Неточные совпадения
Благодарю покорно,
Я скоро к ним вбежал!
Я помешал! я испужал!
Я, Софья Павловна, расстроен сам, день целый
Нет отдыха, мечусь как словно угорелый.
По должности, по службе хлопотня,
Тот
пристает, другой, всем дело до меня!
По ждал ли
новых я хлопот? чтоб был обманут…
«Варвара хорошо заметила, он над морем, как за столом, — соображал Самгин. — И, конечно, вот на таких, как этот, как мужик, который необыкновенно грыз орехи, и грузчик Сибирской
пристани, — именно на таких рассчитывают революционеры. И вообще — на людей, которые стали петь печальную «Дубинушку» в
новом, задорном темпе».
И опять, как прежде, ему захотелось вдруг всюду, куда-нибудь далеко: и туда, к Штольцу, с Ольгой, и в деревню, на поля, в рощи, хотелось уединиться в своем кабинете и погрузиться в труд, и самому ехать на Рыбинскую
пристань, и дорогу проводить, и прочесть только что вышедшую
новую книгу, о которой все говорят, и в оперу — сегодня…
В 1521 году Магеллан, первый, с своими кораблями
пристал к юго-восточной части острова Магинданао и подарил Испании
новую, цветущую колонию, за что и поставлен ему монумент на берегу Пассига. Вторая экспедиция
приставала к Магинданао в 1524 году, под начальством Хуана Гарсия Хозе де Лоаиза. Спустя недолго приходил мореплаватель Виллалобос, который и дал островам название Филиппинских в честь наследника престола, Филиппа II, тогда еще принца астурийского.
Мы прошли мимо моста, у которого
пристали; за ним видна большая церковь; впереди, по
новой улице, опять ряды лавок, гораздо хуже, чем в той, где мы были.
Вообще весь рейд усеян мелями и рифами. Беда входить на него без хороших карт! а тут одна только карта и есть порядочная — Бичи. Через час катер наш, чуть-чуть задевая килем за каменья обмелевшей при отливе
пристани, уперся в глинистый берег. Мы выскочили из шлюпки и очутились — в саду не в саду и не в лесу, а в каком-то парке, под непроницаемым сводом отчасти знакомых и отчасти незнакомых деревьев и кустов. Из наших северных знакомцев было тут немного сосен, а то все
новое, у нас невиданное.
Вглядываясь в
новый, поразительный красотой берег, мы незаметно очутились у
пристани, или виноват, ее нет — ну там, где она должна быть.
Передали записку третьему: «Пудди, пудди», — твердил тот задумчиво. Отец Аввакум пустился в
новые объяснения: старик долго и внимательно слушал, потом вдруг живо замахал рукой, как будто догадался, в чем дело. «Ну, понял наконец», — обрадовались мы. Старик взял отца Аввакума за рукав и, схватив кисть, опять написал: «Пудди». «Ну, видно, не хотят дать», — решили мы и больше к ним уже не
приставали.
К тому же Федор Карлович мне похвастался, что у него есть
новый фрак, синий, с золотыми пуговицами, и действительно я его видел раз отправляющегося на какую-то свадьбу во фраке, который ему был широк, но с золотыми пуговицами. Мальчик, приставленный за ним, донес мне, что фрак этот он брал у своего знакомого сидельца в косметическом магазейне. Без малейшего сожаления
пристал я к бедняку — где синий фрак, да и только?
Должность станового тогда была еще внове; но уж с самого начала никто на этот
новый институт упований не возлагал. Такое уж было неуповательное время, что как, бывало, ни переименовывают — все проку нет. Были дворянские заседатели — их куроцапами звали; вместо них становых
приставов завели — тоже куроцапами зовут. Ничего не поделаешь.
Парасю, голубко!как
пристала к нему белая свитка! еще бы пояс поярче!.. пускай уже, правда, я ему вытку, как перейдем жить в
новую хату.
Мужчины были заняты осмотром
пристани, складов, баржей и
нового парохода «Компания». Галактион увлекся и не замечал, что компаньоны уже порядочно утомились и несколько раз посматривали на часы. Наконец, Штофф не вытерпел...
Не доезжая верст пяти, «Первинка» чуть не села на мель, речная галька уже шуршала по дну, но опасность благополучно миновала. Вдали виднелись трубы вальцовой мельницы и стеаринового завода, зеленая соборная колокольня и
новое здание прогимназии. Галактион сам командовал на капитанском мостике и сильно волновался. Вон из-за мыса выглянуло и предместье. Город отделялся от реки болотом, так что
приставать приходилось у пустого берега.
