Неточные совпадения
Элегантный слуга с бакенбардами, неоднократно жаловавшийся своим знакомым
на слабость своих нерв, так испугался, увидав лежавшего
на полу господина, что
оставил его истекать кровью и убежал за помощью. Через час Варя, жена брата, приехала и с помощью трех явившихся докторов, за которыми она послала во все стороны и которые приехали в одно
время, уложила раненого
на постель и осталась у него ходить за ним.
«Пятнадцать минут туда, пятнадцать назад. Он едет уже, он приедет сейчас. — Она вынула часы и посмотрела
на них. — Но как он мог уехать,
оставив меня в таком положении? Как он может жить, не примирившись со мною?» Она подошла к окну и стала смотреть
на улицу. По
времени он уже мог вернуться. Но расчет мог быть неверен, и она вновь стала вспоминать, когда он уехал, и считать минуты.
— И я знаю отчего, — продолжала княгиня, — он говорит, что молодых надо
оставлять одних
на первое
время.
Оставил мелочи, обратил вниманье
на главные части, уменьшил барщину, убавил дни работы
на себя, прибавил
времени мужикам работать
на них самих и думал, что теперь дела пойдут наиотличнейшим порядком.
— Ради самого Христа! помилуй, Андрей Иванович, что это ты делаешь!
Оставлять так выгодно начатый карьер из-за того только, что попался начальник не того… Что ж это? Ведь если
на это глядеть, тогда и в службе никто бы не остался. Образумься, образумься. Еще есть
время! Отринь гордость и самолюбье, поезжай и объяснись с ним!
Последняя смелость и решительность
оставили меня в то
время, когда Карл Иваныч и Володя подносили свои подарки, и застенчивость моя дошла до последних пределов: я чувствовал, как кровь от сердца беспрестанно приливала мне в голову, как одна краска
на лице сменялась другою и как
на лбу и
на носу выступали крупные капли пота. Уши горели, по всему телу я чувствовал дрожь и испарину, переминался с ноги
на ногу и не трогался с места.
Не помня, как
оставила дом, Ассоль бежала уже к морю, подхваченная неодолимым ветром события;
на первом углу она остановилась почти без сил; ее ноги подкашивались, дыхание срывалось и гасло, сознание держалось
на волоске. Вне себя от страха потерять волю, она топнула ногой и оправилась.
Временами то крыша, то забор скрывали от нее алые паруса; тогда, боясь, не исчезли ли они, как простой призрак, она торопилась миновать мучительное препятствие и, снова увидев корабль, останавливалась облегченно вздохнуть.
— Раз нам не везет, надо искать. Я, может быть, снова поступлю служить —
на «Фицроя» или «Палермо». Конечно, они правы, — задумчиво продолжал он, думая об игрушках. — Теперь дети не играют, а учатся. Они все учатся, учатся и никогда не начнут жить. Все это так, а жаль, право, жаль. Сумеешь ли ты прожить без меня
время одного рейса? Немыслимо
оставить тебя одну.
— Из всех ваших полупьяных рассказов, — резко отрезал Раскольников, — я заключил положительно, что вы не только не
оставили ваших подлейших замыслов
на мою сестру, но даже более чем когда-нибудь ими заняты. Мне известно, что сегодня утром сестра моя получила какое-то письмо. Вам все
время не сиделось
на месте… Вы, положим, могли откопать по дороге какую-нибудь жену; но это ничего не значит. Я желаю удостовериться лично…
В больнице, когда выносили гроб, он взглянул
на лицо Варвары, и теперь оно как бы плавало пред его глазами, серенькое, остроносое, с поджатыми губами, — они поджаты криво и
оставляют открытой щелочку в левой стороне рта, в щелочке торчит золотая коронка нижнего резца. Так Варвара кривила губы всегда во
время ссор, вскрикивая...
Она ушла во флигель,
оставив Самгина довольным тем, что дело по опеке откладывается
на неопределенное
время. Так оно и было, — протекли два месяца — Марина ни словом не напоминала о племяннике.
Он
оставил Самгина в состоянии неиспытанно тяжелой усталости, измученным напряжением, в котором держал его Тагильский. Он свалился
на диван, закрыл глаза и некоторое
время, не думая ни о чем, вслушивался в смысл неожиданных слов — «актер для себя», «игра с самим собой». Затем, постепенно и быстро восстановляя в памяти все сказанное Тагильским за три визита, Самгин попробовал успокоить себя...
