Неточные совпадения
От Иктенды двадцать восемь верст
до Терпильской и столько же
до Цепандинской станции, куда мы и прибыли часу в осьмом утра, проехав эти 56 верст в совершенной темноте и во сне. Погода все одна и та же, холодная, мрачная. Цепандинская станция состоит из бедной юрты без окон. Здесь, кажется,
зимой не бывает станции, и оттого плоха и юрта, а может быть, живут тунгусы.
В то время реку Билимбе можно было назвать пустынной. В нижней половине река шириной около 20 м, глубиной
до 1,5 м и имеет скорость течения
от 8
до 10 км в час. В верховьях реки есть несколько зверовых фанз. Китайцы приходили сюда в Санхобе
зимой лишь на время соболевания. В этот день нам удалось пройти км тридцать;
до Сихотэ-Алиня оставалось еще столько же.
По всей долине Вай-Фудзина,
от устья Эрлдагоу
до Тазовской горы, разбросаны многочисленные фанзы. Обитатели их занимаются летом земледелием и морскими промыслами, а
зимой соболеванием и охотой.
В начале
зимы его перевезли в Лефортовский гошпиталь; оказалось, что в больнице не было ни одной пустой секретной арестантской комнаты; за такой безделицей останавливаться не стоило: нашелся какой-то отгороженный угол без печи, — положили больного в эту южную веранду и поставили к нему часового. Какова была температура
зимой в каменном чулане, можно понять из того, что часовой ночью
до того изнемог
от стужи, что пошел в коридор погреться к печи, прося Сатина не говорить об этом дежурному.
Чтобы дать читателю еще более ясное представление о дедушкиной семье, я считаю нелишным заглянуть на один из вечерков, на которые он, по
зимам, созывал
от времени
до времени родных.
Во-вторых, с минуты на минуту ждут тетенек-сестриц (прислуга называет их «барышнями»), которые накануне преображеньева дня приезжают в Малиновец и с этих пор гостят в нем всю
зиму, вплоть
до конца апреля, когда возвращаются в свое собственное гнездо «Уголок», в тридцати пяти верстах
от нашей усадьбы.
Мороз увеличился, и вверху так сделалось холодно, что черт перепрыгивал с одного копытца на другое и дул себе в кулак, желая сколько-нибудь отогреть мерзнувшие руки. Не мудрено, однако ж, и смерзнуть тому, кто толкался
от утра
до утра в аду, где, как известно, не так холодно, как у нас
зимою, и где, надевши колпак и ставши перед очагом, будто в самом деле кухмистр, поджаривал он грешников с таким удовольствием, с каким обыкновенно баба жарит на рождество колбасу.
С этого времени началась жестокая
зима, и я
до самого великого поста лакомился
от времени
до времени совершенно свежими вальдшнепами, что, конечно, может считаться большою редкостью.
— Четыре стены,
до половины покрытые, так, как и весь потолок, сажею; пол в щелях, на вершок, по крайней мере, поросший грязью; печь без трубы, но лучшая защита
от холода, и дым, всякое утро
зимою и летом наполняющий избу; окончины, в коих натянутый пузырь смеркающийся в полдень пропускал свет; горшка два или три (счастливая изба, коли в одном из них всякий день есть пустые шти!).
На нем был довольно широкий и толстый плащ без рукавов и с огромным капюшоном, точь-в-точь как употребляют часто дорожные, по
зимам, где-нибудь далеко за границей, в Швейцарии, или, например, в Северной Италии, не рассчитывая, конечно, при этом и на такие концы по дороге, как
от Эйдткунена
до Петербурга.
До сих пор еще не основался на
зиму — хожу, смотрю, и везде не то, чего бы хотелось без больших прихотей:
от них я давно отвык, и, верно, не теперь начинать к ним привыкать.
Зимой, по дальности расстояний, и не прокладывали прямых путей, а кое-какие тропинки шли
от деревни
до деревни.
«Да как же мы поедем
зимой, — думал я, — ведь мы с сестрицей маленькие, ведь мы замерзнем?» Все такие мысли крепко осадили мою голову, и я, встревоженный и огорченный
до глубины души, сидел молча, предаваясь печальным картинам моего горячего воображения, которое разыгрывалось у меня час
от часу более.
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который
от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство
до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а
зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
— Я его три недели не видела, — начала Нелли, —
до самой
зимы. Тут
зима стала, и снег выпал. Когда же я встретила дедушку опять, на прежнем месте, то очень обрадовалась… потому что мамаша тосковала, что он не ходит. Я, как увидела его, нарочно побежала на другую сторону улицы, чтоб он видел, что я бегу
от него.
От Булома и
до самого Ледовитого океана тянется страшная тундра.
