Неточные совпадения
— Нет, всего она не знает. Она не перенесла бы в своем положении. Я теперь
ношу мундир моего полка и
при встрече с каждым солдатом моего полка, каждую секунду, сознаю в
себе, что я не смею
носить этот мундир.
Этот самый бешеный, но слабый человек, не могший отказаться от соблазна принять три тысячи рублей
при таком позоре, — этот самый человек ощущает вдруг в
себе такую стоическую твердость и
носит на своей шее тысячи рублей, не смея до них дотронуться!
При этом необходимо сказать, что Карл Иванович, пребезобразнейший из смертных, был страшный волокита, считал
себя Ловласом, одевался с претензией и
носил завитую золотисто-белокурую накладку. Все это, разумеется, давно было взвешено и оценено моим отцом.
Если ж опять кто хочет видеть дьявола, то пусть возьмет он корень этой травы и положит его на сорок дней за престол, а потом возьмет, ушьет в ладанку да
при себе и
носит, — только чтоб во всякой чистоте, — то и увидит он дьяволов воздушных и водяных…
Вы упустили из виду то, что на самом лучшем месте я, даже отказывая
себе во всем, не сумею отложить в месяц более пятнадцати-двадцати рублей, а здесь,
при благоразумной экономии, я выгадываю до ста рублей и сейчас же
отношу их в сберегательную кассу на книжку.
Вся картина, которая рождается
при этом в воображении автора,
носит на
себе чисто уж исторический характер: от деревянного, во вкусе итальянских вилл, дома остались теперь одни только развалины; вместо сада, в котором некогда были и подстриженные деревья, и гладко убитые дорожки, вам представляются группы бестолково растущих деревьев; в левой стороне сада, самой поэтической, где прежде устроен был «Парнас», в последнее время один аферист построил винный завод; но и аферист уж этот лопнул, и завод его стоял без окон и без дверей — словом, все, что было делом рук человеческих, в настоящее время или полуразрушилось, или совершенно было уничтожено, и один только созданный богом вид на подгородное озеро, на самый городок, на идущие по другую сторону озера луга, — на которых, говорят, охотился Шемяка, — оставался по-прежнему прелестен.
Я всегда боялся отца, а теперь тем более. Теперь я
носил в
себе целый мир смутных вопросов и ощущений. Мог ли он понять меня? Мог ли я в чем-либо признаться ему, не изменяя своим друзьям? Я дрожал
при мысли, что он узнает когда-либо о моем знакомстве с «дурным обществом», но изменить этому обществу, изменить Валеку и Марусе я был не в состоянии. К тому же здесь было тоже нечто вроде «принципа»: если б я изменил им, нарушив данное слово, то не мог бы
при встрече поднять на них глаз от стыда.
Это был, по-видимому, весьма хилый старик, с лицом совершенно дряблым; на голове у него совсем почти не оказывалось волос, а потому дома, в одиночестве, Мартын Степаныч обыкновенно
носил колпак, а
при посторонних и в гостях надевал парик; бакенбарды его состояли из каких-то седоватых клочков; уши Мартын Степаныч имел большие, торчащие, и особенно правое ухо, что было весьма натурально, ибо Мартын Степаныч всякий раз, когда начинал что-либо соображать или высказывал какую-нибудь тонкую мысль, проводил у
себя пальцем за ухом.
В кофейной Печкина вечером собралось обычное общество: Максинька, гордо восседавший несколько вдали от прочих на диване, идущем по трем стенам; отставной доктор Сливцов, выгнанный из службы за то, что обыграл на бильярде два кавалерийских полка, и продолжавший затем свою профессию в Москве: в настоящем случае он играл с надсмотрщиком гражданской палаты, чиновником еще не старым, который, получив сию духовную должность, не преминул каждодневно ходить в кофейную, чтобы придать
себе, как он полагал, более светское воспитание; затем на том же диване сидел франтоватый господин, весьма мизерной наружности, но из аристократов, так как
носил звание камер-юнкера, и по поводу этого камер-юнкерства рассказывалось, что когда он был облечен в это придворное звание и явился на выход
при приезде императора Николая Павловича в Москву, то государь, взглянув на него, сказал с оттенком неудовольствия генерал-губернатору: «Как тебе не совестно завертывать таких червяков, как в какие-нибудь коконы, в камер-юнкерский мундир!» Вместе с этим господином приехал в кофейную также и знакомый нам молодой гегелианец, который наконец стал уж укрываться и спасаться от m-lle Блохи по трактирам.
Песня эта, может быть и несходная с действительными событиями, согласна, однако, с духом того века. Не полно и не ясно доходили до народа известия о том, что случалось
при царском дворе или в кругу царских приближенных, но в то время, когда сословия еще не были разъединены правами и не жили врозь одно другого, известия эти, даже искаженные, не выходили из границ правдоподобия и
носили на
себе печать общей жизни и общих понятий.
Второе княгинино письмо Передонов берег усерднее чем первое:
носил его всегда
при себе в бумажнике, но всем показывал и принимал
при этом таинственный вид. Он зорко смотрел, не хочет ли кто-нибудь отнять это письмо, не давал его никому в руки и после каждого показывания прятал в бумажник, бумажник засовывал в сюртук, в боковой карман, сюртук застегивал и строго, значительно смотрел на собеседников.
