Неточные совпадения
Еду я все еще по пустыне и долго буду
ехать: дни, недели, почти месяцы. Это не поездка, не путешествие, это
особая жизнь: так длинен этот путь, так однообразно тянутся дни за днями, мелькают станции за станциями, стелются бесконечные снежные поля, идут по сторонам Лены высокие горы с красивым лиственничным лесом.
Эта Катя — cette charmante personne, [эта очаровательная
особа (фр.).] она разбила все мои надежды: теперь она пойдет за одним вашим братом в Сибирь, а другой ваш брат
поедет за ней и будет жить в соседнем городе, и все будут мучить друг друга.
— Вы догадываетесь, — сказал Сильвио, — кто эта известная
особа.
Еду в Москву. Посмотрим, так ли равнодушно примет он смерть перед своей свадьбой, как некогда ждал ее за черешнями!
В частном доме не было для меня
особой комнаты. Полицмейстер велел до утра посадить меня в канцелярию. Он сам привел меня туда, бросился на кресла и, устало зевая, бормотал: «Проклятая служба; на скачке был с трех часов да вот с вами провозился до утра, — небось уж четвертый час, а завтра в девять часов с рапортом
ехать».
Но в эту ночь, как нарочно, загорелись пустые сараи, принадлежавшие откупщикам и находившиеся за самым Машковцевым домом. Полицмейстер и полицейские действовали отлично; чтоб спасти дом Машковцева, они даже разобрали стену конюшни и вывели, не опаливши ни гривы, ни хвоста, спорную лошадь. Через два часа полицмейстер, парадируя на белом жеребце,
ехал получать благодарность
особы за примерное потушение пожара. После этого никто не сомневался в том, что полицмейстер все может сделать.
Делалось это под видом сбора на «погорелые места». Погорельцы, настоящие и фальшивые, приходили и приезжали в Москву семьями. Бабы с ребятишками ездили в санях собирать подаяние деньгами и барахлом, предъявляя удостоверения с гербовой печатью о том, что предъявители сего
едут по сбору пожертвований в пользу сгоревшей деревни или села. Некоторые из них покупали
особые сани, с обожженными концами оглоблей, уверяя, что они только сани и успели вырвать из огня.
Кроме того, — железных дорог тогда еще не было, — по зимам шли обозы с его сухарями, калачами и сайками, на соломе испеченными, даже в Сибирь. Их как-то
особым способом, горячими, прямо из печи, замораживали, везли за тысячу верст, а уже перед самой
едой оттаивали — тоже
особым способом, в сырых полотенцах, — и ароматные, горячие калачи где-нибудь в Барнауле или Иркутске подавались на стол с пылу, с жару.
На окраинах существовал
особый промысел. В дождливую погоду, особенно осенью, немощеный переулок представлял собой вязкое болото, покрытое лужами, и надо меж них уметь лавировать, знать фарватер улицы. Мальчишки всегда дежурили на улице. Это лоцманы. Когда
едет богатый экипаж — тут ему и беда.
Губернаторский чиновник
особых поручений Ипполит Гловацкий, огорчаемый узкостью губернской карьеры,
поехал с Зарницыным, чтобы при содействии зятя переместиться на службу в Петербург.
— Во всяком случае, — продолжала она, — я ни сама не хочу оставаться в этих номерах; ни вас здесь оставлять с вашими приятелями и приятельницами-девицами.
Поедем сейчас и наймем себе
особую квартиру. Я буду будто хозяйка, а ты у меня на хлебах будешь жить.
Я стороной услыхала, что его обкрадывают разные приближенные
особы, и решилась сама
поехать к нему.
— И опять глупо: этакую новость сообщил! Кто же этого не знает… ну, скажите, кто этого не знает? И Вершинину, и Майзелю, и Тетюеву, и всем давно хочется столкнуть нас с места; даже я за вас не могу поручиться в этом случае, но это — все пустяки и не в том дело. Вы мне скажите: кто эта
особа, которая
едет с Блиновым?
