Неточные совпадения
Дом был большой, старинный, и Левин, хотя
жил один, но топил и занимал весь
дом. Он знал, что это было глупо, знал, что это даже нехорошо и противно его теперешним
новым планам, но
дом этот был целый мир для Левина. Это был мир, в котором
жили и умерли его отец и мать. Они
жили тою жизнью, которая для Левина казалась идеалом всякого совершенства и которую он мечтал возобновить с своею женой, с своею семьей.
Он перешел в столовую, выпил чаю, одиноко посидел там, любуясь, как легко растут
новые мысли, затем пошел гулять и незаметно для себя очутился у подъезда
дома, где
жила Нехаева.
Но ехать домой он не думал и не поехал, а всю весну, до экзаменов,
прожил, аккуратно посещая университет, усердно занимаясь
дома. Изредка, по субботам, заходил к Прейсу, но там было скучно, хотя явились
новые люди: какой-то студент института гражданских инженеров, длинный, с деревянным лицом, драгун, офицер Сумского полка, очень франтоватый, но все-таки похожий на молодого купчика, который оделся военным скуки ради. Там все считали; Тагильский лениво подавал цифры...
— Ради ее именно я решила
жить здесь, — этим все сказано! — торжественно ответила Лидия. — Она и нашла мне этот
дом, — уютный, не правда ли? И всю обстановку, все такое солидное, спокойное. Я не выношу
новых вещей, — они, по ночам, трещат. Я люблю тишину. Помнишь Диомидова? «Человек приближается к себе самому только в совершенной тишине». Ты ничего не знаешь о Диомидове?
Чего ж надеялся Обломов? Он думал, что в письме сказано будет определительно, сколько он получит дохода, и, разумеется, как можно больше, тысяч, например, шесть, семь; что
дом еще хорош, так что по нужде в нем можно
жить, пока будет строиться
новый; что, наконец, поверенный пришлет тысячи три, четыре, — словом, что в письме он прочтет тот же смех, игру жизни и любовь, что читал в записках Ольги.
— Ну, приехал бы я в
новый, покойно устроенный
дом… В окрестности
жили бы добрые соседи, ты, например… Да нет, ты не усидишь на одном месте…
Три дня
прожил лесничий по делам в городе и в
доме Татьяны Марковны, и три дня Райский прилежно искал ключа к этому
новому характеру, к его положению в жизни и к его роли в сердце Веры.
Хозяйка для спанья заняла комнаты в
доме напротив, и мы шумно отправились на
новый ночлег, в огромную, с несколькими постелями, комнату, не зная, чей
дом, что за люди
живут в нем.
Привалов увидел девушку совершенно в
новом для него свете: она тяготилась богатой обстановкой, в которой приходилось
жить, всякой фальшивой нотой, которых так много звучало в жизни бахаревского
дома, наконец, своей бездеятельной, бесполезной и бесцельной ролью богатой невесты.
Гуляевский дух еще
жил в бахаревском
доме, им держался весь строй семьи и, по-видимому, вливал в нее
новые силы в затруднительных случаях.
…Восемь лет спустя, в другой половине
дома, где была следственная комиссия,
жила женщина, некогда прекрасная собой, с дочерью-красавицей, сестра
нового обер-полицмейстера.
Вообще в
новом доме всем жилось хорошо, хотя и было тесновато. Две комнаты занимали молодые, в одной
жили Емельян и Симон, в четвертой — Михей Зотыч, а пятая носила громкое название конторы, и пока в ней поселился Вахрушка. Стряпка Матрена поступила к молодым, что послужило предметом серьезной ссоры между сестрами.
Теперь я снова
жил с бабушкой, как на пароходе, и каждый вечер перед сном она рассказывала мне сказки или свою жизнь, тоже подобную сказке. А про деловую жизнь семьи, — о выделе детей, о покупке дедом
нового дома для себя, — она говорила посмеиваясь, отчужденно, как-то издали, точно соседка, а не вторая в
доме по старшинству.
