Неточные совпадения
Казалось, что ежели человека, ради сравнения с сверстниками, лишают
жизни, то хотя лично для него, быть может, особливого благополучия от сего не произойдет, но для сохранения
общественной гармонии это полезно и даже необходимо.
Этот милый Свияжский, держащий при себе мысли только для
общественного употребления и, очевидно, имеющий другие какие-то, тайные для Левина основы
жизни и вместе с тем он с толпой, имя которой легион, руководящий
общественным мнением чуждыми ему мыслями; этот озлобленный помещик, совершенно правый в своих рассуждениях, вымученных
жизнью, но неправый своим озлоблением к целому классу и самому лучшему классу России; собственное недовольство своею деятельностью и смутная надежда найти поправку всему этому — всё это сливалось в чувство внутренней тревоги и ожидание близкого разрешения.
Он видел, что сложные условия
жизни, в которых он находился, не допускали возможности тех грубых доказательств, которых требовал закон для уличения преступности жены; видел то, что известная утонченность этой
жизни не допускала и применения этих доказательств, если б они и были, что применение этих доказательств уронило бы его в
общественном мнении более, чем ее.
— Оценки всех явлений
жизни исходят от интеллигенции, и высокая оценка ее собственной роли, ее
общественных заслуг принадлежит ей же. Но мы, интеллигенты, знаем, что человек стесняется плохо говорить о самом себе.
— Это — верно, — сказал он ей. — Собственно, эти суматошные люди, не зная, куда себя девать, и создают так называемое
общественное оживление в стенах интеллигентских квартир, в пределах Москвы, а за пределами ее тихо идет нормальная, трудовая
жизнь простых людей…
— «Внутренняя
жизнь личности есть единственно творческая сила человеческого бытия, и она, а не самодовлеющие начала политического порядка является единственно прочным базисом для всякого
общественного строительства».
— Вся программа, и
общественной и единичной
жизни, у нас позади: все образцы даны нам.
Они — не жертвы
общественного темперамента, как те несчастные создания, которые, за кусок хлеба, за одежду, за обувь и кров, служат животному голоду. Нет: там жрицы сильных, хотя искусственных страстей, тонкие актрисы, играют в любовь и
жизнь, как игрок в карты.
Так они и сделали. Впрочем, и Райский пробыл в Англии всего две недели — и не успел даже ахнуть от изумления — подавленный грандиозным оборотом
общественного механизма
жизни — и поспешил в веселый Париж. Он видел по утрам Лувр, а вечером мышиную беготню, веселые визги, вечную оргию, хмель крутящейся вихрем
жизни, и унес оттуда только чад этой оргии, не давшей уложиться поглубже наскоро захваченным из этого омута мыслям, наблюдениям и впечатлениям.
— Книги! Разве это
жизнь? Старые книги сделали свое дело; люди рвутся вперед, ищут улучшить себя, очистить понятия, прогнать туман, условиться поопределительнее в
общественных вопросах, в правах, в нравах: наконец привести в порядок и
общественное хозяйство… А он глядит в книгу, а не в
жизнь!
Глаза, как у лунатика, широко открыты, не мигнут; они глядят куда-то и видят живую Софью, как она одна дома мечтает о нем, погруженная в задумчивость, не замечает, где сидит, или идет без цели по комнате, останавливается, будто внезапно пораженная каким-то новым лучом мысли, подходит к окну, открывает портьеру и погружает любопытный взгляд в улицу, в живой поток голов и лиц, зорко следит за
общественным круговоротом, не дичится этого шума, не гнушается грубой толпы, как будто и она стала ее частью, будто понимает, куда так торопливо бежит какой-то господин, с боязнью опоздать; она уже, кажется, знает, что это чиновник, продающий за триста — четыреста рублей в год две трети
жизни, кровь, мозг, нервы.
В них успело развиться и закоренеть индивидуальное и семейное начало и не дозрело до
жизни общественной и государственной или если и созрело когда-нибудь, то, может быть, затерялось в безграничном размножении народной массы, делающем невозможною — ни государственную, ни какую другую централизацию.
