Неточные совпадения
Надежда Васильевна в несколько минут успела рассказать о своей жизни на приисках, где ей было так хорошо, хотя иногда начинало неудержимо тянуть в город, к родным. Она могла бы назвать себя совсем счастливой, если бы не здоровье Максима, которое ее очень беспокоит, хотя доктор, как все доктора, старается убедить ее в полной безопасности. Потом она рассказывала о своих отношениях к отцу и матери, о Косте, который
по последнему зимнему
пути отправился в Восточную Сибирь, на заводы.
Нам не повезло. Мы приехали во Владивосток два дня спустя после ухода «Эльдорадо». Меня выручили П.Г. Тигерстедт и А.Н. Пель, предложив
отправиться с ними на миноносцах. Они должны были идти к Шантарским островам и
по пути обещали доставить меня и моих спутников в залив Джигит [Отряд состоял из 5 миноносцев: «Грозный», «Гремящий», «Стерегущий», «Бесшумный» и «Бойкий».].
Закусив поплотнее, мы собрали свои котомки и тоже
отправились в
путь по намеченному маршруту.
На другой день мы выступили рано.
Путь предстоял длинный, и хотелось поскорее добраться до реки Сан-хобе, откуда, собственно, и должны были начаться мои работы. П.П. Бордаков взял ружье и пошел стороной, я с Дерсу
по обыкновению
отправился вперед, а А.И. Мерзляков с мулами остался сзади.
В первую минуту, когда Хомяков почувствовал эту пустоту, он поехал гулять
по Европе во время сонного и скучного царствования Карла X, докончив в Париже свою забытую трагедию «Ермак» и потолковавши со всякими чехами и далматами на обратном
пути, он воротился. Все скучно!
По счастию, открылась турецкая война, он пошел в полк, без нужды, без цели, и
отправился в Турцию. Война кончилась, и кончилась другая забытая трагедия — «Дмитрий Самозванец». Опять скука!
Из кабака
отправился в гости к брату Агапу, а
по пути завернул проведать баушку Акулину.
За поминальным обедом Груздев выпил лишнюю рюмку и вернулся домой слегка навеселе. Сейчас после обеда он должен был
отправиться в обратный
путь. Переодеваясь по-дорожному, он весело ухмылялся и бормотал себе в бороду...
Из дела видно, что Пушкин
по назначенному маршруту, через Николаев, Елизаветград, Кременчуг, Чернигов и Витебск,
отправился из Одессы 30 июля 1824 года, дав подписку нигде не останавливаться на
пути по своему произволу и,
по прибытии в Псков, явиться к гражданскому губернатору.
Ее требование считалось законом — и мы
отправлялись по первому зимнему
пути,
по первозимью, когда дорога бывает гладка как скатерть и можно еще ехать парами и тройками в ряд.
Виргинский
отправился с Эркелем. Эркель, сдавая Лямшина Толкаченке, успел подвести его к Петру Степановичу и заявить, что тот опомнился, раскаивается и просит прощения и даже не помнит, что с ним такое было. Петр Степанович
отправился один, взяв обходом
по ту сторону прудов мимо парка. Эта дорога была самая длинная. К его удивлению, чуть не на половине
пути нагнал его Липутин.
По окончании обеда Мартын Степаныч и Аггей Никитич сейчас же
отправились в
путь. Проехать им вместе приходилось всего только верст пятнадцать до первого уездного города, откуда Пилецкий должен был направиться
по петербургскому тракту, а Аггей Никитич остаться в самом городе для обревизования почтовой конторы. Но, как ни кратко было время этого переезда, Аггей Никитич, томимый жаждой просвещения, решился воспользоваться случаем и снова заговорил с Мартыном Степанычем о трактате Марфина.
