Неточные совпадения
— Пойдемте поскорее, — прошептал ей Свидригайлов. — Я не желаю, чтобы Родион Романыч знал о нашем свидании. Предупреждаю вас, что я с ним сидел тут недалеко, в
трактире, где он отыскал меня сам, и насилу от него отвязался. Он знает почему-то о моем к вам письме и что-то подозревает. Уж, конечно, не вы ему
открыли? А если не вы, так кто же?
— Да, так. Вы — патриот, вы резко осуждаете пораженцев. Я вас очень понимаю: вы работаете в банке, вы — будущий директор и даже возможный министр финансов будущей российской республики. У вас — имеется что защищать. Я, как вам известно, сын трактирщика. Разумеется, так же как вы и всякий другой гражданин славного отечества нашего, я не лишен права
открыть еще один
трактир или дом терпимости. Но — я ничего не хочу
открывать. Я — человек, который выпал из общества, — понимаете? Выпал из общества.
Шашлыки надолго прекратились, пока в восьмидесятых — девяностых годах в Черкасском переулке, как раз над
трактиром «Арсентьича», кавказец Сулханов не
открыл без всякого патента при своей квартире кавказскую столовую с шашлыками и — тоже тайно — с кахетинскими винами, специально для приезжих кавказцев.
— Литовская-с. Их предок, князь Зубр, в Литве был — еще в Беловежской пуще имение у них… Потом они воссоединились, и из Зубров сделались Зубровыми, настоящими русскими. Только разорились они нынче, так что и Беловежскую-то пущу у них в казну отобрали… Ну-с, так вот этот самый князь Андрей Зубров… Была в Москве одна барыня: сначала она в арфистках по
трактирам пела, потом она на воздержанье попала… Как баба, однако ж, неглупая, скопила капиталец и
открыла нумера…
Открыв лавку, я должен был сбегать за кипятком в
трактир; напившись чаю — прибрать лавку, стереть пыль с товара и потом — торчать на террасе, зорко следя, чтобы покупатели не заходили в лавку соседа.
— Да-а! — со вздохом ответил Яков. — И похворать не удастся мне, сколько хочется… Вчера опять отец был. Дом, говорит, купил. Ещё
трактир хочет
открыть. И всё это — на мою голову…
— Отец-то? Вопрос не легкий. Род наш, Колесниковых, знаменитый и древний, по одной дороге с Рюриком идет, и в гербе у нас колесо и лапоть, того-этого. Но, по историческому недоразумению, дедушка с бабушкой наши были крепостными, а отец в городе лавку и
трактир открыл, блеск рода, того-этого, восстановляет. И герб у нас теперь такой: на зеленом бильярдном поле наклоненная бутылка с девизом: «Свидания друзей»…
Нимало не медля, отправляется он в
трактир, и этим
открывает свое вступление на арену истории. Через полчаса он уже смешивает Ликурга с Солоном, а Мильтиада дружески называет Марафоном. Проходит еще полчаса — и вот даже этот маскарадный разговор начинает тяготить его. Из уст его вылетают какие-то имена, но не Агриппины Старшей и даже не Мессалины, а какой-то совсем неклассической Машки…
Аксинья вошла в долю с Хрымиными, и их фабрика теперь называется так: «Хрымины Младшие и K°».
Открыли около станции
трактир, и уже играют на дорогой гармонике не на фабрике, а в этом
трактире, и сюда часто ходит начальник почтового отделения, который тоже завел какую-то торговлю, и начальник станции тоже. Глухому Степану Хрымины Младшие подарили золотые часы, и он то и дело вынимает их из кармана и подносит к уху.
1-й мужик. Да питейное заведение, примерно, или
трактир откроете, житье такое будет, что умирать не надо. Царствуй, и больше никаких.
Там он впивал в себя яркий свет ламп и такой же яркий и пестрый гул
трактира, слушал, как играет орган, и сперва довольно улыбался,
открывая пустые впадины на месте передних зубов, когда-то выбитых лошадью.
Помню, чья-то сильная рука тащит меня к освещенному
трактиру. Через минуту собирается вокруг толпа и глядит на меня с любопытством и смехом. Я сижу за столом и ем что-то склизкое, соленое, отдающее сыростью и плесенью. Я ем с жадностью, не жуя, не глядя и не осведомляясь, что я ем. Мне кажется, что если я
открою глаза, то непременно увижу блестящие глаза, клешни и острые зубы…
— Вот оно!.. Я забыл, а вы помните… Поэтому-то вы и достигнете своего; а я с диссертацией-то превращусь в ископаемого, в улитку… И назовут меня именем какого-нибудь московского
трактира… Есть"Terebratula Alfonskii". Ректор такой здесь был. А тут
откроют"Terebratula Patrikewii". И это буду я!
Поэтому на даче в Стрельне они застали выписанных Гиршфельдом из Петербурга Князева и Неведомого и их благосклонному покровительству передал Гиршфельд своего клиента,
открыв для них всех широкий кредит в местном
трактире.