Все бы это было очень хорошо, то есть эта практичность, но, к сожалению, тут есть своя неприятная сторона: не только
общественная деятельность, но и вся
жизнь всех и каждого сложилась и действует очень практически, как машина.
И как военные живут всегда в атмосфере
общественного мнения, которое не только скрывает от них преступность совершаемых ими поступков, но представляет эти поступки подвигами, — так точно и для политических существовала такая же, всегда сопутствующая им атмосфера
общественного мнения их кружка, вследствие которой совершаемые ими, при опасности потери свободы,
жизни и всего, что дорого человеку, жестокие поступки представлялись им также не только не дурными, но доблестными поступками.
Так бывает и в
жизни религиозной, где слишком многие питаются чужим опытом и живут чисто словесной догматикой, и в
жизни общественной, где заученные партийные лозунги, формулы и слова повторяются без всякого самостоятельного акта воли и мысли.
Русский интеллигентский максимализм, революционизм, радикализм есть особого рода моралистический аскетизм в отношении к государственной,
общественной и вообще исторической
жизни.
Исторический строй русской государственности централизовал государственно-общественную
жизнь, отравил бюрократизмом и задавил провинциальную
общественную и культурную
жизнь.
Русь совсем не свята и не почитает для себя обязательно сделаться святой и осуществить идеал святости, она — свята лишь в том смысле, что бесконечно почитает святых и святость, только в святости видит высшее состояние
жизни, в то время как на Западе видят высшее состояние также и в достижениях познания или
общественной справедливости, в торжестве культуры, в творческой гениальности.
Но декларация прав человека и гражданина на практике, в демократических революциях, в массовых
общественных движениях очень мало проводилась в
жизнь и вытеснялась утилитарно-общественными интересами.
У нас почти нет того среднего и крепкого
общественного слоя, который повсюду организует народную
жизнь.
Зло и неправда нашей
общественной и государственной
жизни делали нашу мысль элементарной и упрощенной.
Люди культурных и интеллигентных центров слишком часто думают, что центр тяжести духовной и
общественной народной
жизни — в простонародье, где-то далеко в глубине России.
На этой почве вырабатывалась мораль притязаний, обращенных к
общественной среде, мораль ожиданий, что всякое богатство
жизни придет извне.
Социальный утопизм всегда коренится в этой изоляции общественности от космической
жизни и от тех космических сил, которые иррациональны в отношении к
общественному разуму.
Этот дух, совсем не противоположный правде демократических программ, прежде всего требует личного и
общественного перевоспитания, внутренней работы воли и сознания, он ставит судьбу общественности в зависимость от внутренней
жизни человеческой личности, нации, человечества, космоса.
Государственное овладение необъятными русскими пространствами сопровождалось страшной централизацией, подчинением всей
жизни государственному интересу и подавлением свободных личных и
общественных сил.
Но когда-нибудь надо же и нам начать нашу
жизнь трезво и вдумчиво, надо же и нам бросить взгляд на себя как на общество, надо же и нам хоть что-нибудь в нашем
общественном деле осмыслить или только хоть начать осмысление наше.
Что же коснулось этих людей, чье дыхание пересоздало их? Ни мысли, ни заботы о своем
общественном положении, о своей личной выгоде, об обеспечении; вся
жизнь, все усилия устремлены к общему без всяких личных выгод; одни забывают свое богатство, другие — свою бедность и идут, не останавливаясь, к разрешению теоретических вопросов. Интерес истины, интерес науки, интерес искусства, humanitas [гуманизм (лат.).] — поглощает все.
Жены сосланных в каторжную работу лишались всех гражданских прав, бросали богатство,
общественное положение и ехали на целую
жизнь неволи в страшный климат Восточной Сибири, под еще страшнейший гнет тамошней полиции. Сестры, не имевшие права ехать, удалялись от двора, многие оставили Россию; почти все хранили в душе живое чувство любви к страдальцам; но его не было у мужчин, страх выел его в их сердце, никто не смел заикнуться о несчастных.
Отец их, Захар Капитоныч Урванцов, один из беднейших помещиков нашего края, принадлежал, подобно Перхунову, к числу «проказников», которыми, за отсутствием умственных и
общественных интересов, так торовата была тогдашняя беспросветная
жизнь.