Собственно Лаптева Родион Антоныч нисколько не боялся и даже был рад его видеть, а вот эта
особа, которая
едет с генералом Блиновым…
Прошло мучительных десять минут, а Родион Антоныч все не приходил. Раиса Павловна лежала в своем кресле с полузакрытыми глазами, в сотый раз перебирая несколько фраз, которые лезли ей в голову: «Генерал Блинов честный человек… С ним
едет одна
особа, которая пользуется безграничным влиянием на генерала; она, кажется, настроена против вас, а в особенности против Сахарова. Осторожность и осторожность…»
Гораздо серьезнее будет встреча Раисы Павловны с той
особой, которая
едет с генералом Блиновым.
— Да вы сегодня, кажется, совсем с ума спятили: я буду советоваться с Платоном Васильичем… Ха-ха!.. Для этого я вас и звала сюда!.. Если хотите знать, так Платон Васильич не увидит этого письма, как своих ушей. Неужели вы не нашли ничего глупее мне посоветовать? Что такое Платон Васильич? — дурак и больше ничего… Да говорите же наконец или убирайтесь, откуда пришли! Меня больше всего сводит с ума эта
особа, которая
едет с генералом Блиновым. Заметили, что слово
особа подчеркнуто?
— Если бы Лаптев
ехал только с генералом Блиновым да с Прейном — это все были бы пустяки, а тут замешалась
особа. Кто она? Что ей за дело до нас?
— Что бы там такое было? — подумала вслух m-lle Эмма, не обращаясь ни к кому. — Уж не та ли
особа, которая
едет с Блиновым.
Майзель поджидал Тетюева с
особым нетерпением и начинал сердиться, что тот заставлял себя ждать. Но Тетюев, как назло, все не
ехал, и Майзель, взорванный такой невнимательностью, решился без него приступить к делу.
Попадавшиеся навстречу чиновники и купечество, делавшие почти фрунт, не могли не заметить этого; а жена одного из чиновников
особых поручений, очень молоденькая еще дама, ехавшая на пролетках, нарочно велела кучеру
ехать шагом и долго, прищурившись, смотрела вслед двум властителям.
Аггей Никитич, с своей стороны, тоже находил совершенно неприличным
ехать ей в его экипаже и придумал было нанять для Марьи Станиславовны
особую тройку; но и то было как-то странно.
Послание это привело Егора Егорыча еще в больший экстаз, так что, захватив оба письма Сусанны, он
поехал к Михаилу Михайлычу Сперанскому, которому объявил с первых же слов, что привез ему для прочтения два письма одной юной девицы, с тем, чтобы спросить у него мнения, как следует руководить сию ищущую наставлений
особу.
Что бы сие, думаю, за неведомая
особа, да и ко мне ли она
едет или только ошибкой правит на меня путь свой?
Багаж его увеличился: прелестные голубые глазки, кормилица и грудной ребенок
ехали в
особой бричке.
Они
ехали в отдельном купе. Обоим было грустно и неловко. Она сидела в углу, не снимая шляпы, и делала вид, что дремлет, а он лежал против нее на диване, и его беспокоили разные мысли: об отце, об «
особе», о том, понравится ли Юлии его московская квартира. И, поглядывая на жену, которая не любила его, он думал уныло: «Зачем это произошло?»
Он уж точно ни на что не надеялся теперь и старался не вспоминать — пуще всего не вспоминать; он
ехал в Россию… — надо же было куда-нибудь деваться! — но уже никаких, лично до собственной
особы касающихся, предположений не делал.
Chaque baron а sà fantaisie, [У каждого барона своя фантазия (франц. поговорка)] а фантазия Патрикея была та, что он и в дряхлой старости своей, схоронив княгиню Варвару Никаноровну, не
поехал в Петербург к своему разбогатевшему сыну, а оставался вольным крепостным после освобождения и жил при
особе дяди князя Якова.
Мы узнали, что он
поехал жениться в деревню к своей невесте, Настасье Петровне Елагиной, что через месяц после свадьбы они приедут в Казань, наймут
особый дом и тогда уже возьмут нас к себе и что до тех пор будет заниматься нами Григорий Иваныч.
