Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Пронозила!.. Нет, братец, ты должен образ выменить господина офицера; а кабы не он, то б ты
от меня не заслонился. За
сына вступлюсь. Не спущу
отцу родному. (Стародуму.) Это, сударь, ничего и не смешно. Не прогневайся. У меня материно сердце. Слыхано ли, чтоб сука щенят своих выдавала? Изволил пожаловать неведомо
к кому, неведомо кто.
После обыкновенного приступа, [Приступ — здесь: вступление.] он объявлял ему, что подозрения насчет участия моего в замыслах бунтовщиков,
к несчастию, оказались слишком основательными, что примерная казнь должна была бы меня постигнуть, но что государыня, из уважения
к заслугам и преклонным летам
отца, решилась помиловать преступного
сына и, избавляя его
от позорной казни, повелела только сослать в отдаленный край Сибири на вечное поселение.
Зимними вечерами приятно было шагать по хрупкому снегу, представляя, как дома, за чайным столом,
отец и мать будут удивлены новыми мыслями
сына. Уже фонарщик с лестницей на плече легко бегал
от фонаря
к фонарю, развешивая в синем воздухе желтые огни, приятно позванивали в зимней тишине ламповые стекла. Бежали лошади извозчиков, потряхивая шершавыми головами. На скрещении улиц стоял каменный полицейский, провожая седыми глазами маленького, но важного гимназиста, который не торопясь переходил с угла на угол.
Отец его, провинциальный подьячий старого времени, назначал было
сыну в наследство искусство и опытность хождения по чужим делам и свое ловко пройденное поприще служения в присутственном месте; но судьба распорядилась иначе.
Отец, учившийся сам когда-то по-русски на медные деньги, не хотел, чтоб
сын его отставал
от времени, и пожелал поучить чему-нибудь, кроме мудреной науки хождения по делам. Он года три посылал его
к священнику учиться по-латыни.
Вскоре мы подъехали
к самому живописному месту. Мы только спустились с одной скалы, и перед нами представилась широкая расчищенная площадка, обнесенная валом. На площадке выстроено несколько флигелей. Это другая тюрьма. В некотором расстоянии, особо
от тюремных флигелей, стоял маленький домик, где жил
сын Бена, он же смотритель тюрьмы и помощник своего
отца.
Теперь
от отца перейдемте
к его старшему
сыну.
Отец перед смертию страшно теснил
сына, он не только оскорблял его зрелищем седого отцовского разврата, разврата цинического, но просто ревновал его
к своей серали. Химик раз хотел отделаться
от этой неблагородной жизни лауданумом; его спас случайно товарищ, с которым он занимался химией.
Отец перепугался и перед смертью стал смирнее с
сыном.
Я тогда послал
от Терпугова просьбу в консисторию. [Пущин мог ходатайствовать за внебрачного
сына А. П. Барятинского — П. А Терпугова, — вероятно, о признании его прав на фамилию
отца. Просьба была безуспешна: в собрании бумаг М. С. Волконского имеются письма
к нему П. А. Терпугова за 1904 и 1905 гг. (ЦГИА, ф. 1146, оп. 1, № 904).]
Павел любил Фатееву, гордился некоторым образом победою над нею, понимал, что он теперь единственный защитник ее, — и потому можно судить, как оскорбило его это письмо; едва сдерживая себя
от бешенства, он написал на том же самом письме короткий ответ
отцу: «Я вашего письма, по грубости и неприличию его тона, не дочитал и возвращаю его вам обратно, предваряя вас, что читать ваших писем я более не стану и буду возвращать их
к вам нераспечатанными.
Сын ваш Вихров».
Знайте, мой поэт, что законы ограждают семейное спокойствие, они гарантируют
отца в повиновении
сына и что те, которые отвлекают детей
от священных обязанностей
к их родителям, законами не поощряются.
— Нелли! Вся надежда теперь на тебя! Есть один
отец: ты его видела и знаешь; он проклял свою дочь и вчера приходил просить тебя
к себе вместо дочери. Теперь ее, Наташу (а ты говорила, что любишь ее!), оставил тот, которого она любила и для которого ушла
от отца. Он
сын того князя, который приезжал, помнишь, вечером ко мне и застал еще тебя одну, а ты убежала
от него и потом была больна… Ты ведь знаешь его? Он злой человек!
