Неточные совпадения
Утренняя роса еще
оставалась внизу на густом подседе травы, и Сергей Иванович, чтобы не мочить ноги, попросил довезти себя по лугу
в кабриолете до того ракитового
куста, у которого брались окуни. Как ни жалко было Константину Левину мять свою траву, он въехал
в луг. Высокая трава мягко обвивалась около колес и ног лошади, оставляя свои семена на мокрых спицах и ступицах.
Они ушли. Напрасно я им откликнулся: они б еще с час проискали меня
в саду. Тревога между тем сделалась ужасная. Из крепости прискакал казак. Все зашевелилось; стали искать черкесов во всех
кустах — и, разумеется, ничего не нашли. Но многие, вероятно,
остались в твердом убеждении, что если б гарнизон показал более храбрости и поспешности, то по крайней мере десятка два хищников
остались бы на месте.
Он ничего не отвечал, встряхнул ружье на плечо, вышел из беседки и пошел между
кустов. Она
оставалась неподвижная, будто
в глубоком сне, потом вдруг очнулась, с грустью и удивлением глядела вслед ему, не веря, чтобы он ушел.
Об этом обрыве
осталось печальное предание
в Малиновке и во всем околотке. Там, на дне его, среди
кустов, еще при жизни отца и матери Райского, убил за неверность жену и соперника, и тут же сам зарезался, один ревнивый муж, портной из города. Самоубийцу тут и зарыли, на месте преступления.
Бабушка поглядела
в окно и покачала головой. На дворе куры, петухи, утки с криком бросились
в стороны, собаки с лаем поскакали за бегущими, из людских выглянули головы лакеев, женщин и кучеров,
в саду цветы и
кусты зашевелились, точно живые, и не на одной гряде или клумбе
остался след вдавленного каблука или маленькой женской ноги, два-три горшка с цветами опрокинулись, вершины тоненьких дерев, за которые хваталась рука, закачались, и птицы все до одной от испуга улетели
в рощу.
«А там есть какая-нибудь юрта, на том берегу, чтоб можно было переждать?» — спросил я. «Однако нет, — сказал он, —
кусты есть… Да почто вам юрта?» — «Куда же чемоданы сложить, пока лошадей приведут?» — «А на берегу: что им доспеется? А не то так
в лодке
останутся: не азойно будет» (то есть: «Не тяжело»). Я задумался: провести ночь на пустом берегу вовсе не занимательно; посылать ночью
в город за лошадьми взад и вперед восемь верст — когда будешь под кровлей? Я поверил свои сомнения старику.
И.
В. Фуругельм, которому не нравилось это провожанье, махнул им рукой, чтоб шли прочь: они
в ту же минуту согнулись почти до земли и
оставались в этом положении, пока он перестал обращать на них внимание, а потом опять шли за нами, прячась
в кусты, а где
кустов не было, следовали по дороге, и все издали.
Несколько раз
в продолжение дня, как только она
оставалась одна, Маслова выдвигала карточку из конверта и любовалась ею; но только вечером после дежурства,
оставшись одна
в комнате, где они спали вдвоем с сиделкой, Маслова совсем вынула из конверта фотографию и долго неподвижно, лаская глазами всякую подробность и лиц, и одежд, и ступенек балкона, и
кустов, на фоне которых вышли изображенные лица его и ее и тетушек, смотрела на выцветшую пожелтевшую карточку и не могла налюбоваться
в особенности собою, своим молодым, красивым лицом с вьющимися вокруг лба волосами.
Вдруг впереди меня послышался треск сучьев, и вслед за тем я услыхал чьи-то шаги. Кто-то шел мерной тяжелой походкой. Я испугался и хотел было уйти назад, но поборол
в себе чувство страха и
остался на месте. Вслед за тем я увидел
в кустах какую-то темную массу. Это был большой медведь.
Как скоро молодые вальдшнепята подрастут, матка выводит их из крупного леса
в мелкий, но предпочтительно частый; там
остаются они до совершенного возраста, даже до осени,
в начале которой перемещаются смотря по местности, или
в опушки больших лесов, около которых лежат озимые поля, — ибо корешки ржаных всходов составляют любимую их пищу, — или сваливаются прямо из мелких лесов
в болотистые уремы и потные места, заросшие
кустами, особенно к родникам, паточинам, где
остаются иногда очень долго, потому что около родников грязь и земля долго не замерзают.
По прошествии времени весенних высыпок, на которых смешиваются все эти три лучшие породы дичи (дупель, бекас и гаршнеп), о превосходстве которых я уже довольно говорил, дупели занимают обыкновенные свои болота с кочками, кустиками, а иногда большими
кустами не мокрые, а только потные — и начинают слетаться по вечерам на тока, где и
остаются во всю ночь, так что рано поутру всегда их найти еще
в сборище на избранных ими местах.
В исходе мая бекасы выводятся и держатся сначала
в крепких болотных местах:
в кустах, топях и молодых камышах; как же скоро бекасята подрастут, то мать переводит их
в луговые части болот, где суше и растет высокая, густая трава, и
остается с ними там, пока они совершенно вырастут.
