Неточные совпадения
Появлялись
новые партии
рабочих, которые, как цвет папоротника, где-то таинственно нарастали, чтобы немедленно же исчезнуть в пучине водоворота. Наконец привели и предводителя, который один в целом городе считал себя свободным от работ, и стали толкать его в реку. Однако предводитель пошел не сразу, но протестовал и сослался на какие-то права.
Хотя он и должен был признать, что в восточной, самой большой части России рента еще нуль, что заработная плата выражается для девяти десятых восьмидесятимиллионного русского населения только пропитанием самих себя и что капитал еще не существует иначе, как в виде самых первобытных орудий, но он только с этой точки зрения рассматривал всякого
рабочего, хотя во многом и не соглашался с экономистами и имел свою
новую теорию о заработной плате, которую он и изложил Левину.
— Как же
новые условия могут быть найдены? — сказал Свияжский, поев простокваши, закурив папиросу и опять подойдя к спорящим. — Все возможные отношения к
рабочей силе определены и изучены, сказал он. — Остаток варварства — первобытная община с круговою порукой сама собой распадается, крепостное право уничтожилось, остается только свободный труд, и формы его определены и готовы, и надо брать их. Батрак, поденный, фермер — и из этого вы не выйдете.
— То же самое, конечно, — удивленно сказал Гогин. — Московское выступление
рабочих показало, что мелкий обыватель идет за силой, — как и следовало ожидать. Пролетариат должен готовиться к
новому восстанию. Нужно вооружаться, усилить пропаганду в войсках. Нужны деньги и — оружие, оружие!
— Мне кажется, что появился
новый тип русского бунтаря, — бунтарь из страха пред революцией. Я таких фокусников видел. Они органически не способны идти за «Искрой», то есть, определеннее говоря, — за Лениным, но они, видя рост классового сознания
рабочих, понимая неизбежность революции, заставляют себя верить Бернштейну…
Но к старым идолам добавлен
новый —
рабочий класс, и вера в неизбежность человеческих жертвоприношений продолжает существовать.
Мысли были
новые, чужие и очень тревожили, а отбросить их — не было силы. Звон посуды, смех, голоса наполняли Самгина гулом, как пустую комнату, гул этот плавал сверху его размышлений и не мешал им, а хотелось, чтобы что-то погасило их. Сближались и угнетали воспоминания, все более неприязненные людям. Вот — Варавка, для которого все люди — только
рабочая сила, вот гладенький, чистенький Радеев говорит ласково...
В таком состоянии он был сегодня. Приближение Нехлюдова на минуту остановило его речь. Но, устроив мешок, он сел по-прежнему и, положив сильные
рабочие руки на колени, глядя прямо в глаза садовнику, продолжал свой рассказ. Он рассказывал своему
новому знакомому во всех подробностях историю своей жены, за что ее ссылали, и почему он теперь ехал за ней в Сибирь.
Днем на тропе Дерсу нашел человеческие следы. Он стал внимательно их изучать. Один раз он поднял окурок папиросы и кусок синей дабы. По его мнению, здесь проходили два человека. Это не были рабочие-манзы, а какие-то праздные люди, потому что трудящийся человек не бросит
новую дабу только потому, что она запачкана; он и старую тряпку будет носить до тех пор, пока она совсем не истреплется.
Естественно, что наше появление вызвало среди китайцев тревогу. Хозяин фанзы волновался больше всех. Он тайком послал куда-то
рабочих. Спустя некоторое время в фанзу пришел еще один китаец. На вид ему было 35 лет. Он был среднего роста, коренастого сложения и с типично выраженными монгольскими чертами лица. Наш
новый знакомый был одет заметно лучше других. Держал он себя очень развязно и имел голос крикливый. Он обратился к нам на русском языке и стал расспрашивать, кто мы такие и куда идем.
Он требует, чтоб мужичок выходил на барщину в чистой рубашке, чтоб дома у него было все как следует, и хлеба доставало до
нового, чтоб и
рабочий скот, и инструмент были исправные, чтоб он, по крайней мере, через каждые две недели посещал храм Божий (приход за четыре версты) и смотрел бы весело.
Не успел я осмотреться на
новом месте, приехали бабушка и мать с ребенком, вотчима прогнали с завода за то, что он обирал
рабочих, но он съездил куда-то, и его тотчас взяли на вокзал кассиром по продаже билетов.
Например, нагрузка и выгрузка пароходов, не требующие в России от
рабочего исключительного напряжения сил, в Александровске часто представляются для людей истинным мучением; особенной команды, подготовленной и выученной специально для работ на море, нет; каждый раз берутся всё
новые люди, и оттого случается нередко наблюдать во время волнения страшный беспорядок; на пароходе бранятся, выходят из себя, а внизу, на баржах, бьющихся о пароход, стоят и лежат люди с зелеными, искривленными лицами, страдающие от морской болезни, а около барж плавают утерянные весла.