По таковом счастливом завладении он, Нечай, и бывшие с ним казаки несколько времени жили в Хиве во всяких забавах и об опасности весьма мало думали; но та ханская жена, знатно полюбя его, Нечая, советовала ему: ежели он хочет живот свой спасти, то б он со всеми своими людьми заблаговременно из города убирался, дабы хан с войском своим тут его не застал; и хотя он, Нечай, той ханской жены наконец и послушал, однако не весьма скоро из Хивы выступил и в
пути, будучи отягощен многою и богатою добычею, скоро следовать не мог; а хан, вскоре потом возвратясь из своего походу и видя, что город его Хива разграблен, нимало не мешкав, со всем своим войском в погоню за ним, Нечаем,
отправился и чрез три дня его настиг на реке, именуемой Сыр-Дарья, где казаки чрез горловину ее переправлялись, и напал на них с таким устремлением, что Нечай с казаками своими, хотя и храбро оборонялся и многих хивинцев побил, но напоследок со всеми имевшимися при нем людьми побит, кроме трех или четырех человек, кои, ушед от того побоища, в войско яицкое возвратились и о его погибели рассказали.
Благодаря нахлынувшему богатству Пепко, во-первых, выкупил свой жилет, во-вторых,
отправился в ресторан обедать и
по пути напился и, в-третьих, возвращаясь домой, увидел в окне табачной лавочки гитару, которую и приобрел немедленно, как вещь необходимую в эстетическом обиходе «Федосьиных покровов».
Не помню его судьбу дальше, уж очень много разных встреч и впечатлений было у меня, а если я его вспомнил, так это потому, что после войны это была первая встреча за кулисами, где мне тут же и предложили остаться в труппе, но я отговорился желанием повидаться с отцом и
отправился в Вологду, и
по пути заехал в Воронеж, где в театре Матковского служила Гаевская.
О тебе и спрашивать было нечего: мне сказали, что все ратные люди ушли в Ярославль с князем Пожарским; так я отслужил третьего дня панихиду
по моем боярине и
отправился в
путь…
На заре шестеро молодцов, рыбаков
по промыслу, выросших на Каме и привыкших обходиться с нею во всяких ее видах, каждый с шестом или багром, привязав за спины нетяжелую поклажу, перекрестясь на церковный крест, взяли под руки обеих женщин, обутых в мужские сапоги, дали шест Федору, поручив ему тащить чуман, то есть широкий лубок, загнутый спереди кверху и привязанный на веревке, взятый на тот случай, что неравно барыня устанет, — и
отправились в
путь, пустив вперед самого расторопного из своих товарищей для ощупывания дороги.
Мы же с братом ночевали как попало
по диванам. Успокоенный помещением Васи под непосредственный надзор старшей сестры и шурина, отец, тоже
по случаю испортившейся дороги, торопился обратно и, благословив меня, дал мне 150 рублей на дорогу, сказавши, что справится дома и тотчас же вышлет мне мое годовое содержание. В свою очередь и я с Юдашкой
отправился в перекладных санях и с большим чемоданом, заключавшим все мое небольшое имущество, в
путь к Борисову в Новогеоргиевск на Васильково и Белую церковь.
Стараясь
по возможности поручать воспитание детей отдельному доверенному лицу, отец соображал, что для брата моего Васи, воспитывавшегося, подобно мне, в Верро у Крюммера, не может быть лучшего места для приготовления в университет, чем дом Матвеевых в Киеве. Поэтому, дождавшись зимы, отец
отправился в заветных кибитках за сыном в Верро, покуда я раздумывал об окончательном направлении своего жизненного
пути.
Кибитчонка, в которой
отправлялись в
путь эти женщины, выехав из околицы, взяла совсем в противоположную сторону от направления, принятого кибиткою Байцурова, и, колыхаясь
по колеям топкой осенней грязи, потянула к селу Плодомасову.
Павел Павлович очнулся, всплеснул руками и бросился бежать сломя голову; поезд уже тронулся, но он как-то успел уцепиться и вскочил-таки в свой вагон на лету. Вельчанинов остался на станции и только к вечеру
отправился в дорогу, дождавшись нового поезда и
по прежнему
пути. Вправо, к уездной знакомке, он не поехал, — слишком уж был не в духе. И как жалел потом!