Пароход мог отправиться только в конце апреля. Кстати, Харитина назвала его «Первинкой» и любовалась этим именем, как ребенок, придумавший своей
новой игрушке название. Отвал был назначен ранним утром, когда на
пристанях собственно публики не было. Так хотел Галактион. Когда пароход уже отвалил и сделал поворот, чтобы идти вверх по реке, к
пристани прискакал какой-то господин и отчаянно замахал руками. Это был Ечкин.
А когда он
пристал к христианскому берегу, он так устал, так был обессилен, что не до
новых идей ему было, не до Третьего Завета.
Он рад будет прогнать и погубить вас, но, зная, что с вами много хлопот, сам постарается избежать
новых столкновений и сделается даже очень уступчив: во-первых, у него нет внутренних сил для равной борьбы начистоту, во-вторых, он вообще не привык к какой бы то ни было последовательной и продолжительной работе, а бороться с человеком, который смело и неотступно
пристает к вам, — это тоже работа немалая…
— Угорел я, Фролушка, сызнова-то жить, — отвечал Кривушок. — На что мне
новую избу, коли и жить-то мне осталось, может, без году неделю… С собой не возьмешь. А касаемо одежи, так оно и совсем не
пристало: всю жисть проходил в заплатах…
Но я также любил смотреть, как охотник, подбежав к ястребу, став на колени и осторожно наклонясь над ним, обмяв кругом траву и оправив его распущенные крылья, начнет бережно отнимать у него перепелку; как потом полакомит ястреба оторванной головкой и снова пойдет за
новой добычей; я любил смотреть, как охотник кормит своего ловца, как ястреб щиплет перья и пух, который
пристает к его окровавленному носу, и как он отряхает, чистит его об рукавицу охотника; как ястреб сначала жадно глотает большие куски мяса и даже небольшие кости и, наконец, набивает свой зоб в целый кулак величиною.
Странное дело, — эти почти бессмысленные слова ребенка заставили как бы в самом Еспере Иваныче заговорить неведомый голос: ему почему-то представился с особенной ясностью этот неширокий горизонт всей видимой местности, но в которой он однако погреб себя на всю жизнь; впереди не виделось никаких
новых умственных или нравственных радостей, — ничего, кроме смерти, и разве уж за пределами ее откроется какой-нибудь мир и источник иных наслаждений; а Паша все продолжал
приставать к нему с разными вопросами о видневшихся цветах из воды, о спорхнувшей целой стае диких уток, о мелькавших вдали селах и деревнях.
— Знаю, знаю. Но вы, как я слышал, все это поправляете, — отвечал князь, хотя очень хорошо знал, что прежний становой
пристав был человек действительно пьющий, но знающий и деятельный, а
новый — дрянь и дурак; однако все-таки, по своей тактике, хотел на первый раз обласкать его, и тот, с своей стороны, очень довольный этим приветствием, заложил большой палец левой руки за последнюю застегнутую пуговицу фрака и, покачивая вправо и влево головою, начал расхаживать по зале.
— Это он с
новой батареи нынче палит, — прибавит старик, равнодушно поплевывая на руку. — Ну, навались, Мишка, баркас перегоним. — И ваш ялик быстрее подвигается вперед по широкой зыби бухты, действительно перегоняет тяжелый баркас, на котором навалены какие-то кули, и неровно гребут неловкие солдаты, и
пристает между множеством причаленных всякого рода лодок к Графской
пристани.
Он стал говорить о городских новостях, о приезде губернаторши «с
новыми разговорами», об образовавшейся уже в клубе оппозиции, о том, что все кричат о
новых идеях и как это ко всем
пристало, и пр., и пр.
Под вечер с какой-то маленькой
пристани к нам на пароход села краснорожая баба с девицей в желтом платке и розовой
новой кофте. Обе они были выпивши, — баба улыбалась, кланялась всем и говорила на о́, точно дьякон...
Было и еще много плохого для меня, часто мне хотелось убежать с парохода на первой же
пристани, уйти в лес. Но удерживал Смурый: он относился ко мне все мягче, — и меня страшно пленяло непрерывное движение парохода. Было неприятно, когда он останавливался у
пристани, и я все ждал — вот случится что-то, и мы поплывем из Камы в Белую, в Вятку, а то — по Волге, я увижу
новые берега, города,
новых людей.