Недовольство
рабочих новым главным управляющим пережило свою острую форму. Его даже не ругали, а глухое мужицкое недовольство росло и подступало, как выступившая вода из берегов.
На Дернихе вводились тоже
новые строгости, причем Оников особенно теснил конных
рабочих.
Простые
рабочие, не владевшие даром «словесности», как Мыльников, довольствовались пока тем, что забирали у городских охотников задатки и записывались зараз в несколько разведочных партий, а деньги, конечно, пропивали в кабаке тут же. Никто не думал о том, чтобы завести
новую одежду или сапоги. Все надежды возлагались на будущее, а в частности на Кедровскую дачу.
Опытные
рабочие не доверяли
новому скупщику, но соблазн заключался в том, что к Ермошке нужно было еще везти золото, а тут получай деньги у себя на промыслах, из руки в руку.
— Старатели будут, конечно, воровать золото на
новых промыслах, а мы будем его скупать…
Новые золотопромышленники закопают лишние деньги в Кедровской даче, а
рабочие к нам же и придут. Уцелеет один Ястребов и будет скупать наше золото, как скупал его и раньше.
Рабочих на Рублихе всего больше интересовало то, как теперь Карачунский встретится с Родионом Потапычем, а встретиться они были должны неизбежно, потому что Карачунский тоже начинал увлекаться
новой шахтой и следил за работой с напряженным вниманием. Эта встреча произошла на дне Рублихи, куда спустился Карачунский по стремянке.
Маякова слань была исправлена лучше, чем в казенное время, и дорога не стояла часу — шли и ехали
рабочие на
новые промысла и с промыслов.
А
рабочие продолжали волноваться, причем, как это ни странно сказать, в числе побудительных причин являлась и открытая Кишкиным
новая россыпь, названная им Богоданкой.
Другою причиной недовольства
новым управляющим являлось строгое отношение к
рабочим и мелочные урезки в заработке.
— Если
рабочим не нравятся
новые порядки, то могут уходить на все четыре стороны, — повторял Голиковский направо и налево, чем еще более восстановлял против себя. — Я силой никого не заставляю работать, а если свои не захотят работать, так выпишем
рабочих из других заводов, а в случае чего даже из России.
—
Рабочие прежде всего люди, — говорил он
новому начальству. — У них есть свое самолюбие, известные традиции, наконец простое человеческое достоинство… По моему мнению, именно этих сторон и не следует трогать.
Из неодушевленной обстановки он заметил то, что мы упомянули, описывая физиономию
рабочего покоя Рациборского. Розанов знал, в какую сферу его вводит
новое знакомство, и обратил свое внимание на живых людей, которые здесь присутствовали.
У коляски Лаптева ожидало
новое испытание. По мановению руки Родиона Антоныча десятка два катальных и доменных
рабочих живо отпрягли лошадей и потащили тяжелый дорожный экипаж на себе. Толпа неистово ревела, сотни рук тянулись к экипажу, мелькали вспотевшие красные лица, раскрытые рты и осовевшие от умиления глаза.
После рельсовой фабрики были осмотрены кирпичные горны и молоты, пудлинговые печи, печи Мартена, или Мартына, как их окрестили
рабочие; затем следовал целый ряд еще
новых печей: сберегающая топливо регенеративная печь Сименса, сварочные, литейные, отражательные, калильные и т. д.
За фабрикой, почти окружая ее гнилым кольцом, тянулось обширное болото, поросшее ельником и березой. Летом оно дышало густыми, желтыми испарениями, и на слободку с него летели тучи комаров, сея лихорадки. Болото принадлежало фабрике, и
новый директор, желая извлечь из него пользу, задумал осушить его, а кстати выбрать торф. Указывая
рабочим, что эта мера оздоровит местность и улучшит условия жизни для всех, директор распорядился вычитать из их заработка копейку с рубля на осушение болота.
Рабочие сразу заметили
новую торговку. Одни, подходя к ней, одобрительно говорили...
Рабочие заволновались. Особенно обидело их, что служащие не входили в число плательщиков
нового налога.
Этого требует время — мы должны идти всегда впереди всех, потому что мы —
рабочие, призванные силою истории разрушить старый мир, создать
новую жизнь.
Новая ткацкая машина,
новый плуг, сенокосилка, жнея — все это угобжает меньшинство и обездоливает целые массы
рабочих сил.
