Неточные совпадения
— Екатерина Великая скончалась в тысяча семьсот девяносто шестом году, — вспоминал
дядя Хрисанф; Самгину было ясно, что москвич верит в возможность каких-то великих событий, и ясно было, что это — вера многих тысяч людей. Он тоже чувствовал себя способным поверить: завтра явится необыкновенный и, может быть, грозный человек, которого Россия
ожидает целое столетие и который, быть может, окажется в силе сказать духовно растрепанным, распущенным людям...
Через пять минут Самгин имел право думать, что
дядя Хрисанф давно, нетерпеливо
ожидал его и страшно обрадован тем, что Клим, наконец, явился.
Разговор делается общим. Отец рассказывает, что в газетах пишут о какой-то необычной комете, которую
ожидают в предстоящем лете;
дядя сообщает, что во французского короля опять стреляли.
Александр опечалился. Он
ожидал совсем не такого отзыва. Его немного утешало то, что он считал
дядю человеком холодным, почти без души.
Уверенный в благоприятном отзыве о повести, Александр покойно
ожидал ответа. Он даже радовался, что
дядя упомянул в записке о деньгах.
— Науками, братец, науками, вообще науками! Я вот только не могу сказать, какими именно, а только знаю, что науками. Как про железные дороги говорит! И знаешь, — прибавил
дядя полушепотом, многозначительно прищуривая правый глаз, — немного эдак, вольных идей! Я заметил, особенно когда про семейное счастье заговорил… Вот жаль, что я сам мало понял (времени не было), а то бы рассказал тебе все как по нитке. И, вдобавок, благороднейших свойств человек! Я его пригласил к себе погостить. С часу на час
ожидаю.
— Обноскин-то, Обноскин-то… — говорил
дядя, пристально смотря на меня, как будто желая сказать мне вместе с тем и что-то другое, — кто бы мог
ожидать!
Если уж
дядя говорил в комнате Фомы таким тоном и голосом, то, казалось бы, все обстояло благополучно. Но в том-то и беда, что
дядя неспособен был ничего угадать по лицу, как выразился Мизинчиков; а взглянув на Фому, я как-то невольно согласился, что Мизинчиков прав и что надо было чего-нибудь
ожидать…
— Никогда! Но, друг мой, неужели ж я буду наконец так счастлив? — вскричал
дядя, бросаясь ко мне на шею. — И как это она полюбила меня, и за что? за что? Кажется, во мне нет ничего такого… Я старик перед нею: вот уж не ожидал-то! ангел мой, ангел!.. Слушай, Сережа, давеча ты спрашивал, не влюблен ли я в нее: имел ты какую-нибудь идею?
В имении
дяди меня на первых же порах
ожидали еще новые, гораздо более удивительные вещи. Брат моей матери, князь Семен Одоленский, беспардонный либерал самого нелиберального времени, был человек, преисполненный всяческих противоречий и чудачеств.
Евсей насторожился,
ожидая поучения. Но кузнец снова сунул железо в огонь, вытер слёзы на щеках и, глядя в горн, забыл о племяннике. Пришёл мужик, принёс лопнувшую шину. Евсей спустился в овраг, сел там в кустах и просидел до заката солнца,
ожидая, не останется ли
дядя один в кузнице. Этого не случилось.
Дядя, без сомнения, не хотел в это вмешиваться, потому что не
ожидал от такого вмешательства ничего хорошего.
Еще отправляясь в Германию, я очень хорошо понимал, что ввиду отсрочки ехать к
дяде на Кавказ, где через полгода
ожидал меня офицерский чин, дававший в то время еще потомственное дворянство, я приносил тяжелую жертву, заботясь о судьбе сестры; но я счел это своим долгом и дорого за него заплатил.
В Новоселках
ожидали меня две новости: во-первых, письмо
дяди Петра Неофит., ворчавшего на мое замедление в университете, где, по его словам, я добивался какой-то премудрости.
Маленький лапсердачник вспыхнул. Глаза его засверкали, как острые гвоздики, и быстрым кошачьим движением он кинулся на обидчика. Дробыш стоял у края клумбы. При неожиданном толчке он запнулся и упал назад, сломав любимые цветы
дяди. Это очень сконфузило Дробыша. Он поднялся и стал с беспокойством смотреть на произведенные падением опустошения. Его маленький противник стоял, весь насторожившись,
ожидая, очевидно, продолжения битвы.
— Вот и хорошо! Дело, видите, в том, что всё ж таки мы здесь народ замеченный: одни на нас косятся, другие как бы
ожидают чего-то. Тут есть такие задетые за сердце люди… Заметили вы — мимо вас старик один всё прихрамывает? Малышеву Ивану двоюродный
дядя, начётчик, Пётр Васильевич Кузин — слышали? Он уже что-то понимает, как видать, и племянника выспрашивал про вас, и ко мне подъезжал не однажды. Человек внимательный.
Я, знаете, на правах
дяди ожидаю хоть бы и визита себе — не едут; мне немножко это и обидно.
— Что?! Как? Да ты в своем ли уме?! — почти крикнул адмирал, отступая от Володи и взглядывая на него своими внезапно загоревшимися глазками, как на человека, действительно лишившегося рассудка. — Тебе выпало редкое счастье поплавать смолоду в океанах, сделаться дельным и бравым офицером и повидать свет, а ты не рад…
Дядя за него хлопотал, а он… Не
ожидал я этого, Володя… Не
ожидал… Что же ты хочешь сухопутным моряком быть, что ли?.. У маменьки под юбкой все сидеть? — презрительно кидал он.
—
Дядя, какими судьбами, вот не
ожидала, — встретила его княжна восклицанием, не забывая почтительно поцеловать протянутую им ей руку.
Родные
дяди государя, князья Юрий и Михаил Васильевичи Глинские, мстительные и честолюбивые, несмотря на бдительность Шуйских, внушали своему племяннику, что ему время объявить себя действительным самодержцем и свергнуть похитителей власти, которые угнетают народ, осмеливаются глумиться над самим государем; что ему надо только вооружиться мужеством и повелеть; что Россия
ожидает его слова.
Но Ермак Тимофеевич хорошо знал русскую пословицу, гласящую: «как веревку ни вить, а все концу быть» и со страхом и надеждою
ожидал этого конца. Они решили с Ксенией Яковлевной переговорить с Семеном Иоаникиевичем, причем Ермак Тимофеевич сообщил девушке, что ее
дядя обещал наградить его всем, чего он пожелает.
«16-го мая. Погода ясная, но ветер столько холодный, что пришлось ехать в теплой шубе. В Мотыжине долго скучали,
ожидая; он прибыл часу в пятом или в шестом. Встретили благополучно, только за записку книг, за почистки и проч. несколько пожурил. Впрочем, обходился довольно ласково. При встрече были священники В — в, Р — ский и
дядя Г — с с клирами».