Неточные совпадения
Вронский улыбнулся с таким видом, что он не отрекается
от этого, но тотчас же переменил
разговор.
Долли утешилась совсем
от горя, причиненного ей
разговором с Алексеем Александровичем, когда она увидела эти две фигуры: Кити с мелком в руках и с улыбкой робкою и счастливою, глядящую вверх на Левина, и его красивую фигуру, нагнувшуюся над столом, с горящими глазами, устремленными то на стол, то на нее. Он вдруг просиял: он понял. Это значило: «тогда я не могла иначе ответить».
При взгляде на тендер и на рельсы, под влиянием
разговора с знакомым, с которым он не встречался после своего несчастия, ему вдруг вспомнилась она, то есть то, что оставалось еще
от нее, когда он, как сумасшедший, вбежал в казарму железнодорожной станции: на столе казармы бесстыдно растянутое посреди чужих окровавленное тело, еще полное недавней жизни; закинутая назад уцелевшая голова с своими тяжелыми косами и вьющимися волосами на висках, и на прелестном лице, с полуоткрытым румяным ртом, застывшее странное, жалкое в губках и ужасное в остановившихся незакрытых глазах, выражение, как бы словами выговаривавшее то страшное слово — о том, что он раскается, — которое она во время ссоры сказала ему.
Перебирая предметы
разговора такие, какие были бы приятны Сергею Ивановичу и отвлекли бы его
от разговора о Сербской войне и Славянского вопроса, о котором он намекал упоминанием о занятиях в Москве, Левин заговорил о книге Сергея Ивановича.
Возвращаясь всё назад
от памятных оскорбительных слов спора к тому, что было их поводом, она добралась наконец до начала
разговора.
В эти два часа ожидания у Болгаринова Степан Аркадьич, бойко прохаживаясь по приемной, расправляя бакенбарды, вступая в
разговор с другими просителями и придумывая каламбур, который он скажет о том, как он у Жида дожидался, старательно скрывал
от других и даже
от себя испытываемое чувство.
«То и прелестно, — думал он, возвращаясь
от Щербацких и вынося
от них, как и всегда, приятное чувство чистоты и свежести, происходившее отчасти и оттого, что он не курил целый вечер, и вместе новое чувство умиления пред ее к себе любовью, — то и прелестно, что ничего не сказано ни мной, ни ею, но мы так понимали друг друга в этом невидимом
разговоре взглядов и интонаций, что нынче яснее, чем когда-нибудь, она сказала мне, что любит.
Но не одни эти дамы, почти все, бывшие в гостиной, даже княгиня Мягкая и сама Бетси, по нескольку раз взглядывали на удалившихся
от общего кружка, как будто это мешало им. Только один Алексей Александрович ни разу не взглянул в ту сторону и не был отвлечен
от интереса начатого
разговора.
Маленький, желтый человечек в очках, с узким лбом, на мгновение отвлекся
от разговора, чтобы поздороваться, и продолжал речь, не обращая внимания на Левина. Левин сел в ожидании, когда уедет профессор, но скоро заинтересовался предметом
разговора.
Анна ответила несколько слов дамам, но, не предвидя интереса
от разговора, попросила Аннушку достать фонарик, прицепила его к ручке кресла и взяла из своей сумочки разрезной ножик и английский роман.
Княгиня начала говорить ему, но он не слушал ее. Хотя
разговор с княгиней и расстраивал его, он сделался мрачен не
от этого
разговора, но
от того, что он видел у самовара.
— Счет! — крикнул он и вышел в соседнюю залу, где тотчас же встретил знакомого адъютанта и вступил с ним в
разговор об актрисе и ее содержателе. И тотчас же в
разговоре с адъютантом Облонский почувствовал облегчение и отдохновение
от разговора с Левиным, который вызывал его всегда на слишком большое умственное и душевное напряжение.
