Неточные совпадения
— Должно дома, — сказал мужик, переступая босыми ногами и оставляя по пыли ясный след ступни с пятью пальцами. — Должно дома, — повторил он, видимо желая разговориться. — Вчера гости еще приехали. Гостей — страсть…. Чего ты? — Он
обернулся к кричавшему ему что-то от телеги парню. — И то! Даве тут проехали все верхами жнею смотреть. Теперь должно дома. А вы чьи
будете?..
— Я
обернулся к площади и увидел Максима Максимыча, бегущего что
было мочи…
Бабушка
была уже в зале: сгорбившись и опершись на спинку стула, она стояла у стенки и набожно молилась; подле нее стоял папа. Он
обернулся к нам и улыбнулся, заметив, как мы, заторопившись, прятали за спины приготовленные подарки и, стараясь
быть незамеченными, остановились у самой двери. Весь эффект неожиданности, на который мы рассчитывали,
был потерян.
Раскольников
обернулся к ней и с волнением смотрел на нее: да, так и
есть!
— Ведь вот прорвался, барабанит! За руки держать надо, — смеялся Порфирий. — Вообразите, —
обернулся он
к Раскольникову, — вот так же вчера вечером, в одной комнате, в шесть голосов, да еще пуншем
напоил предварительно, — можете себе представить? Нет, брат, ты врешь: «среда» многое в преступлении значит; это я тебе подтвержу.
И вдруг Раскольникову ясно припомнилась вся сцена третьего дня под воротами; он сообразил, что, кроме дворников, там стояло тогда еще несколько человек, стояли и женщины. Он припомнил один голос, предлагавший вести его прямо в квартал. Лицо говорившего не мог он вспомнить и даже теперь не признавал, но ему памятно
было, что он даже что-то ответил ему тогда,
обернулся к нему…
Аркадий принялся говорить о «своем приятеле». Он говорил о нем так подробно и с таким восторгом, что Одинцова
обернулась к нему и внимательно на него посмотрела. Между тем мазурка приближалась
к концу. Аркадию стало жалко расстаться с своей дамой: он так хорошо провел с ней около часа! Правда, он в течение всего этого времени постоянно чувствовал, как будто она
к нему снисходила, как будто ему следовало
быть ей благодарным… но молодые сердца не тяготятся этим чувством.
Самгин
обернулся: Варвары в комнате не
было. Он подошел
к столу, сел, подождал, хмурясь, нетерпеливо постукивая вилкой.
Самгин пошел мыться. Но, проходя мимо комнаты, где работал Кумов, — комната
была рядом с ванной, — он, повинуясь толчку изнутри, тихо приотворил дверь. Кумов стоял спиной
к двери, опустив руки вдоль тела, склонив голову
к плечу и напоминая фигуру повешенного. На скрип двери он
обернулся, улыбаясь, как всегда, глуповатой и покорной улыбкой, расширившей стиснутое лицо его.
Он боязливо
обернулся к Штольцу, — его уже не
было, взглянул на Ольгу и встретил устремленный на него все тот же любопытный взгляд.
— Зачем? — повторила она, вдруг перестав плакать и
обернувшись к нему. — Затем же, зачем спрятались теперь в кусты, чтоб подсмотреть,
буду ли я плакать и как я
буду плакать — вот зачем! Если б вы хотели искренно того, что написано в письме, если б
были убеждены, что надо расстаться, вы бы уехали за границу, не повидавшись со мной.
Она принимала гостей, ходила между ними, потчевала, но Райский видел, что она, после визита
к Вере,
была уже не в себе. Она почти не владела собой, отказывалась от многих блюд, не
обернулась, когда Петрушка уронил и разбил тарелки; останавливалась среди разговора на полуслове, пораженная задумчивостью.
Минута для меня роковая. Во что бы ни стало надо
было решиться! Неужели я не способен решиться? Что трудного в том, чтоб порвать, если
к тому же и сами не хотят меня? Мать и сестра? Но их-то я ни в каком случае не оставлю — как бы ни
обернулось дело.