— Да здесь человек, как иголка в траве, или капля воды, упавшая в море…» Пароход шел уже часа два в виду земли, в виду построек и
пристаней, а город все развертывал над заливом
новые ряды улиц, домов и огней…
Тут был и вчерашний генерал с щетинистыми усами, в полной форме и орденах, приехавший откланяться; тут был и полковой командир, которому угрожали судом за злоупотребления по продовольствованию полка; тут был армянин-богач, покровительствуемый доктором Андреевским, который держал на откупе водку и теперь хлопотал о возобновлении контракта; тут была, вся в черном, вдова убитого офицера, приехавшая просить о пенсии или о помещении детей на казенный счет; тут был разорившийся грузинский князь в великолепном грузинском костюме, выхлопатывавший себе упраздненное церковное поместье; тут был
пристав с большим свертком, в котором был проект о
новом способе покорения Кавказа; тут был один хан, явившийся только затем, чтобы рассказать дома, что он был у князя.
— Ореховая мебель,
новая, малоподержанная, с голубой репсовой обивкой, — читал
пристав с казенной интонацией свою опись, поправляя на груди свой значок. — Оценена сорок рублей.
Как-то после обеда артель пошла отдыхать, я надел козловые с красными отворотами и медными подковками сапоги,
новую шапку и жилетку праздничную и пошел в город, в баню, где я аккуратно мылся, в номере, холодной водой каждое воскресенье, потому что около
пристаней Волги противно да и опасно было по случаю холеры купаться.
К
новым гостям она
приставала со спорами о том, что женщины лучше и честнее мужчин, или с наивной игривостью просила: «Вы такой проницательный… ну вот, определите мой характер».
В этом живом муравейнике, который кипит по чусовским
пристаням весной под давлением одной силы, братски перемешались когда-то враждебные элементы: коренное чусовское население бассейна Чусовой с населявшими ее когда-то инородцами, староверы с приписными на заводе хохлами, представители крепкого своими коренными устоями крестьянского мира с вполне индивидуализированным заводским мастеровым, этой
новой клеточкой, какой не знала московская Русь и которая растет не по дням, а по часам.
Беркутов. Мы! А много ль вас-то? Вы тут ссоритесь, на десять партий разбились. Ну, вот я
пристану к вам, так ваша партия будет посильнее. Знаешь, что я замечаю? Твое вольнодумство начинает выдыхаться; вы, провинциалы, мало читаете. Вышло много
новых книг и брошюрок по твоей части; я с собой привез довольно. Коли хочешь, подарю тебе. Прогляди книжки две, так тебе разговору-то лет на пять хватит.
— А вот почему. Я недавно переезжал через Оку на пароме с каким-то барином. Паром
пристал к крутому месту: надо было втаскивать экипажи на руках. У барина была коляска претяжелая. Пока перевозчики надсаживались, втаскивая коляску на берег, барин так кряхтел, стоя на пароме, что даже жалко его становилось… Вот, подумал я,
новое применение системы разделения работ! Так и нынешняя литература: другие везут, дело делают, а она кряхтит.
Шесть сильных рук схватили Арефу и поволокли с господского двора, как цыпленка. Дьячок даже закрыл глаза со страху и только про себя молился преподобному Прокопию: попал он из огня прямо в полымя. Ах, как попал… Заводские
пристава были почище монастырских служек: руки как железные клещи. С господского двора они сволокли Арефу в какой-то каменный погреб, толкнули его и притворили тяжелою железною дверью.
Новое помещение было куда похуже усторожского воеводского узилища.
Дён пять прожил я с Христей, а больше невозможно было: стали клирошанки и послушницы сильно
приставать, да и хотелось мне побыть одному, одумать этот случай. Как можно запрещать женщине родить детей, если такова воля её и если дети всегда были, есть и будут началом
новой жизни, носителями
новых сил?
И вовсе не от легкомыслия или под влиянием начавшейся в нем
новой страсти зародился в нем этот вопрос: в эти первые два месяца в Петербурге он был в каком-то исступлении и вряд ли заметил хоть одну женщину, хотя тотчас же
пристал к прежнему обществу и успел увидеть сотню женщин.