В эту минуту во мне сказался
сын моего
отца. Он не добился бы
от меня иного ответа самыми страшными муками. В моей груди, навстречу его угрозам, подымалось едва сознанное оскорбленное чувство покинутого ребенка и какая-то жгучая любовь
к тем, кто меня пригрел там, в старой часовне.
В следующие затем дни
к Марфиным многие приезжали, а в том числе и m-me Тулузова; но они никого не принимали, за исключением одного Углакова, привезшего Егору Егорычу письмо
от отца, в котором тот, извиняясь, что по болезни сам не может навестить друга, убедительно просил Марфина взять
к себе
сына в качестве ординарца для исполнения поручений по разным хлопотам, могущим встретиться при настоящем их семейном горе.
Читатель, конечно, сам догадывается, что старики Углаковы до безумия любили свое единственное детище и почти каждодневно ставились в тупик
от тех нечаянностей, которые Пьер им устраивал, причем иногда мать лучше понимала,
к чему стремился и что затевал
сын, а иногда
отец. Вошедший невдолге камердинер Пьера просил всех пожаловать
к больному. Муза Николаевна сейчас же поднялась; но Сусанна Николаевна несколько медлила, так что старуха Углакова проговорила...
Потом
отец, огромный, серый
от пыли, опалённый солнцем, наклонясь
к сыну, тревожно гудел...
— Полегче, молодец, полегче! За всех не ручайся. Ты еще молоденек, не тебе учить стариков; мы знаем лучше вашего, что пригоднее для земли русской. Сегодня ты отдохнешь, Юрий Дмитрич, а завтра чем свет отправишься в дорогу: я дам тебе грамоту
к приятелю моему, боярину Истоме-Туренину. Он живет в Нижнем, и я прошу тебя во всем советоваться с этим испытанным в делах и прозорливым мужем. Пускай на первый случай нижегородцы присягнут хотя Владиславу; а там… что бог даст!
От сына до
отца недалеко…
Отец Литвинова, в бытность свою в Москве, познакомился с Осиниными, имел случай оказать им некоторые услуги, дал им однажды рублей триста взаймы; и
сын его, будучи студентом, часто
к ним наведывался, кстати ж, его квартира находилась не в дальнем расстоянии
от их дома. Но не близость соседства привлекала его, не плохие удобства их образа жизни его соблазняли: он стал часто посещать Осининых с тех пор, как влюбился в их старшую дочь Ирину.
— Эх — дети! Язвы сердца, — а не радость его вы!.. — звенящим голосом пожаловался Яков Тарасович, и, должно быть, он много вложил в эти слова, потому что тотчас же после них просиял, приободрился и бойко заговорил, обращаясь
к дочери: — Ну ты, раскисла
от сладости? Айда-ка собери нам чего-нибудь… Угостим, что ли, блудного
сына! Ты, чай, старичишка, забыл, каков есть отец-то у тебя?
Сын был горячо, страстно
к нему привязан и очень тосковал, оставшись в Москве; старик через год приехал навестить его, и мальчик так обрадовался, что получил
от волнения горячку; бедный
отец не мог долго мешкать в Москве и должен был оставить своего любимца еще больного.
Соколова. Супруг ваш ошибся, указав на него. Ошибка понятна, если хотите, но её необходимо исправить.
Сын мой сидит в тюрьме пятый месяц, теперь он заболел — вот почему я пришла
к вам. У него дурная наследственность
от отца, очень нервного человека, и я, — я боюсь, вы понимаете меня? Понятна вам боязнь за жизнь детей? Скажите, вам знаком этот страх? (Она берёт Софью за руку и смотрит ей в глаза. Софья растерянно наклоняет голову, несколько секунд обе молчат.)
Отец Иосафа тоже повторял за ним: «Хорошенько его, хорошенько!» Иногда он подбегал
к солдатам и, выхватив у них розги, сам начинал сечь
сына жесточайшим образом. Все это продолжалось около получаса. Ручьи крови текли по полу. Иосаф
от боли изгрыз целый угол скамейки, но не сказал ни одного слова и не произнес ни одного стона.
