Неточные совпадения
Мне как-то раз случилось прожить две недели в казачьей станице на левом фланге; тут же стоял
батальон пехоты;
офицеры собирались друг у друга поочередно, по вечерам играли в карты.
— Ну, и не говорите, — посоветовал Тагильский. При огне лицо его стало как будто благообразнее: похудело, опали щеки, шире открылись глаза и как-то добродушно заершились усы. Если б он был выше ростом и не так толст, он был бы похож на
офицера какого-нибудь запасного
батальона, размещенного в глухом уездном городе.
Были актрисы, адвокаты, молодые литераторы, два
офицера саперного
батальона, был старичок с орденом на шее и с молодой женой, мягкой, румяной, точно оладья, преобладала молодежь, студенты, какие-то юноши мелкого роста, одетые франтовато.
Кроме своего каторжного начальства и солдатского для рекрутов, в распоряжении горных
офицеров находилось еще два казачьих
батальона со специальной обязанностью производить наказания на самом месте работ; это было домашнее дело, а «крестный» Никитушка и «зеленая улица» — парадным наказанием, главным образом на страх другим.
Мы шестеро учились фрунгу в гвардейском образцовом
батальоне; после экзамена, сделанного нам Клейнмихелем в этой науке, произведены были в
офицеры высочайшим приказом 29 октября.
И ужаснее всего была мысль, что ни один из
офицеров, как до сих пор и сам Ромашов, даже и не подозревает, что серые Хлебниковы с их однообразно-покорными и обессмысленными лицами — на самом деле живые люди, а не механические величины, называемые ротой,
батальоном, полком…
Это чувство было и у смертельно раненого солдата, лежащего между пятьюстами такими же ранеными на каменном полу Павловской набережной и просящего Бога о смерти, и у ополченца, из последних сил втиснувшегося в плотную толпу, чтобы дать дорогу верхом проезжающему генералу, и у генерала, твердо распоряжающегося переправой и удерживающего торопливость солдат, и у матроса, попавшего в движущийся
батальон, до лишения дыхания сдавленного колеблющеюся толпой, и у раненого
офицера, которого на носилках несли четыре солдата и, остановленные спершимся народом, положили наземь у Николаевской батареи, и у артиллериста, 16 лет служившего при своем орудии и, по непонятному для него приказанию начальства, сталкивающего орудие с помощью товарищей с крутого берега в бухту, и у флотских, только-что выбивших закладки в кораблях и, бойко гребя, на баркасах отплывающих от них.
— Атаковали ложементы, — заняли — французы подвели огромные резервы — атаковали наших — было только два
батальона, — говорил, запыхавшись, тот же самый
офицер, который приходил вечером, с трудом переводя дух, но совершенно развязно направляясь к двери.
— Нет, — сердито отвечал
офицер: — подоспел
батальон, отбили, но полковой командир убит,
офицеров много, приказано просить подкрепления…
Но две вещи фараонам безусловно запрещены: во-первых, травить курсовых
офицеров, ротного командира и командира
батальона; а во-вторых, петь юнкерскую традиционную «расстанную песню»: «Наливай, брат, наливай». И то и другое — привилегии господ обер-офицеров; фараонам же заниматься этим — и рано и не имеет смысла. Пусть потерпят годик, пока сами не станут обер-офицерами… Кто же это в самом деле прощается с хозяевами, едва переступив порог, и кто хулит хозяйские пироги, еще их не отведав?»
Здесь практически проверялась память: кому и как надо отдавать честь. Всем господам обер — и штаб-офицерам чужой части надлежит простое прикладывание руки к головному убору. Всем генералам русской армии, начальнику училища, командиру
батальона и своему ротному командиру честь отдается, становясь во фронт.
Однажды в самый жаркий и душный день лета он назначает батальонное учение.
Батальон выходит на него в шинелях через плечо, с тринадцатифунтовыми винтовками Бердана, с шанцевым инструментом за поясом. Он выводит
батальон на Ходынское поле в двухвзводной колонне, а сам едет сбоку на белой, как снег, Кабардинке,
офицеры при своих ротах и взводах.
За словесностью шло фехтование на штыках, после которого солдаты, спускаясь с лестницы, держались за стенку, ноги не гнутся! Учителем фехтования был прислан из учебного
батальона унтер-офицер Ермилов, великий мастер своего дела.
И вот завтра его порют. Утром мы собрались во второй
батальон на конфирмацию. Солдаты выстроены в каре, — оставлено только место для прохода. Посередине две кучи длинных березовых розог, перевязанных пучками. Придут
офицеры, взглянут на розги и выйдут из казармы на крыльцо. Пришел и Шептун. Сутуловатый, приземистый, исподлобья взглянул он своими неподвижными рыбьими глазами на строй, подошел к розгам, взял пучок, свистнул им два раза в воздухе и, бережно положив, прошел в фельдфебельскую канцелярию.
Об этом узнал командир
батальона и все
офицеры.
