Неточные совпадения
Жара
в накаленном
в продолжение целого дня солнцем и полном народа большом
вагоне третьего класса была такая удушливая, что Нехлюдов не пошел
в вагон, а
остался на тормазе.
Через год после того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил
в вагоне, по дороге из Вены
в Мюнхен, молодого человека, русского, который говорил, что объехал славянские земли, везде сближался со всеми классами,
в каждой земле
оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия, нравы, образ жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и
в городах и
в селах, ходил пешком из деревни
в деревню, потом точно так же познакомился с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять к югу,
в немецкие провинции Австрии, теперь едет
в Баварию, оттуда
в Швейцарию, через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда за тем же проедет
в Англию и на это употребит еще год; если
останется из этого года время, он посмотрит и на испанцев, и на итальянцев, если же не
останется времени — так и быть, потому что это не так «нужно», а те земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»; а что через год во всяком случае ему «нужно» быть уже
в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую землю, и там он
останется долго, может быть, более года, а может быть, и навсегда, если он там найдет себе дело, но вероятнее, что года через три он возвратится
в Россию, потому что, кажется,
в России, не теперь, а тогда, года через три — четыре, «нужно» будет ему быть.
И я не увидел их более — я не увидел Аси. Темные слухи доходили до меня о нем, но она навсегда для меня исчезла. Я даже не знаю, жива ли она. Однажды, несколько лет спустя, я мельком увидал за границей,
в вагоне железной дороги, женщину, лицо которой живо напомнило мне незабвенные черты… но я, вероятно, был обманут случайным сходством. Ася
осталась в моей памяти той самой девочкой, какою я знавал ее
в лучшую пору моей жизни, какою я ее видел
в последний раз, наклоненной на спинку низкого деревянного стула.
На другой или на третий день после переезда Епанчиных, с утренним поездом из Москвы прибыл и князь Лев Николаевич Мышкин. Его никто не встретил
в воксале; но при выходе из
вагона князю вдруг померещился странный, горячий взгляд чьих-то двух глаз,
в толпе, осадившей прибывших с поездом. Поглядев внимательнее, он уже ничего более не различил. Конечно, только померещилось; но впечатление
осталось неприятное. К тому же князь и без того был грустен и задумчив и чем-то казался озабоченным.
Оленька, верно, вам писала, что я
в вагоне встретился с Башмаковым молодым, который хотел послать денег нашему старику — хотел доставлять ему ежегодно 300 целковых. Без сомнения, начало этому делу уже положено, и Флегонт Миронович успокоен, потому что молодой Башмаков намерен был выслать
в Тобольск 150 ц. тотчас по приезде
в Петербург. Я с ним расстался
в Твери,
оставшись у племянницы Полторацкой на сутки. Обнимаю вас крепко.
Он удалился скорым шагом по направлению к своему
вагону, но слова его
остались при мне и заставили меня задуматься. За минуту перед тем я готов был похвастаться, что ловко отделался от назойливого собеседника, но теперь эта ловкость почему-то представилась мне уже сомнительною. А ну, как вместо ловкости-то я собственными руками устроил себе западню? — смутно мелькало у меня
в голове.
Негр Сам, чистильщик сапог
в Бродвее, мостовой сторож, подозревавший незнакомца
в каком-нибудь покушении на целость бруклинского моста, кондуктор
вагона,
в котором Матвей прибыл вечером к Central park, другой кондуктор, который подвергал свою жизнь опасности,
оставаясь с глазу на глаз с дикарем
в электрическом
вагоне,
в пустынных предместьях Бруклина, наконец, старая барыня, с буклями на висках, к которой таинственный дикарь огромного роста и ужасающего вида позвонился однажды с неизвестными, но, очевидно, недобрыми целями, когда она была одна
в своем доме…
Хлопотавшие с отправкой добровольцев члены Славянского общества усаживали свою беспокойную публику
в вагоны. Из залы публика хлынула на платформу. Безучастными
оставались одни буфетные человеки и фрачные лакеи, — их трудно было прошибить. Пепко разыскал меня, отвел
в сторону и торопливо заговорил...
В старые времена не поступали
в театр, а попадали, как попадают не
в свой
вагон,
в тюрьму или под колеса поезда. А кто уж попал туда — там и
оставался. Жизнь увлекательная, работа вольная, простота и перспектива яркого будущего, заманчивая и достижимая.
Он разговорился, и я, чтобы только не
оставаться одному
в своем
вагоне, пошел с ним
в его грязный, накуренный и забрызганный шелухой от семячек
вагон третьего класса.
Пассажиров
в нашем
вагоне было только двое — старушка с мужем, оба очень неразговорчивые, и те вышли на одной из станций, и я
остался один.