Отец и
сын не видели друг друга; по-разному тосковали, плакали и радовались их больные сердца, но было что-то в их чувстве, что сливало воедино сердца и уничтожало бездонную пропасть, которая отделяет человека
от человека и делает его таким одиноким, несчастным и слабым.
Отец несознаваемым движением положил руку на шею
сына, и голова последнего так же невольно прижалась
к чахоточной груди.
Да здравствует Беседы царь!
Цвети твоя держава!
Бумажный трон твой — наш алтарь,
Пред ним обет наш — слава!
Не изменим, мы
от отцовПрияли глупость с кровью.
Сумбур! Здесь сонм твоих
сынов,
К тебе горим любовью.
Наш каждый писарь — славянин,
Галиматьею дышит;
Бежит предатель их дружин
И галлицизмы пишет.
Яша, как послушный
сын, ходит за ним и исполняет его приказания. Ему не нравится, что старик часто бегает
к буфету. Хоть он и боится
отца, но не может удержаться
от замечания.
Так, по-видимому, он предполагает последовательное и постепенное воскрешение
отцов сынами от поколения
к поколению.
От этой связи был
сын Мишенька, которого определили в почтальоны и который при жизни
отца жил хорошо, но потом сбился с пути и часто уже
к нам, взрослым братьям, обращался за помощью.
От золотоокого родился
сын, отличавшийся
от отца только тем, что не имел золотых глаз…уродство перешло и
к нему; внук имел золотые глаза и то же уродство.
Льюис жил в пригороде Лондона, в комфортабельном коттедже, где они с Джордж Элиот принимали каждую неделю в дообеденные часы. Вся тогдашняя свободомыслящая интеллигенция ездила
к автору"Адама Бида"и"Мидльмарча", не смущаясь тем, что она не была подлинной мистрисс Льюис. При
отце жил и его уже очень взрослый
сын от первого брака — и всегда был тут во время этих приемов.
Не вследствие любви
к отцу,
к сыну,
к жене,
к друзьям,
к добрым и милым людям, как это обыкновенно думают, люди отрекаются
от личности, а только вследствие сознания тщеты существования личности, сознания невозможности ее блага, и потому вследствие отречения
от жизни личности познает человек истинную любовь и может истинно любить
отца,
сына, жену, детей и друзей.
Это восклицание звучало еще робко и нерешительно. Но это была уже не прежняя робость, не страх. В голосе его слышалось что-то вроде зарождающейся симпатии и радостного недоверчивого изумления. Глаза
сына, прикованные, не отрывались
от глаз
отца, который положил руку на его плечо и тихонько притягивал его
к себе.
Отцу он оставил «грамотку», в которой объяснял, что не может продолжать жить среди потоков крови неповинных, проливаемой рукой его
отца, что «
сын палача» — он не раз случайно подслушал такое прозвище — должен скрыться
от людей,
от мира. Он умолял далее
отца смирить свою злобу, не подстрекать царя
к новым убийствам, удовольствоваться нажитым уже добром и уйти
от двора молиться.
Вопросы и ответы с обеих сторон были одинаково сдержанны и коротки.
Сын привык
к этой строго военной манере даже в разговорах с
отцом, потому что тот не терпел лишних слов, ни колебанья, ни уклоненья в ответах. И сегодня Иван Осипович держался того же тона: он должен был скрыть
от неопытного глаза
сына свое мучительное волнение.
Сын, в самом деле, видел только серьезное, неподвижно-спокойное лицо, слышал в голосе только холодную строгость.
Будучи еще семи лет
от роду, он уже называл себя солдатом, а о гражданской службе не хотел и слышать. Часто,
к немалому беспокойству
отца и матери, боявшихся за жизнь своего единственного
сына, Александр выбегал из дому на дождь и, промокнув хорошенько, возвращался домой.
Гонец прямо со двора митрополичьего явился
к нему с ласковым словом
от господина всея Руси и с большим спасибо
отцу за
сына.
На другой день
сыновья отца Иоанна, а особенно матушка-попадья, не утерпели, чтобы не рассказать о сне фабричного соседям и соседкам уцелевших
от мора домов, и
к вечеру того же дня весть о сне фабричного во всех подробностях и даже с прикрасами с быстротой молнии распространилась по Москве.