Я видел, с каким мучением и с каким потерянным взглядом
обернулся было князь на миг
к Стебелькову; но Стебельков вынес взгляд как ни в чем не бывало и, нисколько не думая стушевываться, развязно сел на диван и начал рукой ерошить свои волосы, вероятно в знак независимости.
— Да, вот тоже
есть еще какой-то Doboyny; я сам читал, и мы оба смеялись: какая-то русская madame Doboyny, за границей… только, видишь ли, чего же всех-то поминать? —
обернулся он вдруг
к длинному.
— Миша, —
обернулся он
к вошедшему мальчику, — видишь, беги
к Плотниковым и скажи, что Дмитрий Федорович велел кланяться и сейчас сам
будет…
Он долго не мог отыскать свою шляпу; хоть раз пять брал ее в руки, но не видел, что берет ее. Он
был как пьяный; наконец понял, что это под рукою у него именно шляпа, которую он ищет, вышел в переднюю, надел пальто; вот он уже подходит
к воротам: «кто это бежит за мною? верно, Маша… верно с нею дурно!» Он
обернулся — Вера Павловна бросилась ему на шею, обняла, крепко поцеловала.
Он опять похлопал глазами. Она уже
обернулась к нотам и продолжала «Тройку». Жаль, что не
было знатоков: любопытно
было послушать: верно, не часто им случалось слушать пение с таким чувством; даже уж слишком много
было чувства, не артистично.
Я кивнул ему головой, не дожидаясь окончания речи, и быстрыми шагами пошел в станционный дом. В окно мне
было слышно, как он горячился с жандармом, как грозил ему. Жандарм извинялся, но, кажется, мало
был испуган. Минуты через три они взошли оба, я сидел,
обернувшись к окну, и не смотрел на них.
— И я не верю, хоть
есть улики. Девка своевольная, девка фантастическая, девка сумасшедшая! Девка злая, злая, злая! Тысячу лет
буду утверждать, что злая! Все они теперь у меня такие, даже эта мокрая курица, Александра, но эта уж из рук вон выскочила. Но тоже не верю! Может
быть, потому что не хочу верить, — прибавила она как будто про себя. — Почему ты не приходил? — вдруг
обернулась она опять
к князю. — Все три дня почему не приходил? — нетерпеливо крикнула ему она другой раз.
Эмма Эдуардовна
обернулась назад
к Тамаре, которая в числе других девушек
была здесь же, и с глазами, полными холодной зеленой ненависти, прошипела...
Вдруг, мгновенно, ее прелестные глаза наполнились слезами и засияли таким волшебным зеленым светом, каким сияет летними теплыми сумерками вечерняя звезда. Она обернула лицо
к сцене, и некоторое время ее длинные нервные пальцы судорожно сжимали обивку барьера ложи. Но когда она опять
обернулась к своим друзьям, то глаза уже
были сухи и на загадочных, порочных и властных губах блестела непринужденная улыбка.
В такого рода размышлениях Павел, сам того не замечая, дошел с Дмитровки на Тверскую и, порядком устав, запыхавшись, подошел
к своему номеру, но когда отворил дверь, то поражен
был: у него перед письменным столом сидела, глубоко задумавшись, m-me Фатеева в дорожном платье. При его приходе она вздрогнула и
обернулась.
«Уж не та ли эта особа, в которую мне сегодня предназначено влюбиться?» — подумал Павел, вспомнив свое давешнее предчувствие, но когда девица
обернулась к нему, то у ней открылся такой огромный нос и такие рябины на лице, что влюбиться в нее не
было никакой возможности.
Помню, я стоял спиной
к дверям и брал со стола шляпу, и вдруг в это самое мгновение мне пришло на мысль, что когда я
обернусь назад, то непременно увижу Смита: сначала он тихо растворит дверь, станет на пороге и оглядит комнату; потом тихо, склонив голову, войдет, станет передо мной, уставится на меня своими мутными глазами и вдруг засмеется мне прямо в глаза долгим, беззубым и неслышным смехом, и все тело его заколышется и долго
будет колыхаться от этого смеха.
Мать хорошо знала доктора, он
был одним из близких товарищей Николая, его звали Иван Данилович. Она подошла
к Егору, — он высунул язык встречу ей. Доктор
обернулся.