Зимой эта тундра представляет собой гладкую снеговую поверхность, а летом — необозримое болото, кое-где покрытое мелким березовым кустарником.
(Прим. автора.)] и всё, что может пить,
от грудного младенца
до дряхлого старика, пьет допьяна целительный, благодатный, богатырский напиток, и дивно исчезают все недуги голодной
зимы и даже старости: полнотой одеваются осунувшиеся лица, румянцем здоровья покрываются бледные, впалые щеки.
Каратаев вел жизнь самобытную: большую часть лета проводил он, разъезжая в гости по башкирским кочевьям и каждый день напиваясь допьяна кумысом; по-башкирски говорил, как башкирец; сидел верхом на лошади и не слезал с нее по целым дням, как башкирец, даже ноги у него были колесом, как у башкирца; стрелял из лука, разбивая стрелой яйцо на дальнем расстоянии, как истинный башкирец; остальное время года жил он в каком-то чулане с печью, прямо из сеней, целый день глядел, высунувшись, в поднятое окошко, даже
зимой в жестокие морозы, прикрытый ергаком, [Ергак (обл.) — тулуп из короткошерстных шкур (жеребячьих, сурочьих и т. п.), сшитый шерстью наружу.] насвистывая башкирские песни и попивая,
от времени
до времени целительный травник или ставленый башкирский мед.
Какое пространство
от границ Вятской и Пермской губерний, где по
зимам не в редкость замерзание ртути,
до Гурьева городка на границе Астраханской губернии, где растет мелкий виноград на открытом воздухе, чихирем которого прохлаждаются в летние жары, греются
зимою и торгуют уральские казаки!
На сей-то реке, в пятнадцатом столетии, явились донские казаки, разъезжавшие по Хвалынскому морю. Они зимовали на ее берегах, в то время еще покрытых лесом и безопасных по своему уединению; весною снова пускались в море, разбойничали
до глубокой осени и к
зиме возвращались на Яик. Подаваясь всё вверх с одного места на другое, наконец они избрали себе постоянным пребыванием урочище Коловратное в шестидесяти верстах
от нынешнего Уральска.
И одна главная дорога с юга на север,
до Белого моря,
до Архангельска — это Северная Двина. Дорога летняя. Зимняя дорога, по которой из Архангельска
зимой рыбу возят, шла вдоль Двины, через села и деревни. Народ селился, конечно, ближе к пути, к рекам, а там, дальше глушь беспросветная да болота непролазные, диким зверем населенные… Да и народ такой же дикий блудился
от рождения
до веку в этих лесах… Недаром говорили...
Зимой,
от чая
до обеда, играли в комнатах, если на дворе было очень морозно, или шли на двор и там катались с большой ледяной горы.
Последнее совсем невероятно, потому что Ермаку не было никакого расчета проводить
зиму здесь, да еще в пещере, когда
до Чусовских Городков
от Ермака-камня всего наберется каких-нибудь полтораста верст.
Как скоро в начале
зимы выпадет так называемая густая пороша, то есть выпадет снег глубиною
от полуторы
до двух с половиною четвертей, наступает удобное время для гоньбы зверя, потому что глубина снега лишает его возможности долго бежать, а для лошади рыхлый снег в две четверти ничего не значит.
Все
до сих пор сказанное мною относится к тетеревиным привадам в начале
зимы, которые становятся иногда на хлебной жниве, даже в некотором отдалении
от леса; но когда выпадет много снегу и глубокие сугробы совершенно закроют самую высокую жниву, тетерева перестанут летать в поля и постоянно держатся около лесных мест и даже в середине лесов, по небольшим полянам; тогда и привады переносятся именно на такие поляны и на лесные опушки.
Хорьки живут по полям в норах и в них выводят детей, числом
от трех
до четырех; вероятно,
зимою земляные летние норы заносятся снегом, и тогда хорьки живут в снежных норах или под какими-нибудь строениями: мне случилось один раз найти постоянное, зимнее жилье хорька под толстым стволом сломленного дерева; он пролезал под него сверху, в сквозное дупло.
Вдруг взметнётся дымом некая догадка или намёк, всё собою покроет, всё опустошит, и в душе, как в поле
зимой, пусто, холодно. Тогда я не смел дотронуться словами
до этой мысли, но, хотя она и не вставала предо мной одетая в слова, — силу её чувствовал я и боялся, как малый ребёнок темноты. Вскочу на ноги, затороплюсь домой, соберу снасти свои и пойду быстро да песни пою, чтобы оттолкнуть себя в сторону
от немощного страха своего.