Потом, как-то не памятно, я очутился в Сормове, в
доме, где всё было
новое, стены без обоев, с пенькой в пазах между бревнами и со множеством тараканов в пеньке. Мать и вотчим
жили в двух комнатах на улицу окнами, а я с бабушкой — в кухне, с одним окном на крышу. Из-за крыш черными кукишами торчали в небо трубы завода и густо, кудряво дымили, зимний ветер раздувал дым по всему селу, всегда у нас, в холодных комнатах, стоял жирный запах гари. Рано утром волком выл гудок...
— И домой он нынче редко выходит… С
новой шахтой связался и днюет и ночует там. А уж тебе, сестрица, надо своим умом
жить как-никак… Дома-то все равно нечего делать.
Господский
дом был летом подновлен и в нем
жил сейчас
новый управитель «из поляков».
Не знаю, сказал ли я тебе, что мы с половины марта
живем в
новом его
доме, который нас всех просторно помещает.
Окна парадных комнат
дома выходили на гору, на которой был разбит
новый английский сад, и под ней катилась светлая Рыбница, а все
жилые и вообще непарадные комнаты смотрели на двор.
Впрочем, вышел
новый случай, и Павел не удержался: у директора была дочь, очень милая девушка, но она часто бегала по лестнице — из
дому в сад и из саду в
дом; на той же лестнице
жил молодой надзиратель; любовь их связала так, что их надо было обвенчать; вслед же за тем надзиратель был сделан сначала учителем словесности, а потом и инспектором.
— Ну, вот! вот он самый и есть! Так жил-был этот самый Скачков, и остался он после родителя лет двадцати двух, а состояние получил — счету нет! В гостином дворе пятнадцать лавок, в Зарядье два
дома, на Варварке
дом, за Москвой-рекой
дом, в
Новой Слободе… Чистоганом миллион… в товаре…
Тот, про которого говорится, был таков: у него душ двадцать заложенных и перезаложенных;
живет он почти в избе или в каком-то странном здании, похожем с виду на амбар, — ход где-то сзади, через бревна, подле самого плетня; но он лет двадцать постоянно твердит, что с будущей весной приступит к стройке
нового дома.
Не верит. Отправился по начальству. Видит,
дом, где начальник
живет,
новой краской выкрашен. Швейцар —
новый, курьеры —
новые. А наконец, и сам начальник — с иголочки. От прежнего начальника вредом пахло, а от
нового — пользою. Прежний хоть и угрюмо смотрел, а ничего не видел, этот — улыбается, а все видит.
Отправился ретивый начальник по начальству. Видит:
дом, где начальник
живет,
новой краской выкрашен; швейцар —
новый, курьеры —
новые. А наконец и сам начальник — с иголочки. От прежнего начальника вредом пахло, а от
нового — пользою. Прежний начальник сопел,
новый — соловьем щелкает. Улыбается, руку жмет, садиться просит… Ангел!
Она строго запретила сказывать о своем приезде и, узнав, что в
новом доме, построенном уже несколько лет и по какой-то странной причуде барина до сих пор не отделанном, есть одна
жилая, особая комната, не занятая мастеровыми, в которой Михайла Максимович занимался хозяйственными счетами, — отправилась туда, чтоб провесть остаток ночи и поговорить на другой день поутру с своим уже не пьяным супругом.
В Москве есть особая varietas [разновидность (лат.).] рода человеческого; мы говорим о тех полубогатых дворянских
домах, которых обитатели совершенно сошли со сцены и скромно
проживают целыми поколениями по разным переулкам; однообразный порядок и какое-то затаенное озлобление против всего
нового составляет главный характер обитателей этих
домов, глубоко стоящих на дворе, с покривившимися колоннами и нечистыми сенями; они воображают себя представителями нашего национального быта, потому что им «квас нужен, как воздух», потому что они в санях ездят, как в карете, берут за собой двух лакеев и целый год
живут на запасах, привозимых из Пензы и Симбирска.
