Неточные совпадения
— Весьма сожалею, что Николай Михайловский и вообще наши «страха ради иудейска» стесняются признать духовную связь народничества со славянофильством. Ничего не значит, что славянофилы — баре, Радищев, Герцен, Бакунин — да мало ли? — тоже баре. А ведь именно славянофилы
осветили подлинное своеобразие русского народа. Народ чувствуется и понимается не сквозь цифры земско-статистических сборников, а сквозь фольклор, — Киреевский, Афанасьев, Сахаров, Снегирев, вот кто учит слышать
душу народа!
Вере становилось тепло в груди, легче на сердце. Она внутренно вставала на ноги, будто пробуждалась от сна, чувствуя, что в нее льется волнами опять жизнь, что тихо, как друг, стучится мир в
душу, что
душу эту, как темный, запущенный храм,
осветили огнями и наполнили опять молитвами и надеждами. Могила обращалась в цветник.
Но русской
душе недостает мужественного сознания, она не сознает, не
освещает своей собственной стихии, она многое смешивает.
Ныне будете сами себе вожди, и хотя советы мои будут всегда светильником ваших начинаний, ибо сердце и
душа ваша мне отверсты, но яко свет, отдаляяся от предмета, менее его
освещает, тако и вы, отриновенны моего присутствия, слабое ощутите согрение моея дружбы.
Оксину
душу осветил внутренний свет, та радость, которая боится сознаться в собственном существовании.
— Ко всему несут любовь дети, идущие путями правды и разума, и все облачают новыми небесами, все
освещают огнем нетленным — от
души. Совершается жизнь новая, в пламени любви детей ко всему миру. И кто погасит эту любовь, кто? Какая сила выше этой, кто поборет ее? Земля ее родила, и вся жизнь хочет победы ее, — вся жизнь!
Даже больной, он кое-как переходил в столовую и чувствовал, как молодые речи и страстные стремления постепенно
освещали его существо, зажигали его
душу смутными, но уже неодолимыми стремлениями…
Она слушала, волновалась, мыслила, мечтала… Но в эти одинокие мечтания неизменно проникал образ Семигорова, как светлый луч, который пробудил ее от сна,
осветил ее
душу неведомыми радостями. Наконец сердце не выдержало — и увлеклось.
На дне
души каждого лежит та благородная искра, которая сделает из него героя; но искра эта устает гореть ярко — придет роковая минута, она вспыхнет пламенем и
осветит великие дела.
Мой дом, место доктора при больнице, с полным содержанием от меня Вам и Вашей супруге, с платою Вам тысячи рублей жалованья в год с того момента, как я сел за сие письмо, готовы к Вашим услугам, и ежели Вы называете меня Вашим солнцем, так и я Вас именую взаимно тем же оживляющим светилом, на подвиге которого будет стоять, при личном моем свидании с Вами,
осветить и умиротворить мою бедствующую и грешную
душу.
Эти разговоры точно подливали масла в потухавшую лампу Маркушки и в последний раз
освещали ярким лучом его холодевшую
душу.
Вместе с этим слабым детским криком как словно какой-то животворный луч солнца глянул неожиданно в темную, закоптелую избу старого рыбака,
осветил все лица, все углы, стены и даже проник в самую
душу обывателей; казалось, ангел-хранитель новорожденного младенца осенил крылом своим дом Глеба, площадку, даже самые лодки, полузанесенные снегом, и дальнюю, подернутую туманом окрестность.
Спрашивается: какие идеалы могут волновать
души этих людей? Очевидно, идеалы крепостного права. Какие воспоминания могут
освещать их постылые существования? — очевидно, воспоминания о крепостном праве. При нем они были сыты и, вдобавок, пользовались ручным боем. Сытость представляла право естественное, ручной бой — право формальное, означавшее принадлежность к дирижирующему классу.
Он чувствовал, что на месте его недоумения пред жизнью вспыхнуло что-то иное, что вот-вот
осветит мрак его
души и успокоит её навсегда.
Он лёг спать не у себя в каморке, а в трактире, под столом, на котором Терентий мыл посуду. Горбун уложил племянничка, а сам начал вытирать столы. На стойке горела лампа,
освещая бока пузатых чайников и бутылки в шкафу. В трактире было темно, в окна стучал мелкий дождь, толкался ветер… Терентий, похожий на огромного ежа, двигал столами и вздыхал. Когда он подходил близко к лампе, от него на пол ложилась густая тень, — Илье казалось, что это ползёт
душа дедушки Еремея и шипит на дядю...