Сизов легонько тронул ее за локоть, она
обернулась к нему — лицо у него
было довольное и немного озабоченное. Он шептал...
Александр с замирающим сердцем наклонился
к ней. Она почувствовала горячее дыхание на щеке, вздрогнула,
обернулась и — не отступила в благородном негодовании, не вскрикнула! — она не в силах
была притвориться и отступить: обаяние любви заставило молчать рассудок, и когда Александр прильнул губами
к ее губам, она отвечала на поцелуй, хотя слабо, чуть внятно.
— Вы дрались сегодня на дуэли, — заговорила она с живостью и
обернулась к нему всем своим прекрасным, стыдливо вспыхнувшим лицом, — а какой глубокой благодарностью светились ее глаза! — И вы так спокойны? Стало
быть, для вас не существует опасности?
Я
обернулся и увидал брата и Дмитрия, которые в расстегнутых сюртуках, размахивая руками, проходили ко мне между лавок. Сейчас видны
были студенты второго курса, которые в университете как дома. Один вид их расстегнутых сюртуков выражал презрение
к нашему брату поступающему, а нашему брату поступающему внушал зависть и уважение. Мне
было весьма лестно думать, что все окружающие могли видеть, что я знаком с двумя студентами второго курса, и я поскорее встал им навстречу.
В эту минуту Отте наклонил свою пышную волосатую с проседью голову
к уху Михина и стал что-то шептать. Михин
обернулся на дверь. Она
была полуоткрыта, и десятки стриженых голов, сияющих глаз и разинутых ртов занимали весь прозор сверху донизу.
— Если бы каждый из нас знал о замышленном политическом убийстве, то пошел ли бы он донести, предвидя все последствия, или остался бы дома, ожидая событий? Тут взгляды могут
быть разные. Ответ на вопрос скажет ясно — разойтись нам или оставаться вместе, и уже далеко не на один этот вечер. Позвольте обратиться
к вам первому, —
обернулся он
к хромому.
В самом деле, в одном окне отворена
была форточка. «Нелепость, не мог он убежать через форточку». Петр Степанович прошел через всю комнату прямо
к окну: «Никак не мог». Вдруг он быстро
обернулся, и что-то необычайное сотрясло его.
Цель
была достигнута: Катрин все это стихотворение от первого до последнего слова приняла на свой счет и даже выражения: «неправедные ночи» и «мучительные сны». Радость ее при этом
была так велика, что она не в состоянии
была даже скрыть того и,
обернувшись к Ченцову, проговорила...
Ардальон настиг женщину, помахивая кулаком; она
обернулась грудью
к нему; лицо у нее
было страшное, глаза горели ненавистью.
Прощаясь, Людмила поцеловала Сашу в лоб и подняла руку
к Сашиным губам, — пришлось поцеловать. И Саше приятно
было еще раз поцеловать белую, нежную руку, — и словно стыдно. Как не покраснеть! А Людмила, уходя, улыбалась лукаво да нежно. И несколько раз
обернулась.
Не знаю, что подействовало неприятнее — грубость Геза или этот его странный порыв. Пожав плечами, я спустился на берег и, значительно отойдя,
обернулся, еще раз увидев высокие мачты «Бегущей по волнам», с уверенностью, что Гез или Браун, или оба они вместе, должны
будут отнестись
к моему намерению самым положительным образом.
— Черт знает что за безобразия творятся под вашим руководством, — проворчал Квашнин. И,
обернувшись опять
к бабам, он сказал громко: — Слушай, бабы! С завтрашнего дня вам
будут строить печи и покроют ваши бараки тесом. Слышали?
Люди, поющие в хоре тенором или басом, особенно те, которым хоть раз в жизни приходилось дирижировать, привыкают смотреть на мальчиков строго и нелюдимо. Эту привычку не оставляют они и потом, переставая
быть певчими.
Обернувшись к Егорушке, Емельян поглядел на него исподлобья и сказал...
