Неточные совпадения
Больной страдал всё больше и больше, в особенности от пролежней, которые нельзя уже было залечить, и всё больше и больше сердился на
окружающих, упрекая их во всем и в особенности за то, что ему не привозили доктора из Москвы.
Обольщение это было непродолжительно.
Больной заснул спокойно, но чрез полчаса кашель разбудил его. И вдруг исчезли все надежды и в
окружающих его и в нем самом. Действительность страдания, без сомнения, даже без воспоминаний о прежних надеждах, разрушила их в Левине и Кити и в самом
больном.
Боль была настолько сильна, что и прелесть
окружающего перестала существовать для меня. А идти домой не могу — надо успокоиться. Шорох в овраге — и из-под самой кручи передо мной вынырнул Дружок, язык высунул, с него каплет: собака потеет языком. Он ткнулся в мою
больную ногу и растянулся на траве. Боль напомнила мне первый вывих ровно шестьдесят лет назад в задонских степях, когда табунщик-калмык, с железными руками, приговаривал успокоительно...
Заехав к Писареву, я нашел его несколько в лучшем положении и, расспросив
окружающих, узнал, что у
больного к утру был пот, после которого он почувствовал облегчение.
Обремененные наследственными недугами,
больные и слабые, они считаются в родной семье за лишнюю тягость и с первых лет до того дня, когда оканчивают тихое, бездейственное поприще свое на земле в каком-нибудь темном углу избы, испытывают одно только горе, приправляемое ропотом
окружающих и горьким сознанием собственной своей бесполезности.
Это значит, что врачи не нужны, а их наука никуда не годится? Но ведь есть многое другое, что науке уже понятно и доступно, во многом врач может оказать существенную помощь. Во многом он и бессилен, но в чем именно он бессилен, может определить только сам врач, а не
больной; даже и в этих случаях врач незаменим, хотя бы по одному тому, что он понимает всю сложность происходящего перед ним болезненного процесса, а
больной и его
окружающие не понимают.
Неожиданное ухудшение в состоянии поправляющегося
больного, неизлечимый
больной, требующий от тебя помощи, грозящая смерть
больного, всегдашняя возможность несчастного случая или ошибки, наконец, сама атмосфера страдания и горя,
окружающая тебя, — все это непрерывно держит душу в состоянии какой-то смутной, не успокаивающейся тревоги.
И веру в себя недостаточно завоевать раз; приходится все время завоевывать ее непрерывно. У
больного болезнь затягивается; необходимо зорко следить за душевным состоянием его и его
окружающих; как только они начинают падать духом, следует, хотя бы наружно, переменить лечение, назначить другое средство, другой прием; нужно цепляться за тысячи мелочей, напрягая всю силу фантазии, тонко считаясь с характером и степенью развития
больного и его близких.
Везде, на каждом шагу, приходится быть актером; особенно это необходимо потому, что болезнь излечивается не только лекарствами и назначениями, но и душою самого
больного; его бодрая и верящая душа — громадная сила в борьбе с болезнью, и нельзя достаточно высоко оценить эту силу; меня первое время удивляло, насколько успешнее оказывается мое лечение по отношению к постоянным моим пациентам, горячо верящим в меня и посылающим за мною с другого конца города, чем по отношению к пациентам, обращающимся ко мне в первый раз; я видел в этом довольно комичную игру случая; постепенно только я убедился, что это вовсе не случайность, что мне, действительно, могучую поддержку оказывает завоеванная мною вера, удивительно поднимающая энергию
больного и его
окружающих.
В том бесконечно сложном и непонятном процессе, который представляет собою жизнь
больного организма, переплетаются тысячи влияний, — бесчисленные способы вредоносного действия данной болезни и
окружающей среды, бесчисленные способы целебного противодействия сил организма и той же
окружающей среды, — и вот тысяча первым влиянием является наше средство.
На сердце было одно чувство, — тупое, бесконечное отвращение и к этому
больному, и ко всей
окружающей мерзости, рвоте, грязи.
Она не узнавла
окружающих ее родных, не исключая и сестры Зины, с которой, между тем, в ее отсутствии вела долгие разговоры, предостерегая ее от коварства мужчин и восхваляя, как исключение, своего Осю. С последним
больная тоже вела оживленные беседы.
Эта всеобъемлющая природа была предметом его изучения — поднять хотя бы на одну линию завесу с того, чего еще не постигли великие умы, дать человечеству еще лишние доказательства его невежества и ничтожества перед высшей силой, управляющей миром, и этим возбудить в нем парения к небу — вот цель ученого-естествоиспытателя, независимо от того, применяет ли он свои знания к извлечению из этой природы средств для врачевания
больного человеческого организма, или же только наблюдает теоретически законы природы в их проявлениях в
окружающем его мире.
Окружающие ее были бессильны помочь ей; у них даже не поворачивался язык сказать ей слово утешения. Это слово звучало бы ложью, и все хорошо понимали, что это знала
больная; с полною основательностью ее грусти и беспокойства никто не мог не согласиться.
Несмотря на приговор врачей, несмотря на очевидность разрушения организма
больного человека, у
окружающих все же нет-нет, да мелькнет мысль, а может быть и выздоровеет.
Увидев, что его позвали к безнадежной
больной, он все-таки успокоил и ее, и
окружающих и в тот же день принес им самим составленную успокоительную микстуру.
Александр Васильевич вышел и поехал к разводу. Вслед за ним отбыл и Павел Петрович. Внимание всех
окружающих было напряжено. На разводе предстояла главная опасность, так как там было
больное место государя и Суворова. Так и вышло.