Он на секунду закрыл глаза и со злой отчётливостью видел своё жилище — наизусть знал в нём все щели заборов, сучья в половицах, трещины в стенах, высоту каждого дерева в саду и все
новые ветки, выросшие этим летом. Казалось, что и число волос в бороде Шакира известно ему; и знает он всё, что может сказать каждый
рабочий на заводе.
Далее нам Петля рассказал, что на Репку, конечно, взъелись все конкуренты-хозяева, которых
рабочие начали попрекать
новой артелью, и лучшие батыри перешли в нее.
Около того же времени исчез сын богатого вологодского помещика, Левашов, большой друг Саши, часто бывавший у нас. Про него потом говорили, что он ушел в народ, даже кто-то видел его на Волге в армяке и в лаптях, ехавшего вниз на пароходе среди
рабочих. Мне Левашов очень памятен — от него первого я услыхал
новое о Стеньке Разине, о котором до той поры я знал, что он был разбойник и его за это проклинают анафемой в церквах Великим постом. В гимназии о нем учили тоже не больше этого.
Шелковников начал докладывать языком служебной бумаги. На заводе все благополучно. Ждут только приезда Василия Терентьевича, чтобы в его присутствии пустить доменную печь и сделать закладку
новых зданий…
Рабочие и мастера наняты по хорошим ценам. Наплыв заказов так велик, что побуждает как можно скорее приступить к работам.
Двое других
рабочих, стоя наверху и также не останавливаясь ни на мгновение, сбрасывали вниз все
новые и
новые кучи угля, который громадными черными валами возвышался вокруг котельного отделения.
Квадратные ямы, вырытые под фундаменты для
новой воздуходувной машины и бессемеровой печи, были окружены в виде «покоя» густой толпою
рабочих.
С огромным успехом прошел спектакль, и с той поры эта труппа, все пополняемая
новыми учениками, исключительно из
рабочих, начала играть по московским окраинным театрам, на фабриках и заводах. А студия под ее управлением давала все
новые и
новые силы.
Каждый вечер в охранном отделении тревожно говорили о
новых признаках общего возбуждения людей, о тайном союзе крестьян, которые решили отнять у помещиков землю, о собраниях
рабочих, открыто начинавших порицать правительство, о силе революционеров, которая явно росла с каждым днём.
Когда я бывал у нее, от меня пахло краской и скипидаром, руки мои были темны — и ей это нравилось; она хотела также, чтобы я приходил к ней не иначе, как в своем обыкновенном
рабочем платье; но в гостиной это платье стесняло меня, я конфузился, точно был в мундире, и потому, собираясь к ней, всякий раз надевал свою
новую триковую пару. И это ей не нравилось.
Несмотря на ранний час, Гарусов уже был в конторе. Он успел осмотреть все ночные работы, побывал на фабрике, съездил на медный рудник. Теперь распределялись дневные
рабочие и ставились
новые. Гарусов сидел у деревянного стола и что-то писал. Арефа встал в толпе других
рабочих, оглядывавших его, как новичка. Народ заводский был все такой дюжий, точно сшитый из воловьей кожи. Монастырский дьячок походил на курицу среди этих богатырей.
Рабочие в кожаных фартуках встретили
нового товарища довольно равнодушно.
В казарме ждала Арефу
новая неприятность:
рабочие уже поужинали и полегли спать, а двери казармы были заперты на замок.
Цель моей командировки заключалась главным образом в том, чтобы выяснить те
новые условия, которые в заводском хозяйстве заменили порядки крепостного права, и затем проследить, как отозвалась в жизни
рабочего населения заводов
новая пора, наступившая после 19 февраля, какие потребности, нужды и вопросы были выдвинуты ею на первый план и, наконец, какие темные и светлые стороны были созданы реформами последних лет в экономическом положении
рабочего люда, в его образе жизни, образовании, потребностях, нравственном и физическом благосостоянии.
Эти
новые ощущения завладели ею совершенно, она помогала отцу машинально и не замечала ни персиков, ни гусениц, ни
рабочих, ни того, как быстро бежало время.
В комнате у кухарки Агафьюшки за самоваром сидело человек пять громадных мужиков в
новых рубахах, но это были не
рабочие с завода, а кухонная родня.
Позвольте вам сообщить о
новом результате вашей либеральной политики с
рабочими: они требуют, чтобы я немедля прогнал Дичкова, в противном случае после обеда бросают работу… да-с!
Достигаев(входит с бутылкой в руке). Значит: в Петрограде образовалось
новое правительство,
рабочее? Ну, что ж? Деды и прадеды наши из
рабочих вышли, отцы с
рабочими жили — трудились, почему же и мы не сумеем?
У меня пять тысяч
рабочих собрано и стоят наготове; как только я получу разрешение на
новое мое предприятие, я всех их двину на мой теперешний подряд…