Иногда в комнате они все разгорались, как большой костер, и Ежов был среди них самой яркой головней, но блеск этого костра слабо
освещал тьму
души Фомы Гордеева.
И вот, когда сумма этих унизительных страхов накопится до nec plus ultra [До крайних пределов (лат.)], когда чаша до того переполнится, что новой капле уж поместиться негде, и когда среди невыносимо подлой тоски вдруг голову
осветит мысль: «А ведь, собственно говоря, ни Грацианов, ни Колупаев залезать ко мне в
душу ни от кого не уполномочены», — вот тогда-то и является на выручку дикая реакция, то есть сквернословие, мордобитие, плеванье в лохань, одним словом — все то, что при спокойном, хоть сколько-нибудь нормальном течении жизни, мирному гражданину даже на мысль не придет.
Душа его, окрашенная яркими красками юности,
освещала жизнь фейерверками славных шуток, хороших песен, острых насмешек над обычаями и привычками людей, смелыми речами о грубой неправде жизни.
Возле запутанных периодов вдруг одно слово, как молния,
освещает бесконечное пространство вокруг, и
душа ваша долго еще трепещет от громовых раскатов этого слова и благоговеет перед высказавшим его.
… И — по сём возвращаюсь туда, где люди освобождают
души ближних своих из плена тьмы и суеверий, собирают народ воедино,
освещают пред ним тайное лицо его, помогают ему осознать силу воли своей, указывают людям единый и верный путь ко всеобщему слиянию ради великого дела — всемирного богостроительства ради!
Речи старика кажутся тёмными, и хотя порой сверкают жуткие искры в словах его, но они только ослепляют меня, не
освещая тьму
души.
Промозглая темнота давит меня, сгорает в ней
душа моя, не
освещая мне путей, и плавится, тает дорогая сердцу вера в справедливость, во всеведение божие. Но яркой звездою сверкает предо мной лицо отца Антония, и все мысли, все чувства мои — около него, словно бабочки ночные вокруг огня. С ним беседую, ему творю жалобы, его спрашиваю и вижу во тьме два луча ласковых глаз. Дорогоньки были мне эти три дня: вышел я из ямы — глаза слепнут, голова — как чужая, ноги дрожат. А братия смеётся...
Я кое-что читал о русском народе, о его артельности, социальности, о мягкой, широкой, отзывчивой на добро его
душе, но гораздо больше я знал народ непосредственно, с десяти лет живя за свой страх, вне внушений семьи и школы. Большей частью мои личные впечатления как будто хорошо сливались с прочитанным: да, люди любят добро, ценят его, мечтают о нем и всегда ждут, что вот оно явится откуда-то и обласкает,
осветит суровую, темную жизнь.
Анна Сергеевна была трогательна, от нее веяло чистотой порядочной, наивной, мало жившей женщины; одинокая свеча, горевшая на столе, едва
освещала ее лицо, но было видно, что у нее нехорошо на
душе.
Я ее по целым дням носил на руках, согревал ее собственным дыханием, а она уходила от меня все дальше, дальше, в тот неведомый никому мир, где сознание уже не
освещает живую
душу…
— Иуда, — сказал Иисус и молнией своего взора
осветил ту чудовищную груду насторожившихся теней, что была
душой Искариота, — но в бездонную глубину ее не мог проникнуть. — Иуда! Целованием ли предаешь сына человеческого?
На Новой даче тихо, нет ни
души, и только золотые голуби, золотые оттого, что их
освещает солнце, летают над домом.
Цель этого рода романа — оживить мертвую букву летописного сказания, вдохнуть живую
душу в мертвый скелет подобранных фактов,
осветить лучом поэтического разумения исторически темную эпоху, представить частную внутреннюю жизнь общества, о котором история рассказывает нам только внешние события и отношения.
Я нарочно иду нечёсаным,
С головой, как керосиновая лампа, на плечах.
Ваших
душ безлиственную осень
Мне нравится в потёмках
освещать.
Мне нравится, когда каменья брани
Летят в меня, как град рыгающей грозы,
Я только крепче жму тогда руками
Моих волос качнувшийся пузырь.
Цельный, самим собою сильный инстинкт жизни говорить так не может. Ему нет нужды «надувать себя», он верит в свои силы, не рассчитывает их на определенный срок. Прежде же и главнее всего — для него вполне несомненна святая законность своего существования. Жизненный же инстинкт, который сам стыдится себя, который сам спешит признать себя «подлым» и «неприличным», — это не жизненный инстинкт, а только жалкий его обрывок. Он не способен осиять
душу жизнью, — способен только ярко
осветить ее умирание.
