Неточные совпадения
У батюшки, у матушки
С Филиппом побывала я,
За дело принялась.
Три года, так считаю я,
Неделя за неделею,
Одним порядком шли,
Что год, то дети: некогда
Ни думать, ни печалиться,
Дай Бог с работой справиться
Да лоб перекрестить.
Поешь — когда
останетсяОт
старших да от деточек,
Уснешь — когда больна…
А на четвертый новое
Подкралось горе лютое —
К кому оно привяжется,
До смерти не избыть!
— Слушайте ж теперь войскового приказа, дети! — сказал кошевой, выступил вперед и надел шапку, а все запорожцы, сколько их ни было, сняли свои шапки и
остались с непокрытыми головами, утупив очи в землю, как бывало всегда между козаками, когда собирался что говорить
старший.
Они одни, без помощи; им ничего больше не
остается, как удариться в слезы и сказать: «Виноваты, мы дети!» — и, как детям, отдаться под руководство
старших.
Мы уже сказали, что
старшая дочь Агриппины Филипьевны была замужем за Половодовым; следующая за нею по летам, Алла, вступила уже в тот цветущий возраст, когда ей неприлично было
оставаться в недрах муравейника, и она была переведена в спальню maman, где и жила на правах совсем взрослой барышни.
После Привалова
остались три сына:
старший — Сергей, от первой жены, и двое, Иван и Тит, от Стеши.
Но пробило уже одиннадцать часов, а ему непременно надо было идти со двора «по одному весьма важному делу», а между тем он во всем доме
оставался один и решительно как хранитель его, потому что так случилось, что все его
старшие обитатели, по некоторому экстренному и оригинальному обстоятельству, отлучились со двора.
Когда
старший сын Федора Павловича, Иван Федорович, перед самою катастрофой уезжал в Москву, Смердяков умолял его
остаться, не смея, однако же, по трусливому обычаю своему, высказать ему все опасения свои в виде ясном и категорическом.
Не вынес больше отец, с него было довольно, он умер.
Остались дети одни с матерью, кой-как перебиваясь с дня на день. Чем больше было нужд, тем больше работали сыновья; трое блестящим образом окончили курс в университете и вышли кандидатами.
Старшие уехали в Петербург, оба отличные математики, они, сверх службы (один во флоте, другой в инженерах), давали уроки и, отказывая себе во всем, посылали в семью вырученные деньги.
Тем не менее, как женщина изобретательная, она нашлась и тут. Вспомнила, что от
старших детей
остались книжки, тетрадки, а в том числе и прописи, и немедленно перебрала весь учебный хлам. Отыскав прописи, она сама разлиновала тетрадку и, усадив меня за стол в смежной комнате с своей спальней, указала, насколько могла, как следует держать в руках перо.
Детские комнаты, как я уже сейчас упомянул, были переполнены насекомыми и нередко
оставались по нескольку дней неметенными, потому что ничей глаз туда не заглядывал; одежда на детях была плохая и чаще всего перешивалась из разного старья или переходила от
старших к младшим; белье переменялось редко.
Вот и карты розданы. Взял дед свои в руки — смотреть не хочется, такая дрянь: хоть бы на смех один козырь. Из масти десятка самая
старшая, пар даже нет; а ведьма все подваливает пятериками. Пришлось
остаться дурнем! Только что дед успел
остаться дурнем, как со всех сторон заржали, залаяли, захрюкали морды: «Дурень! дурень! дурень!»
Было это уже весной, подходили экзамены, наши вечера и танцы прекратились, потом мы уехали на каникулы в деревню. А когда опять подошла осень и мы стали встречаться, я увидел, что наша непрочная «взаимная симпатия» оказалась односторонней. Задатки этой драмы были даны вперед. Мы были одногодки. Я перешел в пятый класс и
оставался по — прежнему «мальчишкой», а она стала красивым подростком пятнадцати лет, и на нее стали обращать внимание ученики
старших классов и даже взрослые кавалеры.