Слово талант, под которым они разумели прирожденную, почти физическую способность, независимую
от ума и сердца, и которым они хотели назвать всё, что переживаемо было художником, особенно часто встречалось в их
разговоре, так как оно им было необходимо, для того чтобы называть то, о чем они не имели никакого понятия, но хотели говорить.
Говоря о предстоящем наказании иностранцу, судившемуся в России, и о том, как было бы неправильно наказать его высылкой за границу, Левин повторил то, что он слышал вчера в
разговоре от одного знакомого.
Сейчас же, еще за ухой, Гагину подали шампанского, и он велел наливать в четыре стакана. Левин не отказался
от предлагаемого вина и спросил другую бутылку. Он проголодался и ел и пил с большим удовольствием и еще с большим удовольствием принимал участие в веселых и простых
разговорах собеседников. Гагин, понизив голос, рассказывал новый петербургский анекдот, и анекдот, хотя неприличный и глупый, был так смешон, что Левин расхохотался так громко, что на него оглянулись соседи.
Из
разговора со стариком Левин узнал, что он был и не прочь
от нововведений.
Левин во всё время исполнения испытывал чувство глухого, смотрящего на танцующих. Он был в совершенном недоумении, когда кончилась пиеса, и чувствовал большую усталость
от напряженного и ничем не вознагражденного внимания. Со всех сторон послышались громкие рукоплескания. Все встали, заходили, заговорили. Желая разъяснить по впечатлению других свое недоумение, Левин пошел ходить, отыскивая знатоков, и рад был, увидав одного из известных знатоков в
разговоре со знакомым ему Песцовым.
Он только как будто имел на нее маленькое неудовольствие за тот первый ночной
разговор, который она отклонила
от себя.
Вернувшись домой к Петру Облонскому, у которого он остановился в Петербурге, Степан Аркадьич нашел записку
от Бетси. Она писала ему, что очень желает докончить начатый
разговор и просит его приехать завтра. Едва он успел прочесть эту записку и поморщиться над ней, как внизу послышались грузные шаги людей, несущих что-то тяжелое.
Сдерживая на тугих вожжах фыркающую
от нетерпения и просящую хода добрую лошадь, Левин оглядывался на сидевшего подле себя Ивана, не знавшего, что делать своими оставшимися без работы руками, и беспрестанно прижимавшего свою рубашку, и искал предлога для начала
разговора с ним. Он хотел сказать, что напрасно Иван высоко подтянул чересседельню, но это было похоже на упрек, а ему хотелось любовного
разговора. Другого же ничего ему не приходило в голову.
Дарье Александровне не хотелось уходить
от баб, так интересен ей был
разговор с ними, так совершенно одни и те же были их интересы.
Засверкали глазенки у татарчонка, а Печорин будто не замечает; я заговорю о другом, а он, смотришь, тотчас собьет
разговор на лошадь Казбича. Эта история продолжалась всякий раз, как приезжал Азамат. Недели три спустя стал я замечать, что Азамат бледнеет и сохнет, как бывает
от любви в романах-с. Что за диво?..
Дамы на водах еще верят нападениям черкесов среди белого дня; вероятно, поэтому Грушницкий сверх солдатской шинели повесил шашку и пару пистолетов: он был довольно смешон в этом геройском облачении. Высокий куст закрывал меня
от них, но сквозь листья его я мог видеть все и отгадать по выражениям их лиц, что
разговор был сентиментальный. Наконец они приблизились к спуску; Грушницкий взял за повод лошадь княжны, и тогда я услышал конец их
разговора...
«Гость, кажется, очень неглупый человек, — думал хозяин, — степенен в словах и не щелкопер». И, подумавши так, стал он еще веселее, точно как бы сам разогрелся
от своего
разговора и как бы празднуя, что нашел человека, готового слушать умные советы.