Алеша полагает, что Иван к этому близок. Но мы уже видели, Алеша глубоко ошибается. Умирающую под холодным пеплом последнюю искорку жизни он принимает за огонь, способный ярко
осветить и жарко согреть
душу.
Разбудили меня лай Азорки и громкие голоса. Фон Штенберг, в одном нижнем белье, босой и с всклоченными волосами, стоял на пороге двери и с кем-то громко разговаривал. Светало… Хмурый, синий рассвет гляделся в дверь, в окна и в щели барака и слабо
освещал мою кровать, стол с бумагами и Ананьева. Растянувшись на полу на бурке, выпятив свою мясистую, волосатую грудь и с кожаной подушкой под головой, инженер спал и храпел так громко, что я от
души пожалел студента, которому приходится спать с ним каждую ночь.
Токарев, увлеченный трудным разыгрыванием большого шлема с Елкиным, случайно поднял глаза. За соседним столом, лицом к нему, сидел Василий Васильевич, глядя в карты. Свечи
освещали его лицо — серьезное и строгое, со сдвинутыми тонкими бровями… У Токарева прошло по
душе странное чувство. Что такое? Где он недавно видел такое же лицо? Ах, да!.. Совсем с таким лицом Варвара Васильевна стояла недавно перед решеткою в ожидании, когда служитель откроет дверь к бешеному…
Тон его слов показался бы ему, говори их другой, слащавым, «казенным», как нынче выражаются в этих случаях. Но у него это вышло против воли. Она приводила его в умиленное настроение, глубоко трогала его. Ничего не было «особенного» в ее плане. Детская амбулатория!.. Мало ли сколько их заводится. Одной больше, одной меньше. Не самое дело, а то, что она своей
душой будет
освещать и согревать его… Он видел ее воображением в детской лечебнице с раннего утра, тихую, неутомимую, точно окруженную сиянием…
— Да-с, мою совесть. Мне вовсе не нужно проникать в глубину
души подсудимого. Это метода опасная… Скажет он мне всю правду — хорошо. Не скажет — можно и без этого обойтись. Но если он мне рассказал факты, то мне же надо предоставить и
освещать их; так ли я говорю? — кротко спросил он.
Разве вам не нравится, что всю мою
душу освещаете вы один?
Свет из окна
осветил слегка и мгновенно женщину молодую, пригожую, без кики и убруса, лежавших поодаль от нее, с распущенными косами. Она обвилась руками своими около ног Хабара и под градом ударов целовала его колена, а может быть, старалась, прилепясь к ним устами,
задушить отголосок своих страданий.
— Великое дело совершил ты надо мной, добрый пастырь стада Христова, — начал Синявин, сделав три земных поклона, — свет пролил мне в
душу словом Божиим, просветлил мой ум, и совесть моя чернее ночи мне показалась. Помоги мне и ее
осветить светом истины. Помолись за меня, великого грешника, отец мой духовный!
Когда же в немом восторге слеза умиления прольется из глаз, упадет на сердце и
осветит его, когда
душа зарвется из пленной оболочки своей и запросится в мир чудес и света… тогда поймешь этот мир, несравненно более прекрасный, нежели оставленный тобой.
— Хорошо, мы увидим! — повторил сурово Фиоравенти, и между тем гений мести летучею молниею
осветил бездну
души его и начертил ему, что он должен был делать.
— Отдали от себя печальную мысль. Пусть надежда не гаснет в
душе твоей и
освещает для тебя в будущем твое создание.
Но тотчас же он вспомнил, как неожиданная молния
осветила полураздетую Исанку. И откровенная, сосущая, до тоски жадная страсть прибойною волною всплеснулась в
душе и смыла все самоупреки: сладко заныла
душа и вся сжалась в одно узкое, острое, державное желание — владеть этим девичьим телом. Только бы это, а остальное все пустяки. И уже далеко от
души, как легкие щепки на темных волнах, бессильно трепались самоупреки, стыд, опасения за последствия.
Вся же та любовь к добру и истине, которая лежит в
душе человека, все усилия его
осветить разумом явления жизни, вся моя духовная жизнь — всё это не только не важно по этому учению, но это есть прелесть или гордость.
Теплые лучи,
освещая и согревая тело, как будто снимают суровость с
души, дают усиленную ясность уму и ту приуготовительную теплоту сердцу, при которой человек становится чутче к призывам добра. Согретый и освещенный, он как бы гнушается темноты и холода сердца и сам готов
осветить и согреть в сумрачной тени зимы цепенеющего брата.