Наконец обратился к саду: он решил
оставить все старые липовые и дубовые деревья так, как они есть, а яблони и груши уничтожить и
на место их посадить акации; подумал было о парке, но, сделав в уме примерно смету издержкам, нашел, что дорого, и, отложив это до другого
времени, перешел к цветникам и оранжереям.
Илья Ильич, видя, что ему никак не удается
на этот раз подманить Захара ближе,
оставил его там, где он стоял, и смотрел
на него несколько
времени молча, с укоризной.
— Помилуй, Леонтий; ты ничего не делаешь для своего
времени, ты пятишься, как рак.
Оставим римлян и греков — они сделали свое. Будем же делать и мы, чтоб разбудить это (он указал вокруг
на спящие улицы, сады и дома). Будем превращать эти обширные кладбища в жилые места, встряхивать спящие умы от застоя!
—
Оставим это. Ты меня не любишь, еще немного
времени, впечатление мое побледнеет, я уеду, и ты никогда не услышишь обо мне. Дай мне руку, скажи дружески, кто учил тебя, Вера, — кто этот цивилизатор? Не тот ли, что письма пишет
на синей бумаге!..
(Сделаю здесь необходимое нотабене: если бы случилось, что мать пережила господина Версилова, то осталась бы буквально без гроша
на старости лет, когда б не эти три тысячи Макара Ивановича, давно уже удвоенные процентами и которые он
оставил ей все целиком, до последнего рубля, в прошлом году, по духовному завещанию. Он предугадал Версилова даже в то еще
время.)
Некоторое
время в церкви было молчание, и слышались только сморкание, откашливание, крик младенцев и изредка звон цепей. Но вот арестанты, стоявшие посередине, шарахнулись, нажались друг
на друга,
оставляя дорогу посередине, и по дороге этой прошел смотритель и стал впереди всех, посередине церкви.
В окружном же суде он служил со
времени открытия судов и очень гордился тем, что он привел к присяге несколько десятков тысяч человек, и что в своих преклонных годах он продолжал трудиться
на благо церкви, отечества и семьи, которой он
оставит, кроме дома, капитал не менее тридцати тысяч в процентных бумагах.
Время же уходило: мысль об отходившем старце ни
на минуту, ни
на секунду не
оставляла его с того часа, как он вышел из монастыря.
Ему предстояло одно очень важное собственное дело, и
на вид какое-то почти даже таинственное, между тем
время уходило, а Агафья,
на которую можно бы было
оставить детей, все еще не хотела возвратиться с базара.
Было каникулярное
время, и потому нас поместили в школе, лошадей
оставили на дворе, а все имущество и седла сложили под навесом.
Первые два дня мы отдыхали и ничего не делали. В это
время за П.К. Рутковским пришел из Владивостока миноносец «Бесшумный». Вечером П.К. Рутковский распрощался с нами и перешел
на судно.
На другой день
на рассвете миноносец ушел в море. П.К. Рутковский
оставил по себе в отряде самые лучшие воспоминания, и мы долго не могли привыкнуть к тому, что его нет более с нами.
Утром 8 августа мы
оставили Фудзин — это ужасное место. От фанзы Иолайза мы вернулись сначала к горам Сяень-Лаза, а оттуда пошли прямо
на север по небольшой речке Поугоу, что в переводе
на русский язык значит «козья долина». Проводить нас немного вызвался 1 пожилой таз. Он все
время шел с Дерсу и что-то рассказывал ему вполголоса. Впоследствии я узнал, что они были старые знакомые и таз собирался тайно переселиться с Фудзина куда-нибудь
на побережье моря.
— Да, ваша мать не была его сообщницею и теперь очень раздражена против него. Но я хорошо знаю таких людей, как ваша мать. У них никакие чувства не удержатся долго против денежных расчетов; она скоро опять примется ловить жениха, и чем это может кончиться, бог знает; во всяком случае, вам будет очень тяжело.
На первое
время она
оставит вас в покое; но я вам говорю, что это будет не надолго. Что вам теперь делать? Есть у вас родные в Петербурге?
Третий результат слов Марьи Алексевны был, разумеется, тот, что Верочка и Дмитрий Сергеич стали, с ее разрешения и поощрения, проводить вместе довольно много
времени. Кончив урок часов в восемь, Лопухов оставался у Розальских еще часа два — три: игрывал в карты с матерью семейства, отцом семейства и женихом; говорил с ними; играл
на фортепьяно, а Верочка пела, или Верочка играла, а он слушал; иногда и разговаривал с Верочкою, и Марья Алексевна не мешала, не косилась, хотя, конечно, не
оставляла без надзора.