Добычливые охотники, притаясь
в каком-нибудь кустике или
кусте, не
в дальнем расстоянии от тока,
остаются там на всю ночь и стреляют дупелей, целя
в мелькающую белизну под их распущенными хвостиками.
Тела их, брошенные
в кусты,
оставались долго
в том же положении.
— Я не ошибаюсь, — сказал он наконец, — это отчина боярина Шалонского… Слава богу, она
останется у меня
в стороне… — Сказав эти слова, прохожий сел под
кустом и, вынув из котомки ломоть черного хлеба, принялся завтракать.
Евсей насторожился, ожидая поучения. Но кузнец снова сунул железо
в огонь, вытер слёзы на щеках и, глядя
в горн, забыл о племяннике. Пришёл мужик, принёс лопнувшую шину. Евсей спустился
в овраг, сел там
в кустах и просидел до заката солнца, ожидая, не
останется ли дядя один
в кузнице. Этого не случилось.
— Как не быть! Мы, знаешь, сначала из-за
кустов как шарахнули! Вот они приостановились, да и ну отстреливаться; а пуще какой-то
в мохнатой шапке, командир что ль, их, так и загорланил: алон, камрат! Да другие-то прочие не так, чтоб очень: все какая-то вольница; стрельнули раза три, да и врассыпную. Не знаю, сколько их ушло, а кучка порядочная
в лесу
осталась.
И он отошел от окна. Я еще некоторое время
оставался. Поезд несколько раз, часто и гулко пыхнул паром, точно затрепыхалась чудовищная металлическая птица, тронулся опять и побежал
в темноту, отбивая по рельсам свою железную дробь. Влажный ветер стукнул нашею рамой, шевельнул голыми ветками
кустов и понесся тоже
в темноту…
Они внезапно смутились. Евлампия тотчас отступила назад
в кусты. Слёткин подумал — и приблизился ко мне. На лице его уже не замечалось и следа того подобострастного смирения, с которым он, месяца четыре тому назад, расхаживая по двору харловского дома, перетирал трензель моей лошади; но и того дерзкого вызова я на нем прочесть не мог, того вызова, которым это лицо так поразило меня накануне, на пороге матушкина кабинета. Оно
осталось по-прежнему белым и пригожим, но казалось солидней и шире.
Луна уже была высоко
в небе, когда они разошлись. Без них красота ночи увеличилась. Теперь
осталось только безмерное, торжественное море, посеребренное луной, и синее, усеянное звездами небо. Были еще бугры песку,
кусты ветел среди них и два длинные, грязные здания на песке, похожие на огромные, грубо сколоченные гроба. Но всё это было жалко и ничтожно перед лицом моря, и звезды, смотревшие на это, блестели холодно.
Промежутки между
кустами и стволами деревьев были полны тумана, негустого, нежного, пропитанного насквозь лунным светом, и, что надолго
осталось в памяти Огнева, клочья тумана, похожие на привидения, тихо, но заметно для глаза, ходили друг за дружкой поперек аллей.
Река становится темнее, сильный ветер и дождь бьют нам
в бок, а берег всё еще далеко, и
кусты, за которые,
в случае беды, можно бы уцепиться,
остаются позади… Почтальон, видавший на своем веку виды, молчит и не шевелится, точно застыл, гребцы тоже молчат… Я вижу, как у солдатика вдруг побагровела шея. На сердце у меня становится тяжело, и я думаю только о том, что если опрокинется лодка, то я сброшу с себя сначала полушубок, потом пиджак, потом…
Из залы неслись звуки лезгинки. Я видела из моего темного угла, как мелькали алые рукава бешметов: это Бэлла плясала свой национальный танец с князем Израилом. Но я не пошла туда, откуда неслись призывные и веселые звуки чиунгури и звенящие колокольчики бубна. Я
осталась на балконе, пытливо вглядываясь
в кусты пурпуровых роз, казавшихся совсем черными при бледном сиянии месяца.
С четверть часа шли они «скрозь», держались чуть заметной тропки и попадали
в чащу. Обоим был люб крепнувший гул заказника. С одной стороны неба тучи сгустились. Справа еще
оставалась полоса чистой лазури.
Кусты чернолесья местами заслоняли им путь. На концах свислых еловых ветвей весенняя поросль ярко-зеленым кружевом рассыпалась по старой синеющей хвое.
Ночь явилась
в виде красных, зеленых и желтых фонариков. Пока их не было, не было и ночи, а теперь всюду легла она, заползла
в кусты, прохладною темнотою, как водой, залила весь сад, и дом, и самое небо. Стало так прекрасно, как
в самой лучшей сказке с раскрашенными картинками.
В одном месте дом совсем пропал,
осталось только четырехугольное окно, сделанное из красного света. А труба на доме видна, и на ней блестит какая-то искорка, смотрит вниз и думает о своих делах. Какие дела бывают у трубы? Разные.
— Я служитель Зенона, но я не могу возвратиться, чтобы проводить тебя к нему, потому что я поспешаю соединиться с своими единоверцами — мы идем справлять таинство Митры. Господин мой меня отпустил послужить моей вере и
остался теперь один
в своем доме. Обогни тот большой
куст роз, и ты увидишь дорожку, которая прямо приведет тебя к его дому. Зенон теперь один, он занят работой, но дверь
в его мастерскую открыта.