Однажды на этих святках
старшие уехали куда-то, а мы
остались дома одни.
Харитона Артемьевича не было дома, — он уехал куда-то по делам в степь. Агния уже третий день гостила у Харитины. К вечеру она вернулась, и Галактион удивился, как она постарела за каких-нибудь два года. После выхода замуж Харитины у нее не
осталось никакой надежды, — в Заполье редко
старшие сестры выходили замуж после младших. Такой уж установился обычай. Агния, кажется, примирилась с своею участью христовой невесты и мало обращала на себя внимания. Не для кого было рядиться.
Фирс. Живу давно. Меня женить собирались, а вашего папаши еще на свете не было… (Смеется.) А воля вышла, я уже
старшим камердинером был. Тогда я не согласился на волю,
остался при господах…
Молодые люди
оставались в саду. Студент, подостлав под себя свитку и заломив смушковую шапку, разлегся на траве с несколько тенденциозною непринужденностью. Его
старший брат сидел на завалинке рядом с Эвелиной. Кадет в аккуратно застегнутом мундире помещался с ним рядом, а несколько в стороне, опершись на подоконник, сидел, опустив голову, слепой; он обдумывал только что смолкшие и глубоко взволновавшие его споры.
Какой-нибудь Тишка затвердил, что надо слушаться
старших, да так с тем только и
остался, и
останется на всю жизнь…
Зачем исчезать и уступать другим место, когда можно
остаться передовыми и
старшими?
У Татьяны почти каждый год рождался ребенок, но, на ее счастье, дети больше умирали, и в живых
оставалось всего шесть человек, причем дочь
старшая, Окся, заневестилась давно.
— Старший-то в Петербурге
остался, — большое место там получил; а младший где-то около Варшавской железной дороги завод, что ли, какой-то завел!.. Сильно, говорят, богатеет — и в здешних-то местах сколько ведь он тоже денег наприобрел — ужасно много!
— Да старший-то, слышно, в Петербурге и
останется; давно уж ему тоже хотелось туда: все здесь ниже своего ума находил; а младший, говорят, дело какое-то торговое берет, — продуфь ведь малый!..
— Ну, вот мы и приехали! — сказал
старший брат, когда они, подъехав к Михайловской батарее, вышли из повозки. — Ежели нас пропустят на мосту, мы сейчас же пойдем в Николаевские казармы. Ты там
останься до утра, а я пойду в полк — узнаю, где твоя батарея стоит, и завтра приеду за тобой.
Но наступает время, когда и травля начальства и спектакли на открытом воздухе теряют всякий интерес и привлекательность. Первый курс уже отправляется в отпуск. Юнкера
старшего курса, которым
осталось день, два или три до производства, крепко жмут руки своим младшим товарищам, бывшим фараонам, и горячо поздравляют их со вступлением в училищное звание господ обер-офицеров.
Только спустя несколько минут он сообразил, что иные, не выдержавши выпускных испытаний,
остались в
старшем классе на второй год; другие были забракованы, признанные по состоянию здоровья негодными к несению военной службы; следующие пошли: кто побогаче — в Николаевское кавалерийское училище; кто имел родню в Петербурге — в пехотные петербургские училища; первые ученики, сильные по математике, избрали привилегированные карьеры инженеров или артиллеристов; здесь необходимы были и протекция и строгий дополнительный экзамен.
Но и
оставаясь у себя дома, он всегда имел пару в лице
старшей сестры Зины, такой же страстной танцорки, причем музыку он изображал голосом.
Крапчик
остался очень рассерженный, но далеко не потерявшийся окончательно: конечно, ему досадно было такое решительное заявление Катрин, что она никогда не пойдет за Марфина; но, с другой стороны, захочет ли еще и сам Марфин жениться на ней, потому что весь город говорил, что он влюблен в
старшую дочь адмиральши, Людмилу?
— Можно и
остаться, если хочешь.
Старший оклад опять получишь, впереди Налимовой пойдешь.
