Неточные совпадения
Наши люди рассказывали, что раз в храмовой праздник, под хмельком, бражничая вместе с попом, старик крестьянин ему сказал: «Ну вот, мол, ты азарник какой, довел дело до высокопреосвященнейшего! Честью не хотел, так вот тебе и подрезали крылья». Обиженный поп
отвечал будто бы
на это: «Зато ведь я вас, мошенников, так и венчаю, так и хороню; что ни есть самые дрянные
молитвы, их-то я вам и читаю».
Кровь бросилась мне в голову. Я потупился и перестал
отвечать… В моей груди столпились и клокотали бесформенные чувства, но я не умел их выразить и, может быть, расплакался бы или выбежал из класса, но меня поддержало сознание, что за мной — сочувствие товарищей. Не добившись продолжения
молитвы, священник отпустил меня
на место. Когда я сел, мой сосед Кроль сказал...
Игумен не
отвечал. Он горестно стоял перед Максимом. Неподвижно смотрели
на них мрачные лики угодников. Грешники
на картине Страшного суда жалобно подымали руки к небу, но все молчало. Спокойствие церкви прерывали одни рыдания Максима, щебетанье ласточек под сводами да изредка полугромкое слово среди тихой
молитвы, которую читал про себя игумен.
— Почивать ложились-с. Сказали, что если будет кто об них спрашивать, так
отвечать, что они
на молитве сию ночь долго стоять намерены-с.
Старик хотел что-то
ответить, но в это время поезд тронулся, и старик, сняв картуз, начал креститься и читать шопотом
молитву. Адвокат, отведя в сторону глаза, учтиво дожидался. Окончив свою
молитву и троекратное крещение, старик надел прямо и глубоко свой картуз, поправился
на месте и начал говорить...
Я вслушивалась в каждое слово читаемой
молитвы, чувством старалась
отвечать на него, и ежели не понимала, то мысленно просила бога просветить меня или придумывала
на место нерасслышанной свою
молитву.
— Хорошо… —
ответил брат Павлин
на тайную мысль Половецкого. — Лучше места нет… Отишие у нас. Очень уж я возлюбил нашу тишину… Душа радуется к
молитве.
— Хлопоты, заботы само по себе, сударыня Марья Гавриловна, —
отвечала Манефа. — Конечно, и они не молодят, ину пору от думы-то и сон бежит,
на молитве даже ум двоится, да это бы ничего — с хлопотами да с заботами можно бы при Господней помощи как-нибудь сладить… Да… Смолоду здоровьем я богата была, да молодость-то моя не радостями цвела, горем да печалями меркла. Теперь вот и отзывается. Да и годы уж немалые —
на шестой десяток давно поступила.
— Не доходна до Бога
молитва за такую! — сурово
ответила ей Платонида. — Теперь в аду бесы пляшут, радуются… Видала
на иконе Страшного суда, какое мученье за твой грех уготовано?.. Видала?.. Слушай: «Не еже зде мучитися люто, но о́
на вечна мука страшна есть и самим бесом трепетна…» Готовят тебе крюки каленые!..
— Как водится, —
отвечал Патап Максимыч. — Как гостили мы у Манефы, так слышали, что она чуть не тайком из Комарова с ним уехала; думал я тогда, что Алешка, как надо быть приказчику, за хозяйкой приезжал… А вышло
на иную стать — просто выкрал он Марью Гавриловну у нашей чернохвостницы, самокрутку, значит, сработал… То-то возрадуется наша богомолица!.. Таких
молитв начитает им, что ни в каком «часовнике», ни в каком псалтыре не найдешь… Вот взбеленится-то!.. Ха-ха-ха!
— Да вы не бойтесь, сударыня Марья Гавриловна, —
отвечала ей Таня. — Она ведь предобрая и все с
молитвой делает. Шагу без
молитвы не ступит. Корни роет — «Богородицу» читает, травы сбирает — «Помилуй мя, Боже». И все, все по-Божественному, вражьего нет тут нисколько… Со злобы плетут
на нее келейницы; обойдите деревни, любого спросите, всяк скажет, что за елфимовскую Наталью денно и нощно все Бога молят. Много пользы народу она делает. А уж какая разумная, какая добрая, и рассказать того невозможно.
— Совсем было побывшилась, Марко Данилыч, с часу
на час смертного конца ожидали… Ну, да услышал-таки Господь грешные наши
молитвы — поднял матушку, оздравела, — сладким голоском
отвечала Аркадия.
— Не мутились мысли после
молитвы, —
ответила Дуня. — Стало
на душе и легко, и спокойно. И об нем спокойнее прежнего стала я думать… И когда
на другой день увидела его, мне уж не боязно было.
— Вашими
молитвами плетемся понемногу, шажком да с оглядкою, —
отвечал Афанасий Никитин. — Ты все ли по-прежнему катишься, моя жемчужина перекатная, ты ль у батюшки у родимого
на ладонушке? Уселись ли вы, мои милостивцы, и готовы ли опять слушать о моем грешном хождении за три моря, за синие, волновые, а первое море — не забудьте — Дербентское, или дория Хвалынская, второе море — Индейское, дория Индустанская, третье море — Черное, дория Стамбульская.
«Как же так печатают неправильно против закона?» спросил он. Я ничего не мог ему
ответить. Я оставил книгу и просмотрел ее всю. Книга содержит: 1) 31
молитву с поучениями о коленопреклонениях и сложении перстов; 2) объяснение символа веры; 3) ничем не объясненные выписки из 5-й главы Матфея, почему-то названные заповедями для получения блаженства; 4) десять заповедей с объяснениями, большей частью упраздняющими их, и 5) тропари
на праздники.
И страсть ее побеждала целомудренного попа. Под долгие стоны осенней ночи, под звуки безумных речей, когда сама вечно лгущая жизнь словно обнажала свои темные таинственные недра, — в его помраченном сознании мелькала, как зарница, чудовищная мысль: о каком-то чудесном воскресении, о какой-то далекой и чудесной возможности. И
на бешеную страсть попадьи он, целомудренный и стыдливый,
отвечал такою же бешеной страстью, в которой было все: и светлая надежда, и
молитва, и безмерное отчаяние великого преступника.
Отвечая на обвинение Цельзом христиан в том, что они уклоняются от военной службы (так что, по мнению Цельза, если только Римская империя сделается христианской, она погибнет), Ориген говорит, что христиане больше других сражаются за благо императора, — сражаются за него добрыми делами,
молитвой и добрым влиянием
на людей.