Неточные совпадения
И когда, ударяя себя в грудь и сверкая глазами, он обращался к ним со словами «Patres conscripti!» [«
Отцы сенаторы!» (Ред.)] — они тоже
хмурились и говорили друг другу...
— Я уж не говорю о капитане. Он ненавидит меня давно, и за что — не знаю; но даже
отец твой… он скрывает, но я постоянно замечаю в лице его неудовольствие, особенно когда я остаюсь с тобой вдвоем, и, наконец, эта Палагея Евграфовна — и та на меня
хмурится.
Бывало, забыв лекции и тетради, сидит он в невеселой гостиной осининского дома, сидит и украдкой смотрит на Ирину: сердце в нем медленно и горестно тает и давит ему грудь; а она как будто сердится, как будто скучает, встанет, пройдется по комнате, холодно посмотрит на него, как на стол или на стул, пожмет плечом и скрестит руки; или в течение целого вечера, даже разговаривая с Литвиновым, нарочно ни разу не взглянет на него, как бы отказывая ему и в этой милостыне; или, наконец, возьмет книжку и уставится в нее, не читая,
хмурится и кусает губы, а не то вдруг громко спросит у
отца или у брата: как по-немецки"терпение"?
Со времени поездки с
отцом по Волге Фома стал более бойким и разговорчивым с
отцом, теткой, Маякиным. Но на улице или где-нибудь в новом для него месте, при чужих людях, он
хмурился и посматривал вокруг себя подозрительно и недоверчиво, точно всюду чувствовал что-то враждебное ему, скрытое от него и подстерегающее.
— Ты что
хмуришься? — ласково спросил его
отец.
— Ну, ну… — забормотал он,
хмурясь сурово. — Возьми-кась огурчика, покушай… Плакать не годится, маменька прибьет… дома
отцу пожалится… Ну, ну…
Чтение книг раскрыло Дуне новый, неведомый дотоле ей мир, целые вечера, бывало, просиживала она над книгами, так что
отец начинал уж немножко
хмуриться на дочку, глаз бы не попортила либо сама, борони Господи, не захворала.
Батюшка
хмурится. Не выносит
отец Модест невнимания в классной.
Протоиерей слушал рассказ Пизонского молча, положив подбордок на набалдашник своей трости — как мы в свое время узнаем, исторической трости, — и когда Константин Ионыч окончил свой трагикомический рассказ,
отец Савелий вздохнул и сказал: век наш ветхий выдает нас с тобой, старина, в поношение неверкам. Пойдем и уснем — авось утро будет еще мудреней вечера. Пойдем: луна на небо всходит, а небо
хмуриться начало. Пойдем.