Неточные совпадения
В то время как Левин выходил в одну дверь, он слышал, как в
другую входила девушка. Он
остановился у двери и слышал, как Кити отдавала подробные приказания девушке и сама с нею стала передвигать кровать.
Старушка хотела что-то сказать, но вдруг
остановилась, закрыла лицо платком и, махнув рукою, вышла из комнаты.
У меня немного защемило в сердце, когда я увидал это движение; но нетерпение ехать было сильнее этого чувства, и я продолжал совершенно равнодушно слушать разговор отца с матушкой. Они говорили о вещах, которые заметно не интересовали ни того, ни
другого: что нужно купить для дома? что сказать княжне Sophie и madame Julie? и хороша ли будет дорога?
Он
остановился у него по приезде в Петербург не из одной только скаредной экономии, хотя это и было почти главною причиной, но была тут и
другая причина.
И те и
другие считали его гордецом; и те и
другие его уважали за его отличные, аристократические манеры, за слухи о его победах; за то, что он прекрасно одевался и всегда
останавливался в лучшем номере лучшей гостиницы; за то, что он вообще хорошо обедал, а однажды даже пообедал с Веллингтоном [Веллингтон Артур Уэлсли (1769–1852) — английский полководец и государственный деятель; в 1815 году при содействии прусской армии одержал победу над Наполеоном при Ватерлоо.]
у Людовика-Филиппа; [Людовик-Филипп, Луи-Филипп — французский король (1830–1848); февральская революция 1848 года заставила Людовика-Филиппа отречься от престола и бежать в Англию, где он и умер.] за то, что он всюду возил с собою настоящий серебряный несессер и походную ванну; за то, что от него пахло какими-то необыкновенными, удивительно «благородными» духами; за то, что он мастерски играл в вист и всегда проигрывал; наконец, его уважали также за его безукоризненную честность.
Два парня в новых рубахах, сшитых как будто из розовой жести, похожие
друг на
друга, как два барана,
остановились у крыльца, один из них посмотрел на дачников, подошел к слепой, взял ее за руку и сказал непреклонно...
Он
остановился на углу, оглядываясь:
у столба для афиш лежала лошадь с оторванной ногой, стоял полицейский, стряхивая перчаткой снег с шинели,
другого вели под руки, а посреди улицы — исковерканные сани, красно-серая куча тряпок, освещенная солнцем; лучи его все больше выжимали из нее крови, она как бы таяла...
Ему показалось, что он принял твердое решение, и это несколько успокоило его. Встал, выпил еще стакан холодной, шипучей воды. Закурил
другую папиросу,
остановился у окна. Внизу, по маленькой площади, ограниченной стенами домов, освещенной неяркими пятнами желтых огней, скользили, точно в жидком жире, мелкие темные люди.
Вошли двое: один широкоплечий, лохматый, с курчавой бородой и застывшей в ней неопределенной улыбкой, не то пьяной, не то насмешливой.
У печки
остановился, греясь, кто-то высокий, с черными усами и острой бородой. Бесшумно явилась молодая женщина в платочке, надвинутом до бровей. Потом один за
другим пришло еще человека четыре, они столпились
у печи, не подходя к столу, в сумраке трудно было различить их. Все молчали, постукивая и шаркая ногами по кирпичному полу, только улыбающийся человек сказал кому-то...
Еще более призадумался Обломов, когда замелькали
у него в глазах пакеты с надписью нужное и весьма нужное, когда его заставляли делать разные справки, выписки, рыться в делах, писать тетради в два пальца толщиной, которые, точно на смех, называли записками; притом всё требовали скоро, все куда-то торопились, ни на чем не
останавливались: не успеют спустить с рук одно дело, как уж опять с яростью хватаются за
другое, как будто в нем вся сила и есть, и, кончив, забудут его и кидаются на третье — и конца этому никогда нет!
Сцены, характеры, портреты родных, знакомых,
друзей, женщин переделывались
у него в типы, и он исписал целую тетрадь, носил с собой записную книжку, и часто в толпе, на вечере, за обедом вынимал клочок бумаги, карандаш, чертил несколько слов, прятал, вынимал опять и записывал, задумываясь, забываясь,
останавливаясь на полуслове, удаляясь внезапно из толпы в уединение.
— Если б и забылось, и простилось
другими, мне самой нельзя забыть и простить себе… — шепнула она и
остановилась. Боль отразилась
у ней на лице.