Работал Персиков без
особого жара в куриной области, да оно и понятно, — вся его голова была полна другим — основным и важным — тем, от чего оторвала его куриная катастрофа, т. е. от красного луча. Расстраивая свое и без того надломленное здоровье, урывая часы у сна и
еды, порою не возвращаясь на Пречистенку, а засыпая на клеенчатом диване в кабинете института, Персиков ночи напролет возился у камеры и микроскопа.
Ему писали, что, по приказанию его, Эльчанинов был познакомлен, между прочим, с домом Неворского и понравился там всем дамам до бесконечности своими рассказами об ужасной провинции и о смешных помещиках, посреди которых он жил и живет теперь граф, и всем этим заинтересовал даже самого старика в такой мере, что тот велел его зачислить к себе чиновником
особых поручений и пригласил его каждый день ходить к нему обедать и что, наконец, на днях приезжал сам Эльчанинов, сначала очень расстроенный, а потом откровенно признавшийся, что не может и не считает почти себя обязанным
ехать в деревню или вызывать к себе известную даму, перед которой просил даже солгать и сказать ей, что он умер, и в доказательство чего отдал послать ей кольцо его и локон волос.
Услышавши, что эта
особа переехала в Каменки и еще кой-что, я решилась сама убедиться в том и
поехала к графу, но жестоко была наказана за мое любопытство.
Лучшее сообщение с Берлином тогда представляли пароходы, отправлявшиеся из Петербурга в Штетин; с ними и
ехали за границу. А из пароходов, совершавших эти рейсы, самым удобным и комфортабельным по тому времени почитался пароход «Александр». На нем ездила лучшая публика. По крайней мере все места в весенних рейсах «Александра» обыкновенно сберегались для
особ знатных. На этом пароходе, в первый его весенний рейс, и назначено было отправить Николая Фермора с его провожатым.
Поговорив весело о приданом, которое по молодости Наташи не было приготовлено и за которым надобно было
ехать или посылать в Москву, об отделе дочери и устройстве
особой деревни, имеющей состоять из двухсот пятидесяти душ, о времени, когда удобнее будет сыграть свадьбу, Болдухины пришли к тому, как теперь поступить с Шатовым, которому дано слово не говорить с дочерью об его намерении до его отъезда.
Дороднов. Доглядывай, советую. Ну, гости посидят, посидят, да и
поедут. (Хочет идти.) Постой! Вот было забыл. У меня дома еще документ, это дело
особь статья; я его с теми и не мешаю. Уж я его хоть бросить, так в ту ж пору; да дай, думаю, посоветуюсь, что с ним делать, все-таки жалко.
Губернатор давно закончил прием, собирается
ехать к себе на дачу и ждет чиновника
особых поручений Козлова, который
поехал кое за какими покупками для губернаторши. Он сидит в кабинете за бумагами, но не работает и думает. Потом встает и, заложив руки в карманы черных с красными лампасами штанов, закинув седую голову назад, ходит по комнате крупными, твердыми, военными шагами. Останавливается у окна и, слегка растопырив большие, толстые пальцы, внушительно и громко говорит...
Про собачек этих
особый экипаж шел, а для охранения их нарочный исправник
ехал, да как-то по нечаянности одну собачку и потерял, так ее превосходительство губернаторша, невзирая на свой великий сан, по щеке его ударила при всей публике да из службы еще за то выгнали, времена какие были-с.
— Прежде, сударь, бывало, губернатор по губернии
ехал, аки владыко земной: что одних чиновников этих при
особе его состояло, что этого дворянства по дороге пристанет.
Я сначала и поверил, а потом люди их стали болтать, что, когда она туда прибыла, так он ей нанял
особую маленькую квартиру, и что ни к невесте, ни к ее родне даже и не представлял, и что будто бы даже старуха и на свадьбу не была приглашена, и что уж после сама молодая, узнавши, что у ней есть свекровь,
поехала и познакомилась, и что тесть и теща ему за это очень пеняли.
Поехали: мы с дядей по себе, а для них
особый извозчик.
Иван Иванович. Попробуем. Диана божественная! (Целует ее руку.) Помните, матушка, прошлый год? Ха-ха! Люблю таких
особ, побей меня бог! Не люблю малодушия! Вот она где самая-то и есть эмансипация женская! Ее в плечико нюхаешь, а от нее порохом, Ганнибалами да Гамилькарами пахнет! Воевода, совсем воевода! Дай ей эполеты, и погиб мир!