— Как бы то ни
было, приходится проститься с мыслями о счастье, — сказал он, глядя на улицу. — Его нет. Его не
было никогда у меня и, должно
быть, его не бывает вовсе. Впрочем, раз в жизни я
был счастлив, когда сидел ночью под твоим зонтиком. Помнишь, как-то у сестры Нины ты забыла свой зонтик? — спросил он,
обернувшись к жене. — Я тогда
был влюблен в тебя и, помню, всю ночь просидел под этим зонтиком и испытывал блаженное состояние.
Илья поднялся со стула,
обернулся к двери: пред ним стояла высокая, стройная женщина и смотрела в лицо ему спокойными голубыми глазами. Запах духов струился от её платья, щёки у неё
были свежие, румяные, а на голове возвышалась, увеличивая её рост, причёска из тёмных волос, похожая на корону.
— Хорошо, — не
буду! — спокойно согласилась Липа и снова
обернулась к Илье. — Ну-с, молодой человек, давайте разговаривать… Вы мне нравитесь… у вас красивое лицо и серьёзные глаза… Что вы на это скажете?
Илья запер дверь,
обернулся, чтобы ответить, — и встретил перед собой грудь женщины. Она не отступала перед ним, а как будто всё плотнее прижималась
к нему. Он тоже не мог отступить: за спиной его
была дверь. А она стала смеяться… тихонько так, вздрагивающим смехом. Лунёв поднял руки, осторожно положил их ладонями на её плечи, и руки у него дрожали от робости пред этой женщиной и желания обнять её. Тогда она сама вытянулась кверху, цепко охватила его шею тонкими, горячими руками и сказала звенящим голосом...
Евсей молча кивнул головой, соглашаясь со словами Раисы. Она вздохнула, посмотрела из окна на улицу, и, когда снова
обернулась к Евсею, лицо её удивило его — оно
было красное, глаза стали меньше, темнее. Женщина сказала ленивым и глухим голосом...
Елпидифор Мартыныч, прочитав письмо, пришел в какой-то почти смешной даже восторг; он
обернулся к окну и начал молиться на видневшуюся из него колокольню: в комнате у князя не
было ни одного образа.
— Подлинно, сударь, вы столбовой русской боярин! — сказал Ильменев, взглянув с подобострастием на Ижорского. — Чего у вас нет! Гости ли наедут — на сто человек готовы постели; грунтовой сарай на целой десятине, оранжереям конца нет, персиков, абрикосов, дуль, всякого фрукта… Господи боже мой!..
ешь — не хочется! Истинно куда ни
обернись — все барское! В лакейскую, что ль, заглянешь? так, нечего сказать, глаза разбегутся — целая барщина; да что за народ?.. молодец
к молодцу!
— Слышишь, папа? —
обернулась она
к отцу и, подойдя близко, крикнула ему в ухо. — У господина Потапова
есть дядя Федотов.
Свободно вздохнула Александра Павловна, очутившись на свежем воздухе. Она раскрыла зонтик и хотела
было идти домой, как вдруг из-за угла избушки выехал, на низеньких беговых дрожках, человек лет тридцати, в старом пальто из серой коломянки и такой же фуражке. Увидев Александру Павловну, он тотчас остановил лошадь и
обернулся к ней лицом. Широкое, без румянца, с небольшими бледно-серыми глазками и белесоватыми усами, оно подходило под цвет его одежды.
Один стал в дверях спиною
к костру и, заложив руки назад, стал рассказывать что-то, должно
быть очень интересное, потому что, когда Самойленко подложил хворосту и костер вспыхнул, брызнул искрами и ярко осветил сушильню,
было видно, как из дверей глядели две физиономии, спокойные, выражавшие глубокое внимание, и как те, которые сидели в кружок,
обернулись и стали прислушиваться
к рассказу.
— Пять?… — Он покраснел, отойдя
к стене у стола, где висел шнур с ручкой, как у звонка. — Смотрите, Санди, как вам
будет удобно
есть и
пить: если вы потянете шнур один раз, — по лифту, устроенному в стене, поднимется завтрак. Два раза — обед, три раза — ужин; чай, вино, кофе, папиросы вы можете получить когда угодно, пользуясь этим телефоном. — Он растолковал мне, как звонить в телефон, затем сказал в блестящую трубку: — Алло! Что? Ого, да, здесь новый жилец. — Поп
обернулся ко мне: — Что вы желаете?