Они шли молча по аллее от дома, свернули в
другую, прошли сад, наконец,
остановились у обрыва. Тут была лавка. Они сели.
Молодые мои спутники не очень, однако ж, смущались шумом; они
останавливались перед некоторыми работницами и ухитрялись как-то не только говорить между собою, но и слышать
друг друга. Я хотел было что-то спросить
у Кармена, но не слыхал и сам, что сказал. К этому еще вдобавок в зале разливался запах какого-то масла, конечно табачного, довольно неприятный.
У Вусуна обыкновенно
останавливаются суда с опиумом и отсюда отправляют свой товар на лодках в Шанхай, Нанкин и
другие города. Становилось все темнее; мы шли осторожно. Погода была пасмурная. «Зарево!» — сказал кто-то. В самом деле налево, над горизонтом, рдело багровое пятно и делалось все больше и ярче. Вскоре можно было различить пламя и вспышки — от выстрелов. В Шанхае — сражение и пожар, нет сомнения! Это помогло нам определить свое место.
«Вино-то и помогает: без него устали бы», — отвечали они и, вероятно на основании этой гигиены, через полчаса
остановились на горе
у другого виноградника и
другой лавочки и опять выпили.
Мы, не зная, каково это блюдо, брали доверчиво в рот; но тогда начинались различные затруднения: один
останавливался и недоумевал, как поступить с тем, что
у него во рту; иной, проглотив вдруг, делал гримасу, как будто говорил по-английски;
другой поспешно проглатывал и метался запивать, а некоторые, в том числе и барон, мужественно покорились своей участи.
Двери камер были отперты, и несколько арестантов было в коридоре. Чуть заметно кивая надзирателям и косясь на арестантов, которые или, прижимаясь к стенам, проходили в свои камеры, или, вытянув руки по швам и по-солдатски провожая глазами начальство,
останавливались у дверей, помощник провел Нехлюдова через один коридор, подвел его к
другому коридору налево, запертому железной дверью.
—
Друг мой, сегодня я взял особую методу, я потом тебе растолкую. Постой, где же я
остановился? Да, вот я тогда простудился, только не
у вас, а еще там…
Между тем Аркадий Павлыч расспрашивал старосту об урожае, посеве и
других хозяйственных предметах. Староста отвечал удовлетворительно, но как-то вяло и неловко, словно замороженными пальцами кафтан застегивал. Он стоял
у дверей и то и дело сторожился и оглядывался, давая дорогу проворному камердинеру. Из-за его могущественных плеч удалось мне увидеть, как бурмистрова жена в сенях втихомолку колотила какую-то
другую бабу. Вдруг застучала телега и
остановилась перед крыльцом: вошел бурмистр.
(Половой, длинный и сухопарый малый, лет двадцати, со сладким носовым тенором, уже успел мне сообщить, что их сиятельство, князь Н., ремонтер ***го полка,
остановился у них в трактире, что много
других господ наехало, что по вечерам цыгане поют и пана Твардовского дают на театре, что кони, дескать, в цене, — впрочем, хорошие приведены кони.)
Это и есть китайский охотничий поселок Сидатун [Си-цзя-тунь — военный поселок Си-цзя.]. На
другой стороне Имана живут удэгейцы (5 семейств) в 3 юртах.
У них я и
остановился.
Приехав в город, Андрей Гаврилович
остановился у знакомого купца, ночевал
у него и на
другой день утром явился в присутствие уездного суда.
Накануне праздника гости начали съезжаться, иные
останавливались в господском доме и во флигелях,
другие у приказчика, третьи
у священника, четвертые
у зажиточных крестьян.
Но рядом с его светлой, веселой комнатой, обитой красными обоями с золотыми полосками, в которой не проходил дым сигар, запах жженки и
других… я хотел сказать — яств и питий, но
остановился, потому что из съестных припасов, кроме сыру, редко что было, — итак, рядом с ультрастуденческим приютом Огарева, где мы спорили целые ночи напролет, а иногда целые ночи кутили, делался
у нас больше и больше любимым
другой дом, в котором мы чуть ли не впервые научились уважать семейную жизнь.