Жизнь того времени представляла собой запертую храмину, ключ от которой был отдан в бесконтрольное заведывание табели о рангах, и последняя настолько ревниво оберегала ее от сторонних вторжений, что самое понятие о «реальном» как бы исчезло из
общественного сознания.
Неправильность и шаткость устоев, на которых зиждется
общественный строй, — вот где кроется источник этой обязательности, и потому она не может миновать ни одного
общественного слоя, ни одного возраста человеческой
жизни.
У меня всю
жизнь было абсолютное презрение к так называемому «
общественному мнению», каково бы оно ни было, и я никогда с ним не считался.
Но я всю мою
жизнь ставил в ничто и презирал всякое
общественное мнение, и борьба против него не предполагала с моей стороны никакого усилия.
Но в моей
жизни наступил момент, когда я вышел из уединения и вступил в мир
общественный, революционный.
Первая книга «Субъективизм и индивидуализм в
общественной философии» с большим предисловием П. Струве, который тоже совершенно повернул к идеализму и спиритуализму, отражала мое миросозерцание того времени, но недостаточно выражала более интимные стороны моего отношения к
жизни.
В моей юношеской и столь несовершенной книге «Субъективизм и индивидуализм в
общественной философии» мне все-таки удалось поставить проблему, которая меня беспокоила всю
жизнь и которую я потом выразил в более совершенной форме.
Всю мою
жизнь я чувствовал, что свойственные мне дары ослабляются при всех
общественных комбинациях с людьми, при всяком вмешательстве в политику.
— Потому, что для нашего читателя интереснее та сторона
жизни, которая даже во времена существования клубов была покрыта тайной, скрывавшей те истинные источники средств, на которые строилась «
общественная деятельность» этих клубов.
В письме говорилось о важных «в наше время» задачах печати, и брат приглашался содействовать пробуждению
общественной мысли в провинции присылкой корреспонденции, заметок и статей, касающихся вопросов местной
жизни.
Об этом спрашивает молодая женщина, «пробужденная им к сознательной
жизни». Он все откроет ей, когда придет время… Наконец однажды, прощаясь с нею перед отъездом в столицу, где его уже ждет какое-то важное
общественное дело, — он наклоняется к ней и шопотом произносит одно слово… Она бледнеет. Она не в силах вынести гнетущей тайны. Она заболевает и в бреду часто называет его имя, имя героя и будущего мученика.
Деятельность Зауральского коммерческого банка отзывалась не только на экономической стороне
жизни Заполья, а давала тон всему
общественному строю.
Он, во всяком случае, всегда стремился к осуществлению христианской правды не только в
жизни личной, но и в
жизни общественной и резко восставал против дуализма, который признавал евангельскую мораль для личности, для общества же допускал мораль звереподобную.
Толстовское учение есть форма квиетизма, перенесенного на
общественную и историческую
жизнь.
Ни мысли, ни заботы о своем
общественном положении, о своей личной выгоде, об обеспечении; вся
жизнь, все усилия устремлены к общему без всяких личных выгод; одни забывают свое богатство, другие свою бедность — идут, не останавливаясь, к разрешению теоретических вопросов.
Нет почти никакой разницы в практической
жизни, личной и
общественной, между человеком, верующим в Бога и не верующим в Бога.
Никто, за исключением отдельных святых или чудаков, даже не пробует строить свою
жизнь на евангельских началах, и все практически уверены, что это привело бы к гибели
жизни, и личной, и
общественной, хотя это не мешает им теоретически признавать абсолютное значение за евангельскими началами, но значение внежизненное по своей абсолютности.
Творцу-поэту, творцу-философу, творцу-мистику, творцу правды
общественной, правды, освобождающей
жизнь, раскрывается в творческом экстазе мир последней, сокровенной реальности.
И в
жизни общественной есть своя теургия — творчество общения в свободе и любви, но она отличается от дурной магии революционно-материалистического социализма и анархизма.
Религиозная свобода должна быть и свободой
общественной, освобождением всех и всего, разрывом всех уз, творчеством всеобщей свободной
жизни.