Кувалда хохотал. Доктор и следователь смеялись, а к дверям ночлежки подходили всё
новые и
новые фигуры. Полусонные, опухшие физиономии с красными, воспаленными глазами, с растрепанными волосами на головах, бесцеремонно разглядывали доктора, следователя и
пристава.
Корабельщики дивятся,
На кораблике толпятся,
На знакомом острову
Чудо видят наяву:
Город
новый златоглавый,
Пристань с крепкою заставой —
Пушки с
пристани палят,
Кораблю
пристать велят.
Скажите, какой
новый моралист выискался: только вам-то бы, господин Бургмейер, меньше, чем кому-либо,
пристало быть проповедником…
Пристав видел в этом офицере только честолюбца и лгуна, желающего иметь одну
новую медаль на грудь, и потому, пока его дежурный писал протокол,
пристав придерживал у себя офицера и старался выпытать у него истину через расспрос мелких подробностей.
Новый купец и владелец парохода явился на
пристань. Когда Алексей проходил по набережной, на него только что пальцами не указывали. Идет и слышит, как ведут про него пересуды…
Патап Максимыч дела свои на базаре кончил ладно.
Новый заказ, и большой заказ, на посуду он получил, чтоб к весне непременно выставить на
пристань тысяч на пять рублей посуды, кроме прежде заказанной; долг ему отдали, про который и думать забыл; письма из Балакова получил: приказчик там сходно пшеницу купил, будут барыши хорошие; вечерню выстоял,
нового попа в служении видел; со Снежковым встретился, насчет Настиной судьбы толковал; дело, почитай, совсем порешили. Такой ладный денек выпал, что редко бывает.
По грозной влаге Океана
Мы все плывем на корабле
Во мраке бури и тумана;
Плывем, спешим
пристать к земле —
Но ветр ярится с
новой силой,
И море… служит нам могилой.
На торгу купец узнал, что в городе мало масла и каждый день ждут
нового привоза. Купец пошел на
пристань и стал высматривать корабли. При нем пришел корабль с маслом. Купец прежде всех вошел на корабль, отыскал хозяина, купил все масло и дал задаток. Потом купец побежал в город, перепродал масло и за свои хлопоты заработал денег в 10 раз больше против мужика и принес товарищам.
Следующее произведение Ардальона, не касавшееся патриота с его сожительницами и домашним обиходом, было счастливее первого; а затем вскоре получил он место станового
пристава и, среди
новых впечатлений и занятий, позабыл про свою рукопись.
Поехал Семен Петрович в Комаров и там, по обыкновению,
пристал у Таисеи, в обители Бояркиных. Не бывал там года полтора, с тех пор как увезли Василья Борисыча да Прасковью Патаповну, много
нового узнал он от Таисеи, узнал, что мать Манефа совсем разошлась с братом, а сама чуть не в затвор затворилась, передав управление обительскими делами Фленушке, для чего та постриглась в иночество и теперь стала матерью Филагрией.
Дня через три Патап Максимыч с Никифором Захарычем поехали в город, чтобы сесть там на пароход. С ними и Мокей Данилыч отправился. Пробыв несколько дней у Дуни, он вместе с Чубаловым отправился в
новое свое жилище на старом родительском пепелище. Там похлопотал Чубалов, и Мокей Данилыч скоро был введен во владение домом и
пристанями, и как отвык от русской жизни и ото всех дел, то при помощи того же Чубалова завел на свой капитал хлебный торг.
Это — крайний предел села. Монастырь стоит наверху же, но дальше, на матерой земле позади выгона, на открытом месте. А на крутизне, ближайшей от
пристани, лепятся лачуги… Наверху, в
новых улицах, наставили домов «богатеи», вышедшие в купцы, хлебные скупщики и судохозяева. У иных выведены барские хоромы в два и три этажа, с балконами и даже бельведерами.
Протянулось несколько минут. Теркин все еще сидел с низко опущенной головой. Его точно разбудил
новый свисток, у самой
пристани.
Жил он один, в большом, богато отделанном доме с парадными и «простыми» комнатами, без
новых затей, так, как это делалось лет тридцать — сорок назад, когда отец его трепетал перед полицеймейстером и даже
приставу подносил сам бокал шампанского на подносе.
После свадьбы Горлицын вышел в отставку, предоставив лишние кули соли в распоряжение своего преемника, и переехал к дочери в
новую деревню ее мужа, где был и прекрасный дом, и прекрасный сад, и протекала та же M-река, омывавшая берег, на котором стоял домик соляного
пристава в Холодне.