Старший сын относился к матери с брезгливым сожалением, избегал
оставаться с нею один на один, а если это случалось, мать закидывала его жалобами на жену и обязательно просила денег. Он торопливо совал ей в руку рубль, три, несколько серебряных монет.
Они оба такие же, как были:
старший, горбоносый, с длинными волосами, приятен и, кажется, добрый; младший, Виктор,
остался с тем же лошадиным лицом и в таких же веснушках. Их мать — сестра моей бабушки — очень сердита и криклива.
Старший — женат, жена у него пышная, белая, как пшеничный хлеб, у нее большие глаза, очень темные.
Кожемякин помнил обоих братьев с дней отрочества, когда они били его, но с того времени
старший Маклаков — Семён — женился, осеялся детьми, жил тихо и скупо, стал лыс, тучен, и озорство его заплыло жиром, а Никон —
остался холост, бездельничал, выучился играть на гитаре и гармонии и целые дни торчал в гостинице «Лиссабон», купленной Сухобаевым у наследников безумного старика Савельева.
— Призвали на совет
старших дочерей Арины Васильевны, и под председательством старухи Бактеевой и ее дочери Курмышевой, особенно горячо хлопотавшей за майора, положено было: предоставить улаживание этого дела родной бабушке, потому что она внучке всех ближе, но таким образом, чтоб супруга Степана Михайловича и ее дочери
остались в стороне, как будто они ничего не знают и ничему не причастны.
Итак, через день назначено было ехать к Александре Степановне и она с своим башкиролюбивым супругом отправилась накануне в свою Каратаевку и пригласила, с позволенья отца,
старшую и младшую сестру; а Елизавета Степановна
осталась дома под предлогом, что у ней больной муж лежит в Бугуруслане, а собственно для назидательных бесед с стариками.
Старших дочерей своих он пристроил: первая, Верегина, уже давно умерла, оставив трехлетнюю дочь; вторая, Коптяжева, овдовела и опять вышла замуж за Нагаткина; умная и гордая Елисавета какими-то судьбами попала за генерала Ерлыкина, который, между прочим, был стар, беден и пил запоем; Александра нашла себе столбового русского дворянина, молодого и с состоянием, И. П. Коротаева, страстного любителя башкирцев и кочевой их жизни, — башкирца душой и телом; меньшая, Танюша,
оставалась при родителях; сынок был уже двадцати семи лет, красавчик, кровь с молоком; «кофту да юбку, так больше бы походил на барышню, чем все сестры» — так говорил про него сам отец.
Перемена заметна была, впрочем, только в наружности двух рыбаков: взглянув на румяное, улыбающееся лицо Василия, можно было тотчас же догадаться, что веселый, беспечный нрав его
остался все тот же; смуглое, нахмуренное лицо
старшего брата, уподоблявшее его цыгану, которого только что обманули, его черные глаза, смотревшие исподлобья, ясно обличали тот же мрачно настроенный, несообщительный нрав; суровая энергия, отличавшая его еще в юности, но которая с летами угомонилась и приняла характер более сосредоточенный, сообщала наружности Петра выражение какого-то грубого могущества, смешанного с упрямой, непоколебимой волей; с первого взгляда становилось понятным то влияние, которое производил Петр на всех товарищей по ремеслу и особенно на младшего брата, которым управлял он по произволу.
Старший сын ее обыкновенно
оставался дома с мужниной сестрою, десятилетней девочкой Аделиной, а младшего она всегда брала с собой, и ребенок или сладко спал, убаюкиваемый тихою тряскою тележки, или при всей красоте природы с аппетитом сосал материно молоко, хлопал ее полненькой ручонкой по смуглой груди и улыбался, зазирая из-под косынки на черные глаза своей кормилицы.
Он перестает возделывать поля, становится непочтителен к
старшим, и в своем высокомерии возвышает заработную плату до таких размеров, что и предпринимателю ничего больше не
остается, как оставить свои плодотворные прожекты и идти искать счастья ailleurs! [в другом месте!]