Описываемая сцена происходила на улице,
у крыльца суслонского волостного правления. Летний вечер был на исходе, и возвращавшийся с покосов народ не
останавливался около волости: наработавшиеся за день рады были месту. Старика окружили только те мужики, которые привели его с покоса, да несколько
других, страдавших неизлечимым любопытством. Село было громадное, дворов в пятьсот, как все сибирские села, но в страду оно безлюдело.
У верхней ступеньки они
остановились на мгновение, но затем один за
другим стали шмыгать мимо слепого звонаря, который с искаженным от злобы лицом совал наудачу сжатыми кулаками, стараясь попасть в кого-нибудь из бежавших.
Как-то в этот день маршрут затянулся, и на бивак мы встали совсем в сумерки.
Остановились мы с правой стороны реки среди молодого ельника
у подножья высокой скалы. Место мне показалось удобным: с одной стороны от ветра нас защищал берег, с
другой — лес, с третьей — молодой ельник.
Войдя в свой дом, Лизавета Прокофьевна
остановилась в первой же комнате; дальше она идти не могла и опустилась на кушетку, совсем обессиленная, позабыв даже пригласить князя садиться. Это была довольно большая зала, с круглым столом посредине, с камином, со множеством цветов на этажерках
у окон и с
другою стеклянною дверью в сад, в задней стене. Тотчас же вошли Аделаида и Александра, вопросительно и с недоумением смотря на князя и на мать.
«Ба! —
остановился он вдруг, озаренный
другою идеей, — давеча она сошла на террасу, когда я сидел в углу, и ужасно удивилась, найдя меня там, и — так смеялась… о чае заговорила; а ведь
у ней в это время уже была эта бумажка в руках, стало быть, она непременно знала, что я сижу на террасе, так зачем же она удивилась?
Анатомический театр представлял из себя длинное, одноэтажное темно-серое здание, с белыми обрамками вокруг окон и дверей. Было в самой внешности его что-то низкое, придавленное, уходящее в землю, почти жуткое. Девушки одна за
другой останавливались у ворот и робко проходили через двор в часовню, приютившуюся на
другом конце двора, в углу, окрашенную в такой же темно-серый цвет с белыми обводами.
Не ограничиваясь расспросами в передней, он обегал вниз и узнал от кучеров, куда именно поехал Вихров; те сказали ему, что на постоялый двор, он съездил на
другой день и на постоялый двор, где ему подтвердили, что воздвиженский барин действительно приезжал и всю ночь почти сидел
у г-жи Фатеевой, которая
у них
останавливалась.
—
Друг сердечный, тебя ли я вижу! — воскликнула она, растопыривая перед Вихровым руки. Она, видимо, решилась держать себя с ним с прежней бойкостью. — И это не грех, не грех так приехать! — продолжала она, восклицая. — Где ты
остановился?
У вас, что ли? — прибавила она священнику.
Я еще не успел выбежать на улицу, не успел сообразить, что и как теперь делать, как вдруг увидел, что
у наших ворот
останавливаются дрожки и с дрожек сходит Александра Семеновна, ведя за руку Нелли. Она крепко держала ее, точно боялась, чтоб она не убежала
другой раз. Я так и бросился к ним.
— Ну, и слава богу! на старинное пепелище посмотришь, могилкам поклонишься, родным воздухом подышишь — все-таки освежишься! Чай,
у Лукьяныча во дворце
остановился? да, дворец он себе нынче выстроил! тесно в избе показалось, помещиком жить захотел… Ах, мой
друг!
У Полицейского моста
остановились два бывшие губернатора и объясняли
друг другу, как бы они в данном случае поступили.
Она нервно переходила из одной комнаты в
другую, осматривала в сотый раз, все ли готово, и с тупым выражением лица
останавливалась у окна, стараясь не глядеть в дальний конец Студеной улицы.
Любопытные барышни прильнули к окну и имели удовольствие наблюдать, как из дормеза,
у которого фордэк был поднят и закрыт наглухо, показался высокий молодой человек в ботфортах и в соломенной шляпе. Он осторожно запер за собой дверь экипажа и
остановился у подъезда, поджидая, пока из
других экипажей выскакивали какие-то странные субъекты в охотничьих и шведских куртках, в макинтошах и просто в блузах.
Мать посмотрела в окно, — на площади явились мужики. Иные шли медленно и степенно,
другие — торопливо застегивая на ходу полушубки.
Останавливаясь у крыльца волости, все смотрели куда-то влево.
