Неточные совпадения
Только один
человек во всем доме вполне искренне и горячо
оплакивал барышню — это был, конечно, старый Лука, который в своей каморке не раз всплакнул потихоньку от всех. «Ну, такие ее счастки, — утешал самого себя старик, размышляя о мудреной судьбе старшей барышни, — от своей судьбы не уйдешь… Не-ет!.. Она тебя везде сыщет и придавит ногой, ежели тебе такой предел положон!»
— Представьте себе, что в прошлом году сделал Шепшерович! Он отвез в Аргентину тридцать женщин из Ковно, Вильно, Житомира. Каждую из них он продал по тысяче рублей, итого, мадам, считайте, — тридцать тысяч! Вы думаете на этом Шепшерович успокоился? На эти деньги, чтобы
оплатить себе расходы по пароходу, он купил несколько негритянок и рассовал их в Москву, Петербург, Киев, Одессу и в Харьков. Но вы знаете, мадам, это не
человек, а орел. Вот кто умеет делать дела!
«Tout le grand monde a ete chez madame la princesse… [«Все светское общество было у княгини… (франц.).] Государь ей прислал милостивый рескрипт… Все удивляются ее доброте: она самыми искренними слезами
оплакивает смерть
человека, отравившего всю жизнь ее и, последнее время, более двух лет, не дававшего ей ни минуты покоя своими капризами и страданиями».
— У нас есть своя правда, своя юридическая совесть, — продолжал директор. — Между политическими преступниками есть благороднейшие
люди; их участь
оплакивают; но все-таки казнят, потому что юридически они виноваты.
— Поэтому вы полагаете, что мое дело с Тулузовым тоже семейное? — спросил он явно гневным голосом. — И как вам не грех сравнивать Валерьяна с каким-то выходцем! Вместо того, чтобы
оплакивать вашу ошибку, ваше падение, вы хотите закидать грязью хотя и безрассудного, но честного
человека!..
Странны
люди, собирающиеся в конгрессы, говорящие речи о том, как ловить птиц, посыпая им соли на хвост, хотя они не могут не знать, что этого нельзя делать; удивительны те, которые, как Мопассан, Род и мн. др., ясно видят весь ужас войны, всё противоречие, вытекающее из того, что
люди делают не то, что им нужно, выгодно и должно делать,
оплакивают при этом трагизм жизни и не видят того, что весь трагизм этот прекратится тотчас же, как только
люди перестанут рассуждать о том, о чем им не нужно рассуждать, а начнут не делать того, что им больно, неприятно и противно делать.
«С тех пор, как я живу на свете, мне часто приходится слышать от многих частных
людей возмущение против этой ужасающей привычки международного убиения. Все признают и
оплакивают это зло; но как ему помочь? Очень часто пытались уничтожить дуэли: это казалось так легко! Так нет же! Все усилия, сделанные для достижения этой цели, ни к чему не послужили и никогда ни к чему не послужат.
— Словом,
человек страдает о прошедшем и
оплакивает его! — заключил граф.
А.П.». И так и не заметил этой ночи, последней в этой жизни, не простился с нею, не обласкал глазами, не
оплакал — вся она прошла в биении переполненного сердца, взрывах ненужных слов, разрывавших голову, в чуждой этому дому любви к чуждому и далекому
человеку.
Перед ореховым гладким столом сидела толстая женщина, зевая по сторонам, добрая женщина!.. жиреть, зевать, бранить служанок, приказчика, старосту, мужа, когда он в духе… какая завидная жизнь! и всё это продолжается сорок лет, и продолжится еще столько же… и будут
оплакивать ее кончину… и будут помнить ее, и хвалить ее ангельский нрав, и жалеть… чудо что за жизнь! особливо как сравнишь с нею наши бури, поглощающие целые годы, и что еще ужаснее — обрывающие чувства
человека, как листы с дерева, одно за другим.
Старался я узнать
людей;
Узнал — и в горести своей
Оплакал жребий их ужасный.
Сердца их злобны — и несчастны;
Они враги врагам своим,
Враги друзьям, себе самим.
Этот случай очень характерен. Господин Иванов, — заметьте,
человек состоятельный, — заставляет врача «немедленно» приехать к себе с другого конца такого большого города, как Рига, потраченное врачом время
оплачивает тридцатью-сорока копейками, — и не себя, а врача же пригвождает к позорному столбу за корыстолюбие! И газета печатает его письмо, и читатели возмущаются врачом…
Тетя Полли не
оплакивала и князе
человека, которого бы она предпочитала всем другим
людям, — что выражает банальное требование так называемой «любви», — но она
оплакивала в нем человека-брата, которого она встретила случайно, заставила его проделать все, что хотела, и к которому не оказала благоволения.
В основе всех этих разнообразных мифов лежит, всего вероятнее, факт чисто натуралистического характера — гибель растительности под влиянием зимних холодов.
Люди оплакивали смерть бога растительности, убитого чудовищами зимы. Приходило время — и бог воскресал в блеске весенней радости и преизбытка сил, и
люди восторженно приветствовали прекрасного бога-жизненосца.
— Это ничего не значит. Там у него слушатели, которым он говорит только то, что обязан говорить по требованиям службы; а тебя он учит, как внушает ему его любовь к просвещению и истине. Ты — счастливец, сын мой: ты имеешь редкого образователя, трудов которого нельзя
оплатить никакими деньгами. Дорожи им и уважай его, потому что это такой честный и свободномыслящий
человек, значение которого ты поймешь только со временем.
Весь Гори
оплакивал маму… Полк отца, знавший ее я горячо любивший, рыдал, как один
человек, провожая ее худенькое тельце, засыпанное дождем роз и магнолий, на грузинское кладбище, разбитое поблизости Гори.
Никого не собирали на эти похороны, кроме эскадрона, в котором служил покойник, но
люди во множестве сами пришли отовсюду. Вдоль всего пути от гостиницы вплоть до кладбищенской церкви стали
люди разного положения. Женщин больше, чем мужчин. Им никто не внушал, о чем надо жалеть, но они сами знали, чту надо
оплакать, и плакали о погибшей молодой жизни, которая сама оборвала себя «за благородность». Да-с, я вам употребляю то слово, какое все говорили друг другу.
Она
оплакивала свою дочку, так скоро умершую, вспоминала с любовью молодого
человека, который ухаживал за ней в это тяжелое время.
Это было в то время, когда Россия в лице дальновидных девственниц-политиков
оплакивала разрушение мечтаний о молебне в Софийском соборе и чувствительнейшую для отечества потерю двух великих
людей, погибших во время войны (одного, увлекшегося желанием как можно скорее отслужить молебен в упомянутом соборе и павшего в полях Валахии, но зато и оставившего в тех же полях два эскадрона гусар, и другого, неоцененного
человека, раздававшего чай, чужие деньги и простыни раненым и не кравшего ни того, ни другого); в то время, когда со всех сторон, во всех отраслях человеческой деятельности, в России, как грибы, вырастали великие люди-полководцы, администраторы, экономисты, писатели, ораторы и просто великие
люди без особого призвания и цели.
Не возносись, что ты гордый писатель, а я маленький и никому не известный
человек Илья Петрович — а всеми слезами твоими
оплачь, всею жалостью пожалей, цветами укрась мою безвременную могилу!
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие
человека. В Петербурге и губерниях, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах
оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отмстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке-маркитантке и тому подобное…