более живой и крупной становилась рябь воды в чане,
ярче — пятно света на ней, — оно дробилось; Самгин снова видел вихорек в центре темного круга на воде,
не пытаясь убедить себя в том, что воображает, а
не видит.
«Она
не мало видела людей, но я остался для нее наиболее
яркой фигурой. Ее первая любовь. Кто-то сказал: “Первая любовь —
не ржавеет”. В сущности, у меня
не было достаточно солидных причин разрывать связь с нею. Отношения обострились… потому что все вокруг было обострено».
Он вышел от нее очень поздно. Светила луна с той отчетливой ясностью, которая многое на земле обнажает как ненужное. Стеклянно хрустел сухой снег под ногами. Огромные дома смотрели друг на друга бельмами замороженных окон; у ворот — черные туши дежурных дворников; в пустоте неба заплуталось несколько звезд,
не очень
ярких. Все ясно.
Особенно звонко и тревожно кричали женщины. Самгина подтолкнули к свалке, он очутился очень близко к человеку с флагом, тот все еще держал его над головой, вытянув руку удивительно прямо: флаг был
не больше головного платка, очень
яркий, и струился в воздухе, точно пытаясь сорваться с палки. Самгин толкал спиною и плечами людей сзади себя, уверенный, что человека с флагом будут бить. Но высокий, рыжеусый, похожий на переодетого солдата, легко согнул руку, державшую флаг, и сказал...
—
Не люблю
яркие цвета, громкую музыку, прямые линии. Все это слишком реально, а потому — лживо, — слышал Клим.
— Простите,
не встану, — сказал он, подняв руку, протягивая ее. Самгин, осторожно пожав длинные сухие пальцы, увидал лысоватый череп, как бы приклеенный к спинке кресла, серое, костлявое лицо, поднятое к потолку, украшенное такой же бородкой, как у него, Самгина, и под высоким лбом — очень
яркие глаза.
В
ярких огнях шумно ликовали подпившие люди. Хмельной и почти горячий воздух, наполненный вкусными запахами, в минуту согрел Клима и усилил его аппетит. Но свободных столов
не было, фигуры женщин и мужчин наполняли зал, как шрифт измятую страницу газеты. Самгин уже хотел уйти, но к нему, точно на коньках, подбежал белый официант и ласково пригласил...
Самгин ожидал
не этого; она уже второй раз как будто оглушила, опрокинула его. В глаза его смотрели очень
яркие, горячие глаза; она поцеловала его в лоб, продолжая говорить что-то, — он, обняв ее за талию,
не слушал слов. Он чувствовал, что руки его, вместе с физическим теплом ее тела, всасывают еще какое-то иное тепло. Оно тоже согревало, но и смущало, вызывая чувство, похожее на стыд, — чувство виновности, что ли? Оно заставило его прошептать...
В седой бороде хорошо был виден толстогубый,
яркий рот, говорил протопоп как-то
не шевеля губами, и, должно быть, от этого слова его, круглые и внятные, плавали в воздухе, точно пузыри.
— Я много читаю, — ответила она и широко улыбнулась, янтарные зрачки разгорелись
ярче — Но я с Аристотелем, так же как и с Марксом, —
не согласна: давления общества на разум и бытия на сознание —
не отрицаю, но дух мой —
не ограничен, дух — сила
не земная, а — космическая, скажем.
Придерживая очки, Самгин взглянул в щель и почувствовал, что он как бы падает в неограниченный сумрак, где взвешено плоское, правильно круглое пятно мутного света. Он
не сразу понял, что свет отражается на поверхности воды, налитой в чан, — вода наполняла его в уровень с краями, свет лежал на ней широким кольцом; другое, более узкое, менее
яркое кольцо лежало на полу, черном, как земля. В центре кольца на воде, — точно углубление в ней, — бесформенная тень, и тоже трудно было понять, откуда она?
— Чем
ярче, красивее птица — тем она глупее, но чем уродливей собака — тем умней. Это относится и к людям: Пушкин был похож на обезьяну, Толстой и Достоевский
не красавцы, как и вообще все умники.
— Даже художники — Левитан, Нестеров — пишут ее
не такой
яркой и цветистой, как она есть.
Самгин чувствовал себя в потоке мелких мыслей, они проносились, как пыльный ветер по комнате, в которой открыты окна и двери. Он подумал, что лицо Марины мало подвижно,
яркие губы ее улыбаются всегда снисходительно и насмешливо; главное в этом лице — игра бровей, она поднимает и опускает их, то — обе сразу, то — одну правую, и тогда левый глаз ее блестит хитро. То, что говорит Марина,
не так заразительно, как мотив: почему она так говорит?
Вошла Лидия, одетая в необыкновенный халатик оранжевого цвета, подпоясанный зеленым кушаком. Волосы у нее были влажные, но от этого шапка их
не стала меньше. Смуглое лицо ярко разгорелось, в зубах дымилась папироса, она рядом с Алиной напоминала слишком
яркую картинку
не очень искусного художника. Морщась от дыма, она взяла чашку чая, вылила чай в полоскательницу и сказала...
Если это подтверждалось, он шел домой с гордостью, с трепетным волнением и долго ночью втайне готовил себя на завтра. Самые скучные, необходимые занятия
не казались ему сухи, а только необходимы: они входили глубже в основу, в ткань жизни; мысли, наблюдения, явления
не складывались, молча и небрежно, в архив памяти, а придавали
яркую краску каждому дню.
Ольга в строгом смысле
не была красавица, то есть
не было ни белизны в ней, ни
яркого колорита щек и губ, и глаза
не горели лучами внутреннего огня; ни кораллов на губах, ни жемчугу во рту
не было, ни миньятюрных рук, как у пятилетнего ребенка, с пальцами в виде винограда.
Она
не была похожа на утро, на которое постепенно падают краски, огонь, которое потом превращается в день, как у других, и пылает жарко, и все кипит, движется в
ярком полудне, и потом все тише и тише, все бледнее, и все естественно и постепенно гаснет к вечеру.
Он молчал, вспоминая, какую
яркую картину страсти чертил он ей в первых встречах и как усердно толкал ее под ее тучу. А теперь сам
не знал, как вывести ее из-под нее.
А кузина волновалась, «prenant les choses au serieux» [приняв все всерьез (фр.).] (я
не перевожу тебе здешнего языка, а передаю в оригинале, так как оригинал всегда
ярче перевода).
Он
не отводил глаз от ее профиля, у него закружилась голова… Румяные и жаркие щеки ее запылали
ярче и жгли ему лицо. Она поцеловала его, он отдал поцелуй. Она прижала его крепче, прошептала чуть слышно...