Неточные совпадения
— Да, если она такова, как вы ее
описываете, если столько
счастья в ней…
— И какое это
счастье, — продолжала она с чувством, — уметь писать, что чувствуешь и думаешь, и как бы я желала иметь этот дар, чтоб
описать свою жизнь.
Занятый постоянной работой в «Русских ведомостях», я перестал бывать у А.Я. Липскерова. Знаю, что он переживал трудные дни, а потом, уже когда на него насели судебные пристава, к нему, на его
счастье, подвернулся немец типографщик, дал взаймы на расплату семь тысяч рублей, а потом у него у самого типографию
описали кредиторы…
— Господин Кармазинов, — раздался вдруг один свежий юный голос из глубины залы. Это был голос очень молоденького учителя уездного училища, прекрасного молодого человека, тихого и благородного, у нас недавнего еще гостя. Он даже привстал с места. — Господин Кармазинов, если б я имел
счастие так полюбить, как вы нам
описали, то, право, я не поместил бы про мою любовь в статью, назначенную для публичного чтения…
Варвара Михайловна не забыла, но не могла сдержать своего обещания не объясняться с дочерью до отъезда Шатова, это мы уже знали; впрочем, она помнила об этом, и потому, исполняя отчасти обещанное: не спрашивать невесту, нравится ли ей жених, она
описывала только яркими красками будущее их
счастие и заключила тем, что она сама будет тогда совершенно счастлива, когда ее милая, добрая Наташа сделается женою Ардальона Семеныча.
Уже шестой час утра. Я взялся за дневник, чтобы
описать свое полное, разнообразное
счастье, и думал, что напишу листов шесть и завтра прочту Мане, но, странное дело, у меня в голове все перепуталось, стало неясно, как сон, и мне припоминается резко только этот эпизод с Варей и хочется написать: бедная Варя! Вот так бы все сидел и писал: бедная Варя! Кстати же зашумели деревья: будет дождь; каркают вороны, и у моей Мани, которая только что уснула, почему-то грустное лицо».
Поляк
описывает ей величие своего государя,
счастие союзников и бедствие врагов его…
Ни словом сказать, ни пером
описать того
счастья, той радости, что почувствовал Василий Борисыч, узнав от пришедшего из обители Бояркиных Семена Петровича об отъезде взбалмошной Устиньи.
Начав, как я сказал выше, с того, что возвел Nathalie Волосатину в сан богини, я просил у нее прощения в том, что огорчил ее моею невоспитанностью, — и далее пространно
описывал ей мое душевное состояние и объяснял причины, от которых оно произошло, то есть я выисповедался, что пил вино и вообще пал; но однако, по
счастию, я еще как-то удержался — и, скорбя о своем падении, ничего не открыл насчет королевецких ярмарочных дам под шатрами, а объяснил ужас и низость своего падения экивоками.
Словом, я был очень счастлив — и этим
счастьем дышали все письма, которые я писал матушке,
описывая в них в подробности все мои думы и впечатления.
Перо немеет, рука отказывается
описывать, а уму тяжело становится воспроизводить картину, этого, к
счастью, в русских семьях исключительного домашнего очага Салтыковых, очага, достойного, впрочем, такой женщины, какою была Дарья Николаевна Салтыкова или, попросту, Салтычиха.
В первом письме к нему
опишу свои проказы и решительно объявлю ему, чтобы он спешил насладиться
счастьем, столько лет его ожидающим.
Борис Иванович написал длинное письмо в Петербург Звегинцевым,
описывая им свое
счастье и прося у них, как у своих приемных родителей, благословения на брак с Татьяной Егоровной Никифоровой.