Сравните это хоть с рассказом Карамзина, который говорит: «Аскольд и Дир, может быть недовольные Рюриком,
отправились искать счастья…» В примечании же Карамзин прибавляет: «У нас есть новейшая сказка о начале Киева, в коей автор пишет, что Аскольд и Дир, отправленные Олегом послами в Царьград, увидели на
пути Киев», и пр… Очевидно, что г. Жеребцову понравилась эта сказка, и он ее еще изменил по-своему для того, чтобы изобразить Аскольда и Дира ослушниками великого князя и оправдать поступок с ними Олега.
Вместе с моим семейством
отправился я
по последнему зимнему
пути в Оренбургскую губернию, в мое любимое Аксаково, которое тогда не называлось еще селом Знаменским.
На другой день после крестин, не совсем еще обутрело и осенний туман белой пеленой расстилался еще
по полям,
по лугам и болотам, как Патап Максимыч, напившись с гостями чаю и закусивши расставленными Никитишной снедями,
отправился в
путь.
В полдень 23 июня 1908 года наш небольшой отряд перебрался на пароход. Легко и отрадно стало на душе. Все городские недомогания сброшены, беганье
по канцелярии кончено. Завтра в
путь. В сумерки мои спутники
отправились в город в последний раз навестить своих знакомых, а я с друзьями, пришедшими проводить меня, остался на пароходе. Мы сели на палубе и стали любоваться вечерним закатом, зарево которого отражалось на обширной водной поверхности при слиянии Амура с Уссури.
Стрелки выстроились. На балконе того дома, где жил попечитель, показалась рослая и плотная фигура генерала. Начались переговоры. Толпа все прибывала, но полиция еще бездействовала и солдаты стояли все в той же позиции. Вожаки студентов волновались, что-то кричали толпе товарищей, перебегали с места на место. Они добились того, что генерал Филипсон согласился
отправиться в университет, и процессия двинулась опять тем же
путем по Владимирской и Невскому.
Отыскав последнего близ Пернова, куда этот ездил для свидетельства военных снарядов, и получив от него,
по предмету своего путешествия, разрешение, цейгмейстер должен был немедленно
отправиться в обратный
путь и потому, вместо посещения Гельмета, принес ему только издали дань поклоном и вздохом.
Нет нужды сказывать вам мое имя; оно покуда останется для вас тайною. Довольно вам знать, что я приятель вашего брата, что он, быв неожиданно потребован королем, с которым и
отправился в Польшу, не успел,
по этому случаю, кончить письмо свое к вам и просил меня сделать это вместо него. Исполняю волю вашего брата; продолжаю его повествование и сказанными
путями отправляю письмо к вам.
С этим посланным Суворов и
отправился в
путь по назначению 25 апреля.
Спросить он тоже не мог, не умея говорить по-голландски, да и расспросы могли его выдать, а потому он
отправился в
путь, не сказав ни с кем ни слова.
Послали тотчас за доктором Левенмаулем, из курляндских евреев, учившимся в дерптском университете и славившимся искусною и счастливою практикой. Доктор согласился ехать, запасся нужными,
по его соображениям, медикаментами, взял с собою фельдшера и
отправился в
путь.
Узнав, что ехать на пароходе
по Рейну до Роттердама, а оттуда на машине будет дешевле и приятнее, он
отправился этим
путем.
Утром отслужено было в доме, где остановился Суворов, благоденственное молебствие
по чину православной церкви, а затем главнокомандующий в парадной форме, при всех знаках отличия,
отправился в богатой карете в собор. Карету эскортировали генералы союзной армии верхами. Толпы народа теснились
по пути этого торжественного поезда, оглашая воздух восторженными криками.
В условленный день Баранщиков явился на корабль Христофора, и они
отправились в Константинополь.
По пути они заходили в Яффу, Венецию, Микулу и Смирну.