Недели через две, как был уговор, приехал и Головинский. Он остановился у Брагиных, заняв тот флигелек, где раньше
жил Зотушка со старухами. Татьяна Власьевна встретила
нового гостя сухо и подозрительно: дескать, вот еще Мед-Сахарыч выискался… Притом ее немало смущало то обстоятельство, что Головинский поселился у них во флигеле; человек еще не старый, а в
дому целых три женщины молодых, всего наговорят. Взять хоть ту же Марфу Петровну: та-ра-ра, ты-ры-ры…
— Гордей Евстратыч собирается себе
дом строить, — рассказывала Татьяна Власьевна, — да все еще ждет, как жилка пойдет. Сначала-то он старый-то, в котором теперь
живем, хотел поправлять, только подумал-подумал и оставил. Не поправить его по-настоящему, отец Крискент. Да и то сказать, ведь сыновья женатые, детки у них; того и гляди, тесно покажется — вот он и думает
новый домик поставить.
Татьяна Власьевна рассчитывала так, что молодые сейчас после свадьбы уедут в Верхотурье и она устроится в своем
доме по-новому и первым делом пустит квартирантов. Все-таки расстановочка будет. Но вышло иначе. Алена Евстратьевна действительно уехала, а Павел Митрич остался и на время нанял те комнаты, где
жил раньше Гордей Евстратыч.
В Вологде мы
жили на Калашной улице в
доме купца Крылова, которого звали Василием Ивановичем. И это я помню только потому, что он бывал именинник под
Новый год и в первый раз рождественскую елку я увидел у него. На лето мы уезжали с матерью и дедом в имение «Светелки», принадлежащее Наталии Александровне Назимовой.
Тетка Анна принялась снова увещевать его; но дядя Аким остался непоколебим в своем намерении: он напрямик объявил, что ни за что не останется больше в
доме рыбака, и если
поживет еще, может статься, несколько дней, так для того лишь, чтоб приискать себе
новое место.
Дружеская встреча с ним на разговенье у А. А. Бренко сразу подняла меня в глазах тех, кто знал Васю и кто знал, что он
живет по паспорту клинского мещанина Васильева, а на самом деле он вовсе не Васильев, а Шведевенгер, скрывшийся из Петербурга во время обыска в Слепцовской коммуне в Эртелевом переулке. На месте того старого
дома, где была эта коммуна, впоследствии А. А. Суворин выстроил огромный дворец для своей газеты «
Новое время».
Дом, в котором Анна Михайловна со своею сестрой
жила в Париже, был из
новых домов rue de l'Ouest.
Это было под Троицын день. Лиза была на пятом месяце и, хотя и береглась, была весела и подвижна. Обе матери, ее и его,
жили в
доме под предлогом карауления и оберегания ее [и] только тревожили ее своими пикировками. Евгений занимался особенно горячо хозяйством,
новой обработкой в больших размерах свеклы.
— Как у вас пахнет нехорошо;
дом весь протух, сгнил; вы бы
новый построили. И кто же теперь
живёт рядом с фабрикой!
На том же дворе под прямым углом к старому
дому стоял так называемый
новый флигель, в котором в трех комнатах
проживала мать владельца, добродушная старушка Вера Александровна. Она появлялась за домашний общий стол, но, кроме того, пользуясь доходами небольшого болховского имения, варила собственное сахарное и медовое варенье, которым чуть не ежедневно угощала многочисленных внуков, имена которых решаюсь выставить в порядке по возрасту: Николай, Наталья, Петр, Александр, Екатерина, Иван, Анна.
Всего было лучше то, что Кокошкин радушно предложил перевезть Писарева в
новый свой
дом, находившийся против того, в котором обыкновенно
жил Кокошкин.
Плакал, кажется, и весь
дом, по крайней мере Константин, нашивавший в лакейской на
новую шинель галуны, заливался слезами и беспрестанно сморкался, приговаривая: «Эк их пустилось!» Венчание было назначено в четыре часа, потом молодые должны были прямо проехать к Кураеву и
прожить там целую неделю; к старухе же, матери Павла, заехать на другой день.