В этот вечер Варвара нашла случай украсть у Передонова первое поддельное письмо. Это было ей необходимо, по требованию Грушиной, чтобы впоследствии,
при сравнении двух подделок, не оказалось разницы. Передонов
носил это письмо с
собою, но сегодня как-то случайно оставил его дома: переодеваясь из виц-мундира в сюртук, вынул его из кармана, сунул под учебник на комоде, да там и забыл. Варвара сожгла его на свечке у Грушиной.
Но
при детях не следует его
носить, потому что он будит вокруг
себя любовные страсти.
Этот художник был один из прежних его товарищей, который от ранних лет
носил в
себе страсть к искусству, с пламенной душой труженика погрузился в него всей душою своей, оторвался от друзей, от родных, от милых привычек и помчался туда, где в виду прекрасных небес спеет величавый рассадник искусств, — в тот чудный Рим,
при имени которого так полно и сильно бьется пламенное сердце художника.
Как же не всегда у человека мысли бывают, так он и пустится по улицам; что подметит, а что, ходя, выдумает, да тотчас и в список, что
при себе так и
носит.
Кольнуло меня что-то в сердце, но по неопытности и легкомыслию вынимаю из бокового кармана вид, — в стрелковом деле его всегда надо
при себе носить, — подаю ему.
Были и такие, которые только писали письма для слабых в грамоте. Тут опять шаблон: «Премного всеми уважаемая, милостивая государыня! Ваше великодушное сердце и сострадательность к ближним, обездоленным судьбой, дают мне смелость» и прочее и прочее. Таких писем с
собой носят на всякий случай пять или шесть, без имени, кому попадется. Иные
при письме влагают свой паспорт и потом приходят за ним.
Все те иконы, о которых я вперед сказал, мы в особой коробье на коне возили, а эти две даже и на воз не поставляли, а
носили: владычицу завсегда
при себе Луки Кирилова хозяйка Михайлица, а ангелово изображение сам Лука на своей груди сохранял.
Воспитывала же она их странно — без учителей, — всему обучая их сама,
при содействии выписанной из Англии квакерши, Гильдегарды Васильевны, которая была бы чрезвычайно красива, если бы «совершенно
себя не безобразила»,
нося постоянно серое платье в складках и летом широкую соломенную шляпу, а зимою маленькую теплую черную шапочку «с затылком и с ушками, без всякого фасона».
Дело в том, что наука строится по известным заданиям, она ставит
себе лишь определенные проблемы, а соответственно сосредоточивает и свое внимание лишь на известных явлениях, отметая другие (напр., очевидно, что вся религиозно-историческая наука
при ее основоположном и методическом рационализме строится на принципиальном отрицании чуда, и поэтому все элементы чудесного в религии, без которых, быть может, нельзя и понять последнюю, она
относит к области легенд и сказок).
— Ярманка, сударь, место бойкое, недобрых людей в ней довольно, всякого званья народу у Макарья не перечтешь. Все едут сюда, кто торговать, а кто и воровать… А за нашим хозяином нехорошая привычка водится: деньги да векселя завсегда
при себе носит… Долго ль до греха?.. Подсмотрит какой-нибудь жулик да в недобром месте и оберет дочиста, а не то и уходит еще, пожалуй… Зачастую у Макарья бывают такие дела. Редкая ярманка без того проходит.
Ведь есть только два строго логические взгляда на жизнь: один ложный — тот,
при котором жизнь понимается, как те видимые явления, которые происходят в моем теле от рождения и до смерти, а другой истинный — тот,
при котором жизнь понимается как то невидимое сознание ее, которое я
ношу в
себе. Один взгляд ложный, другой истинный, но оба логичны, и люди могут иметь тот или другой, но ни
при том, ни
при другом невозможен страх смерти.
Богатств своих не раздает; как жуликоватый купец, подготавливающий злостное банкротство, переводит имущество на имя жены; продолжает жить в барской усадьбе прежнею роскошною жизнью, а из требований своего учения приспосабливает для
себя то, что выгодно и приятно: занимается физическим трудом, — очень полезный моцион
при умственной работе,
носит удобную блузу вместо стеснительных сюртуков и крахмальных воротничков, бросил пить вино и курить, что весьма полезно для здоровья.
Вспоминалось, как бывало читаешь и удивляешься, что «гранат веселит сердце человеческое и кручину отдаляет и кто его
при себе носит, у того речь и смысл исправляет и к людям прилюбляет».
Вынул он из-за пазухи утоплого пьяницы мозоль, — на всякий случай завсегда
при себе носил.
— По крайней мере, я был бы осторожнее
при выборе… Твой брак с самого начала
носил в
себе зародыш несчастья: женщина чуждого происхождения, чуждой религии, дикая, капризная, бешеная польская натура, без характера, без понятий о том, что мы называем долгом и нравственностью — и ты, со своими стойкими понятиями о чести, — мог ли ты иначе кончить подобный союз?.. А между тем, мне кажется, что ты, несмотря ни на что, продолжал любить ее до самого разрыва.
Ел он вместе с сотенным вахмистром, который был его кумом и первым его другом, а ложку свою
носил всегда
при себе, в голенище сапога.