До Четыхера сторожем был младший брат Вавилы Бурмистрова — Андрей, но он не мог нести эту должность более двух
зим: в холода заречное мещанство волчьей стаей нападало на развалины дома, отрывая
от них всё, что можно сжечь в печи, и многое ломали не столь по нужде, сколько по страсти разрушать, — по тому печальному озорству, в которое одевается тупое русское отчаяние.
— А так, с вывалом, да и полно: ездила я
зимой на Петербургскую сторону, барыне одной мантиль кружевную в кадетский корпус возила. Такая была барынька маленькая и из себя нежная, ну, а станет торговаться — раскричится, настоящая примадона. Выхожу я
от нее,
от этой барыньки, а уж темнеет.
Зимой рано, знаешь, темнеет. Спешу это, спешу, чтоб
до пришпекта скорей, а из-за угла извозчик, и этакой будто вохловатый мужичок. Я, говорит, дешево свезу.
От малого
до большого, что в неделю заработал, то на праздник в харчевне и спустил; а тепериче, если взять и другую линию: портной, сапожник и гравировщик, — у нас считается на что есть хуже из всех: у них, с позволенья сказать,
зимой, в субботу, в баню надобно сходить, так старший подмастерье выпросит у дворника рукавицы, наденет их, вместо сапог, на ноги да так и отваляет, а и по этому делу выходят в люди…
О себе Клементий мне рассказал, что года два тому назад барин отпустил его в Питер опять и что, мало того, взял под свой залог его подряд и сдал ему, и что он с этого времени, по милости божией, и пошел опять в гору, и теперь имеет тысяч
до десяти чистого капитала, что блажи теперь у него никакой нет, в деревню съездит каждую
зиму, хмельного ничего в рот не берет, потому что
от хмельного мужику все нехорошее и в голову приходит.
— Что ж рассказать-то? Старость, дряхлость пришла, стало не под силу в пустыне жить. К нам в обитель пришел, пятнадцать
зим у нас пребывал. На летнее время, с Пасхи
до Покрова, иной год и
до Казанской, в леса удалялся, а где там подвизался, никто не ведал. Безмолвие на себя возложил, в последние десять лет никто
от него слова не слыхивал. И на правиле стоя в молчании, когда молился, губами даже не шевелил.
Года полтора
от свах отбоя не было,
до тех самых пор, как Зиновий Алексеич со всей семьей на целую
зиму в Москву уехал. Выгодное дельце у него подошло, но, чтобы хорошенько его обладить, надо было месяцев пять в Москве безвыездно прожить. И задумал Доронин всей семьей катить в Белокаменную, кстати ж, ни Татьяна Андревна, ни Лиза с Наташей никогда Москвы не видали и на Рогожском кладбище сроду не маливались.
От края
до края Сосновки при каждом из тридцати пяти дворов стояли небольшие прядильни, там и мужчины, и женщины всю
зиму и часть лета сасовку пряли, сбывая пряжу в соседний город канатным заводчикам, особливо Марку Данилычу. Не больно выгодный промысел, а все-таки подсоба малоземельным.
В летошном году везде был недород, своего хлеба
до Масленицы не хватило, озими
от голой
зимы померзли, весной яровые залило, на новый урожай не стало никакой надежды.
А кроме того,
зимой каждый праздник
от Крещенья
до крестова воскресенья кулачные бои бывали, но прежней вражды между ними не бывало.
Он, по обыкновению, окружал себя огромною свитой прихлебателей, хвастался и безнаказанно лгал перед ними, охотился с магнатами, а иногда и с ксендзами, на медведей, бражничал с боготворившею его шляхтой, перебранивался с виленским римско-католическим епископом,
от времени
до времени делал свойственные ему одному эксцентрические выходки [Так, однажды во время бала, на который съехалось в Несвиж множество гостей, князь Радзивил сказал, что завтра будет
зима.
Я работаю
от утра
до глубокой ночи,
зиму и лето, не знаю покою, воюю с теми, кто меня не понимает, страдаю иногда невыносимо… но вот наконец я нашел свой огонек.
Этим путем я знакомился с разными местностями России, попадал в захолустные углы и бойкие места Нижегородской, Тамбовской, Рязанской губерний, а на восток
от Нижнего
до Казани по Волге
зимой и на пароходах.
Обедает Вена, как и вся почти Германия,
от двенадцати
до часу дня, потом начинается после работы в канцеляриях и конторах сиденье по кафе, чтение газет, прогулка по Рингу, с четырех часов — Promenade concert (концерты для гуляющих) в разных садовых залах, и
зимой и летом.
Татьяна Андреевна. Так
до зимы-то сколько? Ну и забыла, конечно:
от Любочки из Швейцарии письмо, пишет, что жара, и у Костеньки была уже дизентерия.