Далее затем, в одно прекрасное утро, герой мой затеял еще
новую штуку: он объявил жене, что нанял для себя особую квартиру, на которой намерен
жить, и будет приходить к Мари только тогда, когда Катерина Архиповна спит или
дома ее нет, на том основании, что будто бы он не может уже более равнодушно видеть тещу и что у него от одного ее вида разливается желчь.
Что же далее? Насмотрелся он всего по походам в России: ему не понравился
дом, где батенька
жили и померли. Давай строить
новый, да какой? В два этажа, с ужасно великими окнами, с огромными дверями. И где же? Совсем не на том месте, где был наш двор, а вышел из деревни и говорит: тут вид лучше. Тьфу ты, пропасть! Да разве мы для видов должны
жить? Было бы тепло да уютно, а на виды я могу любоваться в картинах. На все его затеи я молчал, — не мое дело, — но видел, что и великие умы могут впадать в слабость!
Михевна. Какое писанье! когда ему! Он и дома-то не
живет. И занавески ему на окна переменит, и мебель всю заново. А уж это посуда, белье и что прочее, так он и не знает, как у него все
новое является, — ему-то все кажется, что все то же. Да чего уж, до самой малости: чай с сахаром, и то от нас туда идет.
Вскоре пансион так наполнился, что не было уже места для
новых пансионеров, и учитель с учительшею начали помышлять о том, чтоб нанять
дом гораздо просторнее того, в котором они
жили.
«Приезжала к ней другая жинка, — так показывал он, — тоже с пачпортом, — но каким рукомеслом они обе занимались, и то ему неизвестно; и были ли у них другие постояльцы, тоже не слыхал и не знает; а какой паренек у него в том
доме жил дворником или караульщиком, и тот сошел не то в Одесть, не то в Питер; а
новый дворник поступил недавно, с первого числа июля».
Они пошли вместе. На третий день сошелся с ними еще товарищ. Они разговорились, и
новый товарищ рассказал, что он мужик; были у него
дом и земля, но что была война, поля его стоптали и двор его сожгли, — не при чем ему стало
жить, — и что идет он теперь искать работы на чужую сторону.
Со скуки Сусанне Ивановне казалось даже, что она очень привязана к Малгоржану, что без него она
жить не может; что он первый, который «понял, разбудил и воззвал ее к
новой жизни», что он всегда, — даже и до своего появления в их
доме, был ее идеалом, что она всегда стремилась к такому идеалу и только теперь обрела его.
Вскоре после того, как Марью Ивановну ввели по владение пустошами, сама она приехала на
новые свои земли. У миршенского крестьянина, что
жил других позажиточней, весь
дом наняла она. Отдохнувши после приезда, вздумала она объехать межи своего владенья. Волостной голова, двое миршенских стариков и поверенный вместе с нею поехали.
Охотников до чужбинки в том городке, где
жил покойный Марко Данилыч, было вдоволь, и потому Герасим Силыч по ночам в
доме на каждой лестнице клал спать по нескольку человек, чтоб опять ночным делом не забрался в покои какой-нибудь
новый Корней Прожженный.
Да, Я остался
жить, но еще не знаю, насколько это удастся Мне: тебе известно, насколько трудны переходы из кочевого состояния в оседлое? Я был свободным краснокожим, веселым номадом, который свое человеческое раскидывает, как легкую палатку. Теперь Я из гранита закладываю фундамент для земного жилища, и Меня, маловерного, заранее охватывает холод и дрожь: будет ли тепло, когда белые снега опояшут мой
новый дом! Что ты думаешь, друг, о различных системах центрального отопления?
Новая родня Бэллы
жила отдельно, в большом
доме, в версте от сакли Израила.
Жил он один, в большом, богато отделанном
доме с парадными и «простыми» комнатами, без
новых затей, так, как это делалось лет тридцать — сорок назад, когда отец его трепетал перед полицеймейстером и даже приставу подносил сам бокал шампанского на подносе.
У меня в прачках семь лет
живет прекрасная женщина и всегда с собой борется, а в результате все-таки всякий год посылает
нового жильца в воспитательный
дом.