То направлял он прогулку свою по плоской вершине возвышений, в виду расстилавшихся внизу долин, по которым повсюду оставались еще большие озера
от разлития воды; или же вступал в овраги, где едва начинавшие убираться листьями дерева отягчены птичьими гнездами, — оглушенный карканьем ворон,
разговорами галок и граньями грачей, перекрестными летаньями, помрачавшими небо; или же спускался вниз к поемным местам и разорванным плотинам — глядеть, как с оглушительным шумом неслась повергаться вода на мельничные колеса; или же пробирался дале к пристани, откуда неслись, вместе с течью воды, первые суда, нагруженные горохом, овсом, ячменем и пшеницей; или отправлялся в поля на первые весенние работы глядеть, как свежая орань черной полосою проходила по зелени, или же как ловкий сеятель бросал из горсти семена ровно, метко, ни зернышка не передавши на ту или другую сторону.
Муразов поклонился и прямо
от князя отправился к Чичикову. Он нашел Чичикова уже в духе, весьма покойно занимавшегося довольно порядочным обедом, который был ему принесен в фаянсовых судках из какой-то весьма порядочной кухни. По первым фразам
разговора старик заметил тотчас, что Чичиков уже успел переговорить кое с кем из чиновников-казусников. Он даже понял, что сюда вмешалось невидимое участие знатока-юрисконсульта.
Он был не глуп; и мой Евгений,
Не уважая сердца в нем,
Любил и дух его суждений,
И здравый толк о том, о сем.
Он с удовольствием, бывало,
Видался с ним, и так нимало
Поутру не был удивлен,
Когда его увидел он.
Тот после первого привета,
Прервав начатый
разговор,
Онегину, осклабя взор,
Вручил записку
от поэта.
К окну Онегин подошел
И про себя ее прочел.
— Очнулись, — отозвался артельщик. Догадавшись, что он очнулся, хозяйка, подглядывавшая из дверей, тотчас же притворила их и спряталась. Она и всегда была застенчива и с тягостию переносила
разговоры и объяснения, ей было лет сорок, и была она толста и жирна, черноброва и черноглаза, добра
от толстоты и
от лености; и собою даже очень смазлива. Стыдлива же сверх необходимости.
И почему именно сейчас, как только он вынес зародыш своей мысли
от старухи, как раз и попадает он на
разговор о старухе?..
И, схватив за руку Дунечку так, что чуть не вывернул ей руки, он пригнул ее посмотреть на то, что «вот уж он и очнулся». И мать и сестра смотрели на Разумихина как на провидение, с умилением и благодарностью; они уже слышали
от Настасьи, чем был для их Роди, во все время болезни, этот «расторопный молодой человек», как назвала его, в тот же вечер, в интимном
разговоре с Дуней, сама Пульхерия Александровна Раскольникова.
Кабанова. Ведь
от любви родители и строги-то к вам бывают,
от любви вас и бранят-то, все думают добру научить. Ну, а это нынче не нравится. И пойдут детки-то по людям славить, что мать ворчунья, что мать проходу не дает, со свету сживает. А, сохрани Господи, каким-нибудь словом снохе не угодить, ну, и пошел
разговор, что свекровь заела совсем.
Бесстыдство Швабрина чуть меня не взбесило; но никто, кроме меня, не понял грубых его обиняков; по крайней мере никто не обратил на них внимания.
От песенок
разговор обратился к стихотворцам, и комендант заметил, что все они люди беспутные и горькие пьяницы, и дружески советовал мне оставить стихотворство, как дело службе противное и ни к чему доброму не доводящее.
— Да, кстати, — начал Николай Петрович, видимо желая переменить
разговор. — Я получил письмо
от Колязина.
— Вероятно, это у вас
от ума и временное, — не очень любезно ответил Клим, догадываясь, что она хочет начать «интересный
разговор».
Он рассказал ей все, что слышал
от Захара,
от Анисьи, припомнил
разговор франтов и заключил, сказав, что с тех пор он не спит, что он в каждом взгляде видит вопрос, или упрек, или лукавые намеки на их свидания.
Но нелегко ей было укрыться
от зоркого взгляда Штольца: она знала это и внутренне с такою же тревогой готовилась к
разговору, когда он настанет, как некогда готовилась к исповеди прошедшего.
Разговор настал.