Поедем! И Сашку с собой возьмем! Всех возьмем! Покажем им, что значит кровь военная, Диана божественная, ваше превосходительство, Александра Македонская!
Письмо было из губернаторской канцелярии. Нужный и осторожный правитель ее через третьи сутки уведомлял щедрую Манефу, что для осмотра Оленевских обителей
едет из Петербурга
особый чиновник, в генеральском чине, с большими полномочиями, и что к такому человеку апостольских повелений применять нельзя… В конце письма сказано, чтоб страшного гостя ждали на днях.
Всё время, пока телега
ехала по селу, Кузьма неутомимо болтал и привязывался ко всем встречным. С одного он сорвал шапку, другому ткнул кулаком в живот, третьего потрогал за бороду. Баб называл он милыми, душечками, мамашами, а мужиков, соображаясь с
особыми приметами, рыжими, гнедыми, носастыми, кривыми и т. п. Всё это возбуждало самый живой и искренний смех. Скоро у Кузьмы нашлись и знакомые. Послышались возгласы; «А, Кузьма Шкворень! Здравствуй, вешаный! Давно ли из острога вернулся?»
А тут, между тем, то и дело в прихожей звонки раздаются: то к тому, то к другому посетители являются, гости, которые вообще не были стесняемы временем своего появления, а также и
особы вроде дворника, водовоза, лавочника со счетом, и эта последняя публика прет все больше к администратору Полоярову, а Полояров, по большей части, дома не сказывается и велит всем отказывать либо же утешать их тем, что
поехал в редакцию деньги за статьи получать.
В полчаса Хвалынцев был уже совершенно готов предстать пред очи
особы и
поехал к Иосифу Игнатьевичу. Тот уже действительно дожидался его, и они отправились.
—
Ехавши сюда, ночевала я в одном селе — забыла, как оно называется. Разговорилась с хозяевами — люди они простые, хорошие. Зашла у нас речь про ваши Луповицы. И они говорили, правду иль нет, этого я уж не знаю, будто здешние господа какую-то
особую веру в тайне содержат.
Наказание с этим разливом! В Колывани мне не дают почтовых лошадей; говорят, что по берегу Оби затопило луга, нельзя
ехать. Задержали даже почту и ждут насчет ее
особого распоряжения.
По ее мнению, ему не оставалось ничего иного, как
ехать с нею назад в Россию, а по его соображениям это было крайне рискованно, и хотя Глафира обнадеживала его, что ее брат Грегуар Акатов (которого знавал в старину и Висленев) теперь председатель чуть ли не полусотни самых невероятных комиссий и комитетов и ему не будет стоить
особого труда поднять в одном из этих серьезных учреждений интересующий Иосафа мужской вопрос, а может быть даже нарядить для этого вопроса
особую комиссию, с выделением из нее
особого комитета, но бедный Жозеф все мотал головой и твердил...
— Петр Николаич, а как же
особое мнение, — испугался секретарь. — Когда же вы его, благодетель, напишете? Ведь вам в шесть часов в город
ехать!
Ее лицо нашел он миловидным и очень знакомым по типу. Наверное, она откуда-нибудь с Волги же родом, скорее сверху, из Ярославля, Костромы, Кинешмы; какая-нибудь обывательская дочь, бабенка или девушка; много-много — молоденькая жена станового, акцизного или пароходского служащего,
едет на ярмарку повеселиться, к мужу, или одна урвалась. Может быть, из воспитанных, потому что держит себя без купеческой чопорности, даже весьма развязно, так что ее примут, пожалуй, и за
особу, склонную к приключениям.
Палтусов встал и прошелся по гостиной. Он приехал на просительную записку генерала. Тот писал ему, что возлагает на него
особую надежду. Сначала Палтусов не хотел
ехать… Долгушин, наверно, будет денег просить. Денег он не даст и никогда не давал. Заехал так, из жалости, по дороге пришлось. Не любит он его рожи, его тона, всей его болтовни.