В это время подошел пассажирский поезд. Он на минуту остановился; темные фигуры вышли на другом конце платформы и пошли куда-то
в темноту вдоль полотна. Поезд двинулся далее. Свет из окон полз по платформе полосами. Какие-то китайские тени мелькали
в окнах, проносились и исчезали. Из
вагонов третьего класса несся заглушённый шум, обрывки песен, гармония. За поездом
осталась полоска отвратительного аммиачного запаха…
Тут наступил сон. Не то чтобы было очень страшно, а призрачно, беспамятно и как-то чуждо: сам грезящий
оставался в стороне, а только призрак его бестелесно двигался, говорил беззвучно, страдал без страдания. Во сне выходили из
вагона, разбивались на пары, нюхали особенно свежий, лесной, весенний воздух. Во сне тупо и бессильно сопротивлялся Янсон, и молча выволакивали его из
вагона.
Павел Павлович очнулся, всплеснул руками и бросился бежать сломя голову; поезд уже тронулся, но он как-то успел уцепиться и вскочил-таки
в свой
вагон на лету. Вельчанинов
остался на станции и только к вечеру отправился
в дорогу, дождавшись нового поезда и по прежнему пути. Вправо, к уездной знакомке, он не поехал, — слишком уж был не
в духе. И как жалел потом!
[На многих дорогах, во избежание несчастных случаев, запрещается держать
в вагонах сено, а потому живой груз во все время пути
остается без корма.]
Вместе с матерью он боялся опоздать, хотя до отхода дачного поезда
оставалось добрых полчаса; а когда они сели
в вагон и поехали, Петька прилип к окну, и только стриженая голова его вертелась на тонкой шее, как на металлическом стержне.
У Бейгуша все уже было готово к отъезду: инструкция и подорожная вместе с прогонами
в кармане, субсидия от организации тоже, вещи, то есть самое лишь необходимое, исподволь, понемногу перенесены к Чарыковскому, так что теперь
оставалось только садиться
в вагон и ехать. А как не хотелось бы ехать! Как томительно просить собственное сердце
остаться, помедлить… хоть несколько бы дней еще помедлить!..
Глафира
оставалась на платформе станции до последней минуты, и потом, дав кондуктору
в руку талер, ехала стоя на площадке у двери
вагона.
Так как
в этом романе читателям уже не раз приходилось встречать сцены, относительно которых, при поверхностном на них взгляде, необходимо должно возникнуть предположение, что
в разыгрывании их участвуют неведомые силы незримого мира, — тогда как ученым реалистам нашего времени достоверно известно, что нет никакого иного живого мира, кроме того, венцом которого мы имеем честь числить нас самих, — то необходимо сказать, что внезапное появление Бодростиной
в вагоне не должно быть относимо к ряду необъяснимых явлений вроде зеленого платья, кирасирского мундира с разрезанною спинкой; Гордановского секрета разбогатеть, Сннтянинского кольца с соскобленною надписью; болезненного припадка Глафиры и других темных явлений, разъяснение которых
остается за автором
в недоимке.
Было по-прежнему студено, солдаты мерзли
в холодных
вагонах. На станциях ничего нельзя было достать, — ни мяса, ни яиц, ни молока. От одного продовольственного пункта до другого ехали
в течение трех-четырех суток. Эшелоны по два, по три дня
оставались совсем без пищи. Солдаты из своих денег платили на станциях за фунт черного хлеба по девять, по десять копеек.
— Две картонки и один мешочек у нас украли… Все-таки легче… Вчера съели гуся и все пирожки… Нарочно больше ел, чтоб меньше багажа
осталось… Да и воздух же у нас
в вагоне! Хоть топор вешай… Пфф… Не езда, а чистая мука…
Утром подали поезд. Пришли два железнодорожника со списком. Произошла посадка. Агент выкликал по списку фамилию, вызванный входил
в вагон и занимал предназначенное ему место. Кто был недоволен
вагоном или своим местом, мог
остаться ждать следующего поезда, — по этой же записи он имел право попасть туда одним из первых.
Помощник коменданта бегал, суетился, ежеминутно звонил
в телефон, повел всех на одну платформу, на другую. Человек десять он поместил
в вагон четвертого класса к персоналу проходящего эшелона, на пятнадцать человек дал теплушку, мы шестеро и еще трое
остались за штатом.
К этому решению его привел ряд размышлений, которым он предался после бегства из дому, где
остался запертый пристав Мардарьев, за поневоле очень продолжительным завтраком
в гостинице и, наконец,
в железнодорожном
вагоне.
— Оттуда
вагон останется на попечении двух денщиков моего отца, которые едут со мною… Кроме того я телеграфировал, чтобы гроб встретили
в Челябинске некоторые из родственников.
Она
осталась только еще на один день, чтобы посмотреть, «как Владимира памятнику церемонию делают», и, увидав, как
в престрашный жар несколько солдат
в мундирах упали замертво на мостовую, совсем расстроилась и уехала на север. По дороге
в вагонах успокоилась и стала размышлять, что ей еще нельзя быть
в толпе, что она человек тихий и ей нужна тишина. Дети ее на ногах, и у всех у них есть свой ум и рукомесло, ей уже можно теперь пожить для себя.