И это не ее исключительная вера, а это вера всех женщин ее круга, и со всех сторон она слышит только это: у Екатерины Семеновны умерло двое, потому что не позвали во-время Ивана Захарыча, а у Марьи Ивановны Иван Захарыч спас
старшую девочку; а вот у Петровых во-время, по совету доктора, разъехались по гостиницам и
остались живы, а не разъехались — и померли дети.
Пока мне оседлывали превысокую клячу, я приказал
старшему вести людей, а сам, в полной уверенности, что на борзом моем коне догоню их в несколько минут,
остался позавтракать.
Но всего более приводили меня в отчаяние товарищи:
старшие возрастом и ученики средних классов не обращали на меня внимания, а мальчики одних лет со мною и даже моложе, находившиеся в низшем классе, по большей части были нестерпимые шалуны и озорники; с остальными я имел так мало сходного, общего в наших понятиях, интересах и нравах, что не мог с ними сблизиться и посреди многочисленного общества
оставался уединенным.
После обеда, чтоб я не
оставался праздным и не предался грустным мыслям, Упадышевский поручил одному из
старших воспитанников, Илье Жеванову, хорошо рисовавшему, занять меня рисованием, к чему в детстве я имел большую склонность.
Наскоро и голодно куснув, что было под рукою, разбрелись из любопытства и по делу: кто ушел на двор, где громили службы, кто искал поживы по дому. Для
старших оставались пустые и свободные часы, час или два, пока не разберутся в добре и не нагрузятся по телегам; по богатству экономии следовало бы
остаться дольше, но, по слухам, недалеко бродили стражники и рота солдат, приходилось торопиться.
Отца своего Маничка Норк не помнила, потому что
осталась после него грудным ребенком: он умер, когда еще
старшей Маниной сестре, Берте Ивановне, шел всего только шестой год от роду.
Господин Голядкин-старший
остался как бы прикованным к месту, держа в руках ножичек и как будто приготовляясь что-то скоблить им…
У Артура Бенни
остались также братья:
старший Герман (впоследствии томашовский пастор), и младший, Карл (медик, обучавшийся в Париже и ныне практикующий в Варшаве).
Затем у
старших на вечернее молоко
оставалось только полчаса времени до шести, а в шесть часов до восьми все садились снова приготовлять уроки.
Положим, фатер скопил уже столько-то гульденов и рассчитывает на
старшего сына, чтобы ему ремесло аль землишку передать; для этого дочери приданого не дают, и она
остается в девках.
— Мы не без совести, — объяснял
старший племянник, — мы очень любили дяденьку и всегда чувствуем к ним благодарность, а так как у них не
осталось завещания, поэтому мы в своем праве… Да-с. Тетенька сами по себе, мы сами по себе; они свою четвертую часть получат сполна-с… Нам даже очень жаль дяденьку, а как они без завещания померли, мы в своем праве.
Старших двух дочерей он выгодно пристроил, младшая
оставалась еще в доме невестой.
— А так-то любил, что и сказать мудрено… у них, вишь, дочка была… она и теперь у матери, да только в загоне больно: отец, Никита-то, ее добре не любит… Ну, как
остался он у нас так-то
старшим после смерти барина, и пошел тяготить нас всех… и такая-то жисть стала, что, кажись, бежал бы лучше: при барине было нам так-то хорошо, знамо, попривыкли, а тут пошли побранки да побои, только и знаешь… а как разлютуется… беда! Бьет, колотит, бывало, и баб и мужиков, обижательство всякое творит…
Так прожил он еще семь лет.
Старшей дочери было уже 16 лет, еще один ребенок умер, и
оставался мальчик-гимназист, предмет раздора. Иван Ильич хотел отдать его в Правоведение, а Прасковья Федоровна на зло ему отдала в гимназию. Дочь училась дома и росла хорошо, мальчик тоже учился недурно.