А этот главный предмет, занимавший так мало места в их не слишком частых длинных разговорах, и даже в коротких разговорах занимавший тоже лишь незаметное место, этот предмет был не их чувство друг к другу, — нет, о чувстве они не говорили ни слова после первых неопределенных слов в первом их разговоре
на праздничном вечере: им некогда было об этом толковать; в две — три минуты, которые выбирались
на обмен мыслями без боязни подслушивания, едва успевали они переговорить о другом предмете, который не
оставлял им ни
времени, ни охоты для объяснений в чувствах, — это были хлопоты и раздумья о том, когда и как удастся Верочке избавиться от ее страшного положения.
— Но если так, я прошу у вас одной пощады: вы теперь еще слишком живо чувствуете, как я оскорбил вас… не давайте мне теперь ответа,
оставьте мне
время заслужить ваше прощение! Я кажусь вам низок, подл, но посмотрите, быть может, я исправлюсь, я употреблю все силы
на то, чтоб исправиться! Помогите мне, не отталкивайте меня теперь, дайте мне
время, я буду во всем слушаться вас! Вы увидите, как я покорен; быть может, вы увидите во мне и что-нибудь хорошее, дайте мне
время.
Теперь это дело еще новое; неизвестно, кто из вас больше способен к нему, так для пробы надобно сначала выбрать
на короткое
время, а через неделю увидите, других ли выбрать, или
оставить прежних в должности.
Из коего дела видно: означенный генерал-аншеф Троекуров прошлого 18… года июня 9 дня взошел в сей суд с прошением в том, что покойный его отец, коллежский асессор и кавалер Петр Ефимов сын Троекуров в 17… году августа 14 дня, служивший в то
время в ** наместническом правлении провинциальным секретарем, купил из дворян у канцеляриста Фадея Егорова сына Спицына имение, состоящее ** округи в помянутом сельце Кистеневке (которое селение тогда по ** ревизии называлось Кистеневскими выселками), всего значащихся по 4-й ревизии мужеска пола ** душ со всем их крестьянским имуществом, усадьбою, с пашенною и непашенною землею, лесами, сенными покосы, рыбными ловли по речке, называемой Кистеневке, и со всеми принадлежащими к оному имению угодьями и господским деревянным домом, и словом все без остатка, что ему после отца его, из дворян урядника Егора Терентьева сына Спицына по наследству досталось и во владении его было, не
оставляя из людей ни единыя души, а из земли ни единого четверика, ценою за 2500 р.,
на что и купчая в тот же день в ** палате суда и расправы совершена, и отец его тогда же августа в 26-й день ** земским судом введен был во владение и учинен за него отказ.
Грановский напоминает мне ряд задумчиво покойных проповедников-революционеров
времен Реформации — не тех бурных, грозных, которые в «гневе своем чувствуют вполне свою жизнь», как Лютер, а тех ясных, кротких, которые так же просто надевали венок славы
на свою голову, как и терновый венок. Они невозмущаемо тихи, идут твердым шагом, но не топают; людей этих боятся судьи, им с ними неловко; их примирительная улыбка
оставляет по себе угрызение совести у палачей.
Привычка к оружию, необходимая для сибиряка, повсеместна; привычка к опасностям, к расторопности сделала сибирского крестьянина более воинственным, находчивым, готовым
на отпор, чем великорусского. Даль церквей
оставила его ум свободнее от изуверства, чем в России, он холоден к религии, большей частью раскольник. Есть дальние деревеньки, куда поп ездит раза три в год и гуртом накрещивает, хоронит, женит и исповедует за все
время.
Около того
времени, как тверская кузина уехала в Корчеву, умерла бабушка Ника, матери он лишился в первом детстве. В их доме была суета, и Зонненберг, которому нечего было делать, тоже хлопотал и представлял, что сбит с ног; он привел Ника с утра к нам и просил его
на весь день
оставить у нас. Ник был грустен, испуган; вероятно, он любил бабушку. Он так поэтически вспомнил ее потом...
Мы покраснели до ушей, не смели взглянуть друг
на друга и спросили чаю, чтоб скрыть смущение.
На другой день часу в шестом мы приехали во Владимир.
