Неточные совпадения
Слова эти и связанные с ними понятия были очень хороши для умственных целей; но для жизни они ничего не давали, и Левин вдруг почувствовал себя в положении
человека, который променял бы теплую шубу на кисейную
одежду и который в первый раз на морозе несомненно, не рассуждениями, а всем существом своим убедился бы, что он всё равно что голый и что он неминуемо должен мучительно погибнуть.
Быть можно дельным
человекомИ думать о красе ногтей:
К чему бесплодно спорить с веком?
Обычай деспот меж
людей.
Второй Чадаев, мой Евгений,
Боясь ревнивых осуждений,
В своей
одежде был педант
И то, что мы назвали франт.
Он три часа по крайней мере
Пред зеркалами проводил
И из уборной выходил
Подобный ветреной Венере,
Когда, надев мужской наряд,
Богиня едет в маскарад.
Уже обступили Кукубенка, уже семь
человек только осталось изо всего Незамайковского куреня; уже и те отбиваются через силу; уже окровавилась на нем
одежда.
Я в том смысле, что тут надо бы поболее точности, так сказать, более наружной определенности: извините во мне естественное беспокойство практического и благонамеренного
человека, но нельзя ли тут
одежду, например, особую завести, носить что-нибудь, клеймы там, что ли, какие?..
Это был
человек среднего роста, одетый в широкие, длинные
одежды той неуловимой окраски, какую принимают листья деревьев поздней осенью, когда они уже испытали ожог мороза.
В помещение под вывеской «Магазин мод» входят, осторожно и молча, разнообразно одетые, но одинаково смирные
люди, снимают верхнюю
одежду, складывая ее на прилавки, засовывая на пустые полки; затем они, «гуськом» идя друг за другом, спускаются по четырем ступенькам в большую, узкую и длинную комнату, с двумя окнами в ее задней стене, с голыми стенами, с печью и плитой в углу, у входа: очевидно — это была мастерская.
Самгин наблюдал шумную возню
людей и думал, что для них существуют школы, церкви, больницы, работают учителя, священники, врачи. Изменяются к лучшему эти
люди? Нет. Они такие же, какими были за двадцать, тридцать лег до этого года. Целый угол пекарни до потолка загроможден сундучками с инструментом плотников. Для них делают топоры, пилы, шерхебели, долота. Телеги, сельскохозяйственные машины, посуду,
одежду. Варят стекло. В конце концов, ведь и войны имеют целью дать этим
людям землю и работу.
Самгин вышел на улицу и тотчас же попал в группу
людей, побитых в драке, — это было видно по их
одежде и лицам. Один из них крикнул...
Невозможно было представить, какова она наедине с самою собой, а Самгин был уверен, что он легко и безошибочно видит каждого знакомого ему
человека, каков он сам с собою, без парадных
одежд.
Чтение художественной литературы было его насущной потребностью, равной привычке курить табак. Книги обогащали его лексикон, он умел ценить ловкость и звучность словосочетаний, любовался разнообразием словесных
одежд одной и той же мысли у разных авторов, и особенно ему нравилось находить общее в
людях, казалось бы, несоединимых. Читая кошачье мурлыканье Леонида Андреева, которое почти всегда переходило в тоскливый волчий вой, Самгин с удовольствием вспоминал басовитую воркотню Гончарова...
Пышно украшенный цветами, зеленью, лентами, осененный красным знаменем гроб несли на плечах, и казалось, что несут его
люди неестественно высокого роста. За гробом вели под руки черноволосую женщину, она тоже была обвязана, крест-накрест, красными лентами; на черной ее
одежде ленты выделялись резко, освещая бледное лицо, густые, нахмуренные брови.
На берегу, около обломков лодки, сидел
человек в фуражке с выцветшим околышем, в странной
одежде, похожей на женскую кофту, в штанах с лампасами, подкатанных выше колен; прижав ко груди каравай хлеба, он резал его ножом, а рядом с ним, на песке, лежал большой, темно-зеленый арбуз.
