Неточные совпадения
Без естественных наук нет спасения современному человеку, без этой здоровой пищи, без этого строгого воспитания мысли фактами, без этой близости к окружающей нас жизни, без смирения перед ее независимостью — где-нибудь
в душе
остается монашеская
келья и
в ней мистическое зерно, которое может разлиться темной водой по всему разумению.
Они взглянули друг на друга, и Михаил понял, что ему бояться нечего. Он велел привести Исидора
в свою
келью и, когда они
остались одни, сказал...
Но вольный воздух и свет, вопреки всем предосторожностям погибающего самодурства, врываются
в келью Катерины, она чувствует возможность удовлетворить естественной жажде своей души и не может долее
оставаться неподвижною: она рвется к новой жизни, хотя бы пришлось умереть
в этом порыве.
Больше ни одного слова не проронил инок Гермоген, а только весь вытянулся, как покойник. Узелок он унес с собой
в келью и тут выплакал свое горе над поруганною девичьей красой. Долго он плакал над ней, целовал, а потом ночью тайно вырыл могилу и похоронил
в ней свое последнее мирское горе. Больше у него ничего не
оставалось.
Игуменья Досифея была найдена
в своей
келье на следующее утро мертвой, и
осталось неизвестным, была она задушена разбойниками или кончилась своею смертью.
Дочь была белокурая, чрезвычайно белая, бледная, полная, чрезвычайно короткая девушка, с испуганным детским лицом и очень развитыми женскими формами. Отец Сергий
остался на лавочке у входа. Когда проходила девушка и остановилась подле него и он благословил ее, он сам ужаснулся на себя, как он осмотрел ее тело. Она прошла, а он чувствовал себя ужаленным. По лицу ее он увидал, что она чувственна и слабоумна. Он встал и вошел
в келью. Она сидела на табурете, дожидаясь его.
«Умерла, видно, старуха», — подумал он, но, взглянув на свои луковицеобразные часы и увидав, что до заутрени еще
остается два часа, он все-таки не отдал ее комнат генералу и спокойно отправился
в келью читать свою «полунощницу».
Оставшись одна, заложила Манефа руки зá спину и
в мрачной думе твердыми, мерными шагами стала ходить взад и вперед по
келье…
Встала Манефа, и матери и белицы все одна по другой
в глубоком молчаньи вышли из
кельи.
Осталась с Игуменьей Фленушка.
И, поцеловав руку Манефы, тихо пошла вон из
кельи. Молча глядела игуменья на уходившую Фленушку, и когда через несколько минут
в келью вошла Юдифа, величавое лицо Манефы было бесстрастно. Душевного волнения ни малейших следов на нем не
осталось.
Накануне Казанской мать Манефа с уставщицей Аркадией и с двумя соборными старицами
в Шарпан поехала. Старшею
в обители
осталась мать Виринея, игуменскую
келью Манефа на Фленушку покинула, но для виду, не
остались бы молодые девицы без призора старших, соборную старицу Никанору благословила у себя домовничать.
— От самых достоверных людей наша казначея, матушка Таифа, узнала, что у нас такая же выгонка будет, как на Иргизе была, — продолжала Манефа. — Кои приписаны к скитам по ревизии, те
останутся, а кои не приписаны, тех по своим местам разошлют, а из тех мест им по самую кончину не будет ни выходу, ни выезду. А
кельи и что есть
в них какого имущества позволят нам с собой перевезть… А часовни и моленные нарушат…
— Еще будучи
в Питере, — говорила Таифа, — отписала я матушке, что хотя, конечно, и жаль будет с Комаровом расстаться, однако ж вконец сокрушаться не след. Доподлинно узнала я, что выгонка будет такая же, какова была на Иргизе. Часовни, моленные,
кельи порушат, но хозяйства не тронут. Все
останется при нас. Как-нибудь проживем.
В нашем городке матушка места купила. После Ильина дня хотела туда и
кельи перевозить, да вот эти неприятности, да матушкины болезни задержали…
Когда он на другое утро вышел из
кельи,
в монастыре не
оставалось ни одного монаха. Все они бежали
в город.
Покойный батюшка мой, не желая накликать царский гнев на монастырскую братию, решился выйти к кромешникам из потайной
кельи; но перед этим решительным шагом передал мне этот перстень со словами: «Если ты, сын мой,
останешься без крова, пойди к князю Василию Прозоровскому и покажи ему этот перстень — его подарок мне
в лучшие годы нашей молодости; он добр и великодушен и не даст погибнуть сыну своего друга…
Привратница пропустила его без труда с его своеобразною ношею
в монастырские ворота, как только он упомянул имя матери Досифеи. Григорий Семенович
остался стеречь лошадей. Яков Потапович направился к знакомой ему
келье. Мать Досифея была поражена его появлением, так как поминала его уже за упокой
в своих молитвах, но для расспросов не было времени: княжна все еще находилась
в глубоком обмороке.
Достигнув поста монастырского казначея, считавшегося вторым лицом после игумена, отец Варсонофий
остался в своей послушнической
келье, не изменив ни на йоту режима своей жизни.
Утомился ли сам Иоанн видом потоков лившейся крови, или же был испуган угрозами и предсказаниями старца Салоса-Николы, с которым долго беседовал
в келье, — вопрос этот
остался открытым, но Псков, родина Великой Ольги, был пощажен грозным царем.
Напоминаем, что политический момент был крайне острый, а
в частной судьбе отца Кирилла наступал «последний день его красы». Приказный Пафнутиева монастыря Заломавин был человек крутой и отцу Кириллу не мирволил; он запер его с ломтем хлеба и кружкою воды
в особливую
келью и держал на замке. Так, вероятно, он хотел его проморить до пострига
в монахи. Кирилле
оставалось только лить слезы и петь «жалостные калязинские спевы», сложенные подобными ему жертвами «подневольного пострижения...