Неточные совпадения
Не более пяти-шести шагов отделяло Клима
от края полыньи, он круто повернулся и упал, сильно ударив локтем о лед. Лежа на животе, он смотрел, как вода, необыкновенного цвета, густая и, должно быть, очень тяжелая, похлопывала Бориса по плечам, по
голове. Она
отрывала руки его ото льда, играючи переплескивалась через
голову его, хлестала по лицу, по глазам, все лицо Бориса дико выло, казалось даже, что и глаза его кричат: «
Руку… дай
руку…»
Ему протянули несколько шапок, он взял две из них, положил их на
голову себе близко ко лбу и, придерживая
рукой, припал на колено. Пятеро мужиков, подняв с земли небольшой колокол, накрыли им
голову кузнеца так, что края легли ему на шапки и на плечи, куда баба положила свернутый передник. Кузнец закачался,
отрывая колено
от земли, встал и тихо, широкими шагами пошел ко входу на колокольню, пятеро мужиков провожали его, идя попарно.
Самгин боком, тихонько отодвигался в сторону
от людей, он встряхивал
головою, не
отрывая глаз
от всего, что мелькало в ожившем поле; видел, как Иноков несет человека, перекинув его через плечо свое, человек изогнулся, точно тряпичная кукла, мягкие
руки его шарят по груди Инокова, как бы расстегивая пуговицы парусиновой блузы.
— Уйди, — повторила Марина и повернулась боком к нему, махая
руками. Уйти не хватало силы, и нельзя было
оторвать глаз
от круглого плеча, напряженно высокой груди,
от спины, окутанной массой каштановых волос, и
от плоской серенькой фигурки человека с глазами из стекла. Он видел, что янтарные глаза Марины тоже смотрят на эту фигурку, —
руки ее поднялись к лицу; закрыв лицо ладонями, она странно качнула
головою, бросилась на тахту и крикнула пьяным голосом, топая
голыми ногами...
В зале были новые лица — свидетели, и Нехлюдов заметил, что Маслова несколько раз взглядывала, как будто не могла
оторвать взгляда
от очень нарядной, в шелку и бархате, толстой женщины, которая, в высокой шляпе с большим бантом и с элегантным ридикюлем на
голой до локтя
руке, сидела в первом ряду перед решеткой. Это, как он потом узнал, была свидетельница, хозяйка того заведения, в котором жила Маслова.
И при этом он делал вид, что млеет
от собственного пения, зажмуривал глаза, в страстных местах потрясал
головою или во время пауз,
оторвав правую
руку от струн, вдруг на секунду окаменевал и вонзался в глаза Любки томными, влажными, бараньими глазами. Он знал бесконечное множество романсов, песенок и старинных шутливых штучек. Больше всего нравились Любке всем известные армянские куплеты про Карапета...
Юлия, видя, что он молчит, взяла его за
руку и поглядела ему в глаза. Он медленно отвернулся и тихо высвободил свою
руку. Он не только не чувствовал влечения к ней, но
от прикосновения ее по телу его пробежала холодная и неприятная дрожь. Она удвоила ласки. Он не отвечал на них и сделался еще холоднее, угрюмее. Она вдруг
оторвала от него свою
руку и вспыхнула. В ней проснулись женская гордость, оскорбленное самолюбие, стыд. Она выпрямила
голову, стан, покраснела
от досады.
Страх, стыд и жалость к ней охватили его жаром и холодом; опустив
голову, он тихонько пошёл к двери, но вдруг две тёплых
руки оторвали его
от земли, он прижался щекою к горячему телу, и в ухо ему полился умоляющий, виноватый шёпот...
Он оттолкнулся
от дерева, — фуражка с
головы его упала. Наклоняясь, чтоб поднять её, он не мог отвести глаз с памятника меняле и приёмщику краденого. Ему было душно, нехорошо, лицо налилось кровью, глаза болели
от напряжения. С большим усилием он
оторвал их
от камня, подошёл к самой ограде, схватился
руками за прутья и, вздрогнув
от ненависти, плюнул на могилу… Уходя прочь
от неё, он так крепко ударял в землю ногами, точно хотел сделать больно ей!..
Ему хотелось хватать их
руками за
головы,
отрывать друг
от друга, избить одних, других же приласкать, укорять всех, осветить их каким-то огнем…
Долинский, не
отрывая рук от глаз, уныло качал
головою.
Я повторил сказанное уже тоном приказания. Шакро ещё сильнее стал стукать меня своей
головой в грудь. Медлить было нельзя. Я
оторвал от себя его
руки одну за другой и стал толкать его в воду, стараясь, чтоб он задел своими
руками за верёвки. И тут произошло нечто, испугавшее меня больше всего в эту ночь.
Но его тотчас же сбило со скамейки. Он упал грудью на уключину и судорожно вцепился обеими
руками в борт. Огромная тяжелая волна обдала его с ног до
головы. Почему-то ему послышался в реве водопада густой, частый звон колокола. Какая-то чудовищная сила
оторвала его
от лодки, подняла высоко и швырнула в бездну
головой вниз. «А Друг-то, пожалуй, один не найдет дорогу домой», — мелькнуло вдруг в
голове фельдшера. И потом ничего не стало.
Бедняга неподвижно сидел и, подперев кулаками
голову, не
отрывал глаз
от кровати…
Руки и лицо его всё еще были в крови… О мытье было забыто…
— Бах! — стреляло высыхающее дерево, и, вздрогнув, о. Василий
отрывал глаза
от белых страниц. И тогда видел он и
голые стены, и запушенные окна, и серый глаз ночи, и идиота, застывшего с ножницами в
руках. Мелькало все, как видение — и снова перед опущенными глазами развертывался непостижимый мир чудесного, мир любви, мир кроткой жалости и прекрасной жертвы.