Самгин встряхнул головой, не веря своему слуху, остановился. Пред ним по булыжнику улицы шагали мелкие
люди в солдатской, гнилого цвета,
одежде не по росту, а некоторые были еще в своем «цивильном» платье. Шагали они как будто нехотя и не веря, что для того, чтоб идти убивать, необходимо особенно четко топать по булыжнику или по гнилым торцам.
Вырываясь из каменных объятий собора, бежали во все стороны темненькие
люди; при огнях не очень пышной иллюминации они казались темнее, чем всегда; только из-под верхних
одежд женщин выглядывали полосы светлых материй.
Артиста этого он видел на сцене театра в царских
одеждах трагического царя Бориса, видел его безумным и страшным Олоферном, ужаснейшим царем Иваном Грозным при въезде его во Псков, — маленькой, кошмарной фигуркой с плетью в руках, сидевшей криво на коне, над людями, которые кланялись в ноги коню его; видел гибким Мефистофелем, пламенным сарказмом над людями, над жизнью; великолепно, поражающе изображал этот
человек ужас безграничия власти.
Ум везде одинаков: у умных
людей есть одни общие признаки, как и у всех дураков, несмотря на различие наций,
одежд, языка, религий, даже взгляда на жизнь.
«Да, совсем новый, другой, новый мир», думал Нехлюдов, глядя на эти сухие, мускулистые члены, грубые домодельные
одежды и загорелые, ласковые и измученные лица и чувствуя себя со всех сторон окруженным совсем новыми
людьми с их серьезными интересами, радостями и страданиями настоящей трудовой и человеческой жизни.
Признав однако по
одежде в нем богатого
человека, она улыбнулась.
Нехлюдов слушал и вместе с тем оглядывал и низкую койку с соломенным тюфяком, и окно с толстой железной решеткой, и грязные отсыревшие и замазанные стены, и жалкое лицо и фигуру несчастного, изуродованного мужика в котах и халате, и ему всё становилось грустнее и грустнее; не хотелось верить, чтобы было правда то, что рассказывал этот добродушный
человек, — так было ужасно думать, что могли
люди ни за что, только за то, что его же обидели, схватить
человека и, одев его в арестантскую
одежду, посадить в это ужасное место.
Вслед за этими, без остановки, потекли из ворот такие же бритые, без ножных кандалов, но скованные рука с рукой наручнями
люди в таких же
одеждах.
И так же, как и в мужской, с обеих сторон налипали к сеткам
люди: с этой стороны — в разнообразных одеяниях городские жители, с той стороны — арестантки, некоторые в белых, некоторые в своих
одеждах.
Во-вторых,
люди эти в этих заведениях подвергались всякого рода ненужным унижениям — цепям, бритым головам, позорной
одежде, т. е. лишались главного двигателя доброй жизни слабых
людей — зaботы о мнении людском, стыда, сознания человеческого достоинства.
Нехлюдов отошел к толпе дожидающихся. Из толпы выделился в оборванной
одежде и смятой шляпе, в опорках на босу ногу
человек с красными полосами во всё лицо и направился к тюрьме.
В пользу же в частности женитьбы именно на Мисси (Корчагину звали Мария и, как во всех семьях известного круга, ей дали прозвище) — было, во-первых, то, что она была породиста и во всем, от
одежды до манеры говорить, ходить, смеяться, выделялась от простых
людей не чем-нибудь исключительным, а «порядочностью», — он не знал другого выражения этого свойства и ценил это свойство очень высоко; во-вторых, еще то, что она выше всех других
людей ценила его, стало быть, по его понятиям, понимала его.
Рядом сидел старый
человек в синих очках и неподвижно слушал, держа за руку молодую женщину в арестантской
одежде, что-то рассказывавшую ему.
Революция в глубоком смысле слова, если она не есть только перемена
одежды, как слишком часто бывает, есть целостное, интегральное изменение
человека и человеческого общества.