Время терять было нечего; я бросился,
оставив у одного старого семейного чиновника невесту, узнать, все ли готово. Но кому же было готовить во Владимире?
Списывалась было она с сестрицей Ольгой Порфирьевной, приглашала ее к себе
на житье, но, во-первых, Ольга Порфирьевна была еще старше ее, во-вторых, она в то
время хозяйствовала в Малиновце и, главное, никак не соглашалась
оставить сестрицу Машу.
Через короткое
время, однако ж, решимость
оставляла матушку, и разговор возобновлялся
на противоположную тему.
За тем да за сем (как она выражалась) веселая барышня совсем позабыла выйти замуж и, только достигши тридцати лет, догадалась влюбиться в канцелярского чиновника уездного суда Слепушкина, который был моложе ее лет
на шесть и умер чахоткой, года полтора спустя после свадьбы,
оставив жену беременною. Мужа она страстно любила и все
время, покуда его точил жестокий недуг, самоотверженно за ним ухаживала.
Дом уж и в то
время обращался в руины, так что неминучее дело было затевать новый, а Чепраков все откладывал да откладывал — с тем и
на тот свет отправился,
оставивши вдову с четырьмя дочерьми.
Его не только нигде не считали лишним, но нередко даже упрашивали мать
оставить его погостить
на продолжительное
время.
Оставлю, однако ж,
на время тетенек, чтоб дать короткое описание, как праздновался наш престольный праздник.
Заварили майорский чай, и, несмотря
на отвычку, все с удовольствием приняли участие в чаепитии. Майор пил пунш за пуншем, так что Калерии Степановне сделалось даже жалко. Ведь он ни чаю, ни рому назад не возьмет — им бы осталось, — и вдруг, пожалуй, всю бутылку за раз выпьет! Хоть бы
на гогель-могель
оставил! А Клобутицын продолжал пить и в то же
время все больше и больше в упор смотрел
на Машу и про себя рассуждал...
Мы почему-то думали, что мать Антося приехала в Гарный Луг в карете, что
время родов застигла ее у Гапкиной хаты, что ее высадили какие-то таинственные господа, которые затем увезли ее дальше,
оставив Гапке Антося, денег
на его содержание и разные обещания.
После этого откровенного объяснения, происходившего вскоре после пожара, Галактион
на время оставил девушку в покое. Но затем он неожиданно явился прямо в дом к Луковникову, когда Устенька была одна.
Иногда,
на краткое
время, являлась откуда-то мать; гордая, строгая, она смотрела
на всё холодными серыми глазами, как зимнее солнце, и быстро исчезала, не
оставляя воспоминаний о себе.
Предполагают, что когда-то родиной гиляков был один только Сахалин и что только впоследствии они перешли оттуда
на близлежащую часть материка, теснимые с юга айнами, которые двигались из Японии, в свою очередь теснимые японцами.] селения старые, и те их названия, какие упоминаются у старых авторов, сохранились и по сие
время, но жизнь все-таки нельзя назвать вполне оседлой, так как гиляки не чувствуют привязанности к месту своего рождения и вообще к определенному месту, часто
оставляют свои юрты и уходят
на промыслы, кочуя вместе с семьями и собаками по Северному Сахалину.
Такую напуганную стаю надо
на время оставить и отыскать другую; через неделю опять воротиться к ней: она сделается смирнее.
Все другие породы лесной дичи, для добывания корма или для избежания капели с дерев в ненастную погоду, иногда хоть
на короткое
время оставляют лес, рябчик — никогда; он даже не водится в отдельных лесных колках: сплошные леса, занимающие большое пространство, предпочтительно краснолесье, — вот его постоянное жилище и летом и зимой; впрочем, он водится и держится иногда и в обширном чернолесье.
Я
оставлял охотника
на пруду, который от
времени до
времени стрелял по возвращающимся станицам уток.
[В Оренбургской губернии становят сначала сжатые снопы пятками, и, если жнива травяниста или погода сыра,
оставляют на несколько дней для просушки; если же и
время и солома сухи, то снопы в тот же день складываются в скирды, которые по множеству посевов остаются иногда в поле очень долго.
Раз
оставив свой обычный слегка насмешливый тон, Максим, очевидно, был расположен говорить серьезно. А для серьезного разговора
на эту тему теперь уже не оставалось
времени… Коляска подъехала к воротам монастыря, и студент, наклонясь, придержал за повод лошадь Петра,
на лице которого, как в открытой книге, виднелось глубокое волнение.