Он умер утром, в те минуты, когда гудок звал на работу. В гробу лежал с открытым ртом, но брови
у него были сердито нахмурены. Хоронили его жена, сын, собака, старый пьяница и вор Данила Весовщиков, прогнанный с фабрики, и несколько слободских нищих. Жена плакала тихо и немного, Павел — не плакал. Слобожане, встречая на улице гроб,
останавливались и, крестясь, говорили
друг другу...
Дома-то он один; видит ли, нет ли перед собой такого же сиволапа, как и сам, а тут придет в город,
остановится, примерно, хошь
у меня или
у другого такого же — и чего-чего ему в уши-то тут не нашепчут.
Конечно,
у нее еще был выход: отдать себя под покровительство волостного писаря, Дрозда или
другого влиятельного лица, но она с ужасом
останавливалась перед этой перспективой и в безвыходном отчаянии металась по комнате, ломала себе руки и билась о стену головой. Этим начинался ее день и этим кончался. Ночью она видела страшные сны.
За этим Петр Иваныч начал делать свое дело, как будто тут никого не было, и намыливал щеки, натягивая языком то ту, то
другую. Александр был сконфужен этим приемом и не знал, как начать разговор. Он приписал холодность дяди тому, что не
остановился прямо
у него.
Извозчик опять вытягивает шею, приподнимается и с тяжелой грацией взмахивает кнутом. Несколько раз потом оглядывается он на седока, но тот закрыл глаза и, по-видимому, не расположен слушать. Высадив его на Выборгской, он
останавливается у трактира, сгибается на козлах и опять не шевельнется… Мокрый снег опять красит набело его и лошаденку. Проходит час,
другой…
У закусочного стола нас встретил Редедя, но не сразу допустил до водки, а сначала сам посмаковал понемногу от каждого сорта (при этом он один глаз зажмуривал, а
другим стрелял в пространство, точно провидел вдали бог весть какие перспективы) и, наконец,
остановившись на зорной, сделал капельмейстерский жест руками...
Да и в Москву приедешь,
у Рогожской на постоялом
остановишься, вони да грязи — все я,
друзья мои, вытерпела!
— Il
у a quelqu'un, [Здесь кто-то есть (франц.).] — сказала маска,
останавливаясь. Ложа действительно была занята. На бархатном диванчике, близко
друг к
другу, сидели уланский офицер и молоденькая, хорошенькая белокуро-кудрявая женщина в домино, с снятой маской. Увидав выпрямившуюся во весь рост и гневную фигуру Николая, белокурая женщина поспешно закрылась маской, уланский же офицер, остолбенев от ужаса, не вставая с дивана, глядел на Николая остановившимися глазами.
Крамаренко тоже
остановился, все продолжая смотреть на Передонова. Теперь они стали один против
другого на шатких мостках пустынной улицы,
у серого, безучастного ко всему живому забора. Крамаренко, весь дрожа, шипящим голосом сказал...
Меж тем наши путешественники подъехали к деревне, в которой намерены были
остановиться. Крайняя изба показалась им просторнее
других, и хотя хозяин объявил, что
у него нет ничего продажного, и, казалось, не слишком охотно впустил их на двор, но Юрий решился
у него
остановиться. Кирша взялся убрать коней, а Алексей отправился искать по
другим дворам для лошадей корма, а для своего господина горшка молока, в котором хозяин также отказал проезжим.
Она сидела
у себя в кабинете, когда Литвинов вошел к ней. Его ввела та же тринадцатилетняя девочка, которая накануне караулила его на лестнице. На столе перед Ириной стоял раскрытый полукруглый картон с кружевами; она рассеянно перебирала их одною рукой, в
другой она держала письмо Литвинова. Она только что перестала плакать: ресницы ее смокли и веки припухли: на щеках виднелись следы неотертых слез. Литвинов
остановился на пороге: она не заметила его входа.
Товарищи! мы выступаем завтра
Из Кракова. Я, Мнишек,
у тебя
Остановлюсь в Самборе на три дня.
Я знаю: твой гостеприимный замок
И пышностью блистает благородной,
И славится хозяйкой молодой. —
Прелестную Марину я надеюсь
Увидеть там. А вы, мои
друзья,
Литва и Русь, вы, братские знамена
Поднявшие на общего врага,
На моего коварного злодея,
Сыны славян, я скоро поведу
В желанный бой дружины ваши грозны. —
Но между вас я вижу новы лица.