В очистительном огне мирового пожара многое сгорит, истлеют ветхие материальные
одежды мира и
человека.
Огромная масса
людей живет не реальностями и не существенностями, а внешними покровами вещей, видит лишь
одежду и по
одежде всякого встречает.
Явление действительно нового
человека, а не изменение лишь
одежд предполагает духовное движение и изменение.
Наша непластическая, неархитектурная эпоха создает только безобразные дома и безобразную
одежду, делает улицы отталкивающими для эстетически чуткого
человека и оставляет нас на эстетическое пропитание стариной.
Много наименований можно давать человеческому типу, но
человек менее меняется, чем это кажется по его внешности и его жестам, он часто менял лишь свою
одежду, надевал в один период жизни
одежду революционера, в другой период
одежду реакционера; он может быть классиком и может быть романтиком, не будучи ни тем ни другим в глубине.
Так что же
человек: смотрит на меня и все не может представить, что я, прежний барин его, офицер, пред ним теперь в таком виде и в такой
одежде: заплакал даже.
Пробираться сквозь заросли горелого леса всегда трудно. Оголенные от коры стволы деревьев с заостренными сучками в беспорядке лежат на земле. В густой траве их не видно, и потому часто спотыкаешься и падаешь. Обыкновенно после однодневного пути по такому горелому колоднику ноги у лошадей изранены, у
людей одежда изорвана, а лица и руки исцарапаны в кровь. Зная по опыту, что гарь выгоднее обойти стороной, хотя бы и с затратой времени, мы спустились к ручью и пошли по гальке.
На следующий день, 2 сентября, была назначена дневка. Любители ловить рыбу ходили на реку. Они поймали три кеты, одну горбушу и двух бычков-подкаменщиков с пестрой окраской и оранжевой каймой на темно-оливковом спинном плавнике. Остальные
люди приводили в порядок
одежду и чистили оружие.
За день стрелки исправили поломки у нарт, удэгейские женщины починили унты и
одежду. Чтобы облегчить
людей, я нанял двух
человек с нартами и собаками проводить нас до следующего стойбища.
Прочие дворяне сидели на диванах, кучками жались к дверям и подле окон; один, уже, немолодой, но женоподобный по наружности помещик, стоял в уголку, вздрагивал, краснел и с замешательством вертел у себя на желудке печаткою своих часов, хотя никто не обращал на него внимания; иные господа, в круглых фраках и клетчатых панталонах работы московского портного, вечного цехового мастера Фирса Клюхина, рассуждали необыкновенно развязно и бойко, свободно поворачивая своими жирными и голыми затылками; молодой
человек, лет двадцати, подслеповатый и белокурый, с ног до головы одетый в черную
одежду, видимо робел, но язвительно улыбался…
Весь следующий день мы простояли на месте. Погода была переменная, но больше дождливая и пасмурная.
Люди стирали белье, починяли
одежду и занимались чисткой оружия. Дерсу оправился окончательно, чему я несказанно радовался.
На биваке Дерсу проявлял всегда удивительную энергию. Он бегал от одного дерева к другому, снимал бересту, рубил жерди и сошки, ставил палатку, сушил свою и чужую
одежду и старался разложить огонь так, чтобы внутри балагана можно было сидеть и не страдать от дыма глазами. Я всегда удивлялся, как успевал этот уже старый
человек делать сразу несколько дел. Мы давно уже разулись и отдыхали, а Дерсу все еще хлопотал около балагана.
За последние дни
люди сильно обносились: на
одежде появились заплаты; изорванные головные сетки уже не приносили пользы; лица были изъедены в кровь; на лбу и около ушей появилась экзема.
Влажные жары сильно истомляют
людей и животных. Влага оседает на лицо, руки и
одежду, бумага становится вокхою [Местное выражение, означающее сырой, влажный на ощупь, но не мокрый предмет.] и перестает шуршать, сахар рассыпается, соль и мука слипаются в комки, табак не курится; на теле часто появляется тропическая сыпь.