Он иногда,
от скуки,
от недостатка материала для
разговора или чтоб внушить более интереса слушающей его публике, вдруг распускал про барина какую-нибудь небывальщину.
Начнем вчерашний, неконченый
разговор; пойдут шутки или наступит красноречивое молчание, задумчивость — не
от потери места, не
от сенатского дела, а
от полноты удовлетворенных желаний, раздумье наслаждения…
В
разговоре она не мечтает и не умничает: у ней, кажется, проведена в голове строгая черта, за которую ум не переходил никогда. По всему видно было, что чувство, всякая симпатия, не исключая и любви, входят или входили в ее жизнь наравне с прочими элементами, тогда как у других женщин сразу увидишь, что любовь, если не на деле, то на словах, участвует во всех вопросах жизни и что все остальное входит стороной, настолько, насколько остается простора
от любви.
Сначала он делал это потому, что нельзя было укрыться
от нее: писалось письмо, шел
разговор с поверенным, с какими-нибудь подрядчиками — при ней, на ее глазах; потом он стал продолжать это по привычке, а наконец это обратилось в необходимость и для него.
— Ты забыл, сколько беготни, суматохи и у жениха и у невесты. А кто у меня, ты, что ли, будешь бегать по портным, по сапожникам, к мебельщику? Один я не разорвусь на все стороны. Все в городе узнают. «Обломов женится — вы слышали?» — «Ужели? На ком? Кто такая? Когда свадьба?» — говорил Обломов разными голосами. — Только и
разговора! Да я измучусь, слягу
от одного этого, а ты выдумал: свадьба!
— Dieu sait! [Бог его знает! (фр.)] — отвечал другой, и все разошлись по местам. Но Обломов потерялся
от этого ничтожного
разговора.
Опять полились на Захара «жалкие» слова, опять Анисья заговорила носом, что «она в первый раз
от хозяйки слышит о свадьбе, что в
разговорах с ней даже помину не было, да и свадьбы нет, и статочное ли дело? Это выдумал, должно быть, враг рода человеческого, хоть сейчас сквозь землю провалиться, и что хозяйка тоже готова снять образ со стены, что она про Ильинскую барышню и не слыхивала, а разумела какую-нибудь другую невесту…».
— Ну, там как хотите. Мое дело только остеречь вас. Страстей тоже надо беречься: они вредят леченью. Надо стараться развлекать себя верховой ездой, танцами, умеренными движениями на чистом воздухе, приятными
разговорами, особенно с дамами, чтоб сердце билось слегка и только
от приятных ощущений.
А он не так воображал себе
разговор с Захаром. Он вспомнил, как торжественно хотел он объявить об этом Захару, как Захар завопил бы
от радости и повалился ему в ноги; он бы дал ему двадцать пять рублей, а Анисье десять…
Получая изредка ее краткие письма, где дружеский тон смешивался с ядовитым смехом над его страстью, над стремлениями к идеалам, над игрой его фантазии, которою он нередко сверкал в
разговорах с ней, он сам заливался искренним смехом и потом почти плакал
от грусти и
от бессилия рассказать себя, дать ключ к своей натуре.
Наконец упрямо привязался к воспоминанию о Беловодовой, вынул ее акварельный портрет, стараясь привести на память последний
разговор с нею, и кончил тем, что написал к Аянову целый ряд писем — литературных произведений в своем роде, требуя
от него подробнейших сведений обо всем, что касалось Софьи: где, что она, на даче или в деревне?
В
разговоре она не увлекалась вслед за его пылкой фантазией, на шутку отвечала легкой усмешкой, и если удавалось ему окончательно рассмешить ее, у ней
от смеха дрожал подбородок.
— Это я — так только, чтоб начать
разговор, а сам одурел совсем
от счастья, как Райский…
Он был мрачен лицом, с нависшими бровями, широкими веками, которые поднимал медленно, и даром не тратил ни взглядов, ни слов. Даже движений почти не делал.
От одного
разговора на другой он тоже переходил трудно и медленно.