Он подходил то
к отцу, то
к сыну, умолял их укротить гнев свой, заверял, что дело обойдется и без насилия, что он, усердный их слуга, потеряет голову, если государеву лекарю будет нанесена обида, что он лучше советует просить лекаря отступиться
от своей невесты в пользу царевича.
Тимошка Хлоп где-то разыскал его и привел
к Лукьяновичу, а тот вручил ему тельник и перстень убитых в Тверском Отрочьем монастыре
отца и
сына Воротынских, подучил что говорить, да и подослал
к князю Василию, чтобы и тебя извести, так как
от Таньки знал он о любви твоей
к княжне Евпраксии, и ее добыть, да и князю Василию чтобы
от царя не поздоровилось.
Пускай Леандров славит свою минутную победу; завтра и будущность моя!..
Отец ручается головой, что Гориславская будет на днях его невесткой, как я его
сын. Она давно обещана мне; Виталина так благородна, что не отступится
от своего слова. Мало этого, говорит
отец: у него есть свое заветное, волшебное словечко, которое приведет Натали
к ногам моим, смиренную овечку. О! надо скорее исторгнуть у него этот талисман! (Уходит.)
Мальчик послушался и медленно приблизился
к отцу. Он знал уже, что Тане и Люде пришлось покаяться и что его встречи с матерью стали известны, но робость, с которой он обыкновенно приближался
к отцу, уступила сегодня место нескрываемому упорству. Это не ускользнуло
от Ивана Осиповича. Он окинул долгим, мрачным взглядом красивую юношескую фигуру
сына.
Было ли это следствием его происхождения
от колена Левитова (
отец его, хотя и был лютеранином, но происходил из немецких евреев), или же он был просто продуктом современного жидовствующего веяния времени? Решить этот вопрос затруднительно.
Отец его, бедный учитель музыки, упорно отрицал свое семитическое происхождение.
Сын же, наоборот, громко заявлял, что с большим удовольствием готов причислить себя
к потомкам Израиля, чем
к утопающей в своем глубокомыслии немецкой нации.
Отец не неволил
сына в юности
к женитьбе, не желая отвлекать
от дела, а в зрелом возрасте, видимо, он не сыскал себе по душе девушку, несмотря на то, что много новгородских маменек и дочек мечтали о таком завидном женихе и множество свах новгородских обивало пороги дома Афанасия Афанасьевича.
Певец
Тебе сей кубок, русский царь!
Цвети твоя держава;
Священный трон твой нам алтарь;
Пред ним обет наш: слава.
Не изменим; мы
от отцовПрияли верность с кровью;
О царь, здесь сонм твоих
сынов,
К тебе горим любовью;
Наш каждый ратник славянин;
Все долгу здесь послушны;
Бежит предатель сих дружин,
И чужд им малодушный.
Воины
Не изменим; мы
от отцовПрияли верность с кровью;
О царь, здесь сонм твоих
сынов,
К тебе горим любовью.
И я вдруг забыл, чту мой плотский ум надумал было сказать этому еврею; а я хотел сказать ему вот что: чтобы и он и его
сын сделали то же самое, что сделал их коварный наемщик, то есть чтобы и они просили себе крещения. Взаправду, чту им мешало
к этому обратиться, тем более что этот
отец, призывающий и «Иешу Ганоцри», во всяком случае ближе ходил
от сына божия, чем тот проказник, который взялся на глазах у всех сплутовать верою.
Старый князь Николай Андреич Болконский в декабре 1805 года получил письмо
от князя Василия, извещавшего его о своем приезде вместе с
сыном. («Я еду на ревизию, и, разумеется, мне 100 верст не крюк, чтобы посетить вас, многоуважаемый благодетель, — писал он, — и Анатоль мой провожает меня и едет в армию; и я надеюсь, что вы позволите ему лично выразить вам то глубокое уважение, которое он, подражая
отцу, питает
к вам».)
Я такое счастье имел, что, как он сказал, что ему поза рожи моей нравится, то и действительно он меня, как
отец, жалел, и регенту бить меня камертоном по голове не дозволял, и содержал меня, как
сына своего приятеля, гораздо иежнейше
от прочих, а как я очень был лаской и умильно пел, то, кроме того, сделалось так, что я стал вхож в вице-губернаторский дом,
к супруге и дочке сего сановника, для совсем особливого дела, о котором тоже узнаете.