После чая
люди занялись каждый своим делом: кто чистил винтовку, кто поправлял седло или починял разорванную
одежду.
Тогда я понял, что он меня боится. Он никак не мог допустить, что я мог быть один, и думал, что поблизости много
людей. Я знал, что если я выстрелю из винтовки, то пуля пройдет сквозь дерево, за которым спрятался бродяга, и убьет его. Но я тотчас же поймал себя на другой мысли: он уходил, он боится, и если я выстрелю, то совершу убийство. Я отошел еще немного и оглянулся. Чуть-чуть между деревьями мелькала его синяя
одежда. У меня отлегло от сердца.
На дворе множество
людей, коих по разнообразию
одежды и по общему вооружению можно было тотчас признать за разбойников, обедало, сидя без шапок, около братского котла. На валу подле маленькой пушки сидел караульный, поджав под себя ноги; он вставлял заплатку в некоторую часть своей
одежды, владея иголкою с искусством, обличающим опытного портного, и поминутно посматривал во все стороны.
Когда приговоренных молодых
людей отправляли по этапам, пешком, без достаточно теплой
одежды, в Оренбург, Огарев в нашем кругу и И. Киреевский в своем сделали подписки. Все приговоренные были без денег. Киреевский привез собранные деньги коменданту Стаалю, добрейшему старику, о котором нам придется еще говорить. Стааль обещался деньги отдать и спросил Киреевского...
Если перед первым октября — временем, когда выдается зимняя
одежда, — убегало 30–40
человек, то это значило обыкновенно, что 30–40 полушубков поступало в пользу смотрителя.
Как я говорил уже, кулаки из ссыльных на тайной торговле спиртом и водкой наживают состояния; это значит, что рядом с ссыльным, имеющим 30–50 тысяч, надо искать
людей, которые систематически растрачивают свою пищу и
одежду.
Игра в штос туманит головы, как дурман, и каторжный, проигрывая пищу и
одежду, не чувствует голода и холода и, когда его секут, не чувствует боли, и, как это ни странно, даже во время такой работы, как нагрузка, когда баржа с углем стучит бортом о пароход, плещут волны и
люди зеленеют от морской болезни, в барже происходит игра в карты, и деловой разговор мешается с картежным: «Отваливай!
Шаховской, заведовавший в семидесятых годах дуйскою каторгой, высказывает мнение, которое следовало бы теперешним администраторам принять и к сведению и к руководству: «Вознаграждение каторжных за работы дает хотя какую-нибудь собственность арестанту, а всякая собственность прикрепляет его к месту; вознаграждение позволяет арестантам по взаимном соглашении улучшать свою пищу, держать в большей чистоте
одежду и помещение, а всякая привычка к удобствам производит тем большее страдание в лишении их, чем удобств этих более; совершенное же отсутствие последних и всегда угрюмая, неприветливая обстановка вырабатывает в арестантах такое равнодушие к жизни, а тем более к наказаниям, что часто, когда число наказываемых доходило до 80 % наличного состава, приходилось отчаиваться в победе розог над теми пустыми природными потребностями
человека, ради выполнения которых он ложится под розги; вознаграждение каторжных, образуя между ними некоторую самостоятельность, устраняет растрату
одежды, помогает домообзаводству и значительно уменьшает затраты казны в отношении прикрепления их к земле по выходе на поселение».
Люди разгружали лодку, сушили
одежду и грелись у огня. Лица их были серьезны. Каждый понимал, что мы только что избегли смертельной опасности и потому было не до шуток.
В одной
одежде была полная перемена: всё платье было другое, сшитое в Москве и хорошим портным; но и в платье был недостаток: слишком уж сшито было по моде (как и всегда шьют добросовестные, но не очень талантливые портные) и, сверх того, на
человека, нисколько этим не интересующегося, так что при внимательном взгляде на князя слишком большой охотник посмеяться, может быть, и нашел бы чему улыбнуться.