Спать не хотелось; я встал и начал бродить по сырой траве между нашим
батальоном и артиллерией. Темная фигура поравнялась со мною, гремя саблею; по ее звуку я догадался, что это
офицер, и вытянулся во фронт.
Офицер подошел ко мне и оказался Венцелем.
Немного времени спустя я распрощался с
офицерами и вышел из палатки. Вечерело; люди одевались в шинели, приготовляясь к зоре. Роты выстроились на линейках, так что каждый
батальон образовал замкнутый квадрат, внутри которого были палатки и ружья в козлах. В тот же день, благодаря дневке, собралась вся наша дивизия. Барабаны пробили зорю, откуда-то издалека послышались слова команды...
Перед походом, когда полк, уже совсем готовый, стоял и ждал команды, впереди собралось несколько
офицеров и наш молоденький полковой священник. Из фронта вызвали меня и четырех вольноопределяющихся из других
батальонов; все поступили в полк на походе. Оставив ружья соседям, мы вышли вперед и стали около знамени; незнакомые мне товарищи были взволнованы, да и у меня сердце билось сильнее, чем всегда.
Среди нас, вместе с
офицерами другого
батальона, очутился наш полковник, с трудом взбиравшийся на высоты.
Офицеры бежали к
батальону, застегивая на ходу портупеи.
— Вот это и есть тот самый
батальон, в состав которого входит наша рота, — произнес Игорь вполголоса, направляя свои стопы к небольшого роста
офицеру, одетому в солдатскую шинель с фуражкой на голове защитного цвета. На боку y
офицера висела сабля; револьвер, вложенный в кобуру, был прикреплен y пояса. Он отдавал какие-то приказания вытянувшемуся перед ним в струнку солдату.
Болхов назвал меня, и вслед за тем в балаган влезли три
офицера: майор Кирсанов, адъютант его
батальона и ротный командир Тросенко.
Первый приехал в карете тогдашний начальник Третьего отделения граф П.Шувалов; вышел из кареты в одном мундире и вскоре поспешно уехал. Он-то, встретив поблизости взвод (или полроты) гвардейского стрелкового
батальона, приказал ему идти на Колокольную. Я это сам слышал от
офицера, командовавшего стрелками, некоего П-ра, который бывал у нас в квартире у моих сожителей, князя Дондукова и графа П.А.Гейдена — его товарищей по Пажескому корпусу.
Затем я объясняю моему слушателю, что мой муж
офицер, что он уехал в Сибирь и ранее трех лет не вырвется оттуда, что мужа моего я называю «рыцарем Трумвилем», а он меня «Брундегильдой», что прежде жили мы в Царском Селе, в офицерском флигеле стрелкового
батальона, что я свою квартиру называла «замком», что, кроме мужа, у меня отец и мачеха, которых я называю «Солнышко» и «мама-Нэлли», что именно у них я жила после отъезда мужа.
Нас приютили у своего костра
офицеры нежинского полка, остановившиеся с своим
батальоном на короткую ночевку. Они радушно угостили нас коньяком, сардинками, чаем. Была горячая благодарность к ним и радостное умиление, что есть на свете такие хорошие люди.
— А у нас вот что было, — рассказывал другой
офицер. — Восемнадцать наших охотников заняли деревню Бейтадзы, — великолепный наблюдательный пункт, можно сказать, почти ключ к Сандепу. Неподалеку стоит полк; начальник охотничьей команды посылает к командиру, просит прислать две роты. «Не могу. Полк в резерве, без разрешения своего начальства не имею права». Пришли японцы, прогнали охотников и заняли деревню. Чтоб отбить ее обратно, пришлось уложить три
батальона…
Обозов на дороге скоплялось все больше, то и дело приходилось останавливаться. Наискосок по грядам поля шел навстречу
батальон пехоты. Верховой
офицер хриплым озлобленным голосом кричал встречному
офицеру...
Носились слухи, что где-то в саперном
батальоне было собрание солдат-делегатов, что решено в Николин день перебить всех
офицеров и поделить между солдатами суммы из денежных ящиков. Несмотря на неоднократные опровержения начальства, среди солдат упорно держался слух, что все войсковые экономические суммы велено поделить между солдатами.
Вскоре этот штаб-офицер со своим
батальоном был удален из-под Очакова под предлогом усиления корпуса Суворова, охранявшего Херсон и Кинбурн.
Он, во-первых, как мы уже знаем, вызвал всех отпускных гвардейцев в Петербург, расписал гвардию на новые дивизии и
батальоны, и согласно с установлением Петра Великого, положил, чтобы гвардейские
офицеры считались только одним чином выше армейских.
Весною 1831 года для содержания караулов в Новгороде и для приготовления к смотру начальника штаба, генерала Клейнмихеля, — все резервные
батальоны выступили из округов; по недостатку в них
офицеров, были командируемы от поселенных
батальонов ротные командиры, которые, по этому случаю, находились в Новгороде, а по окончании очереди, возвращались в свои роты к управлению хозяйственной частью; во время же их отсутствия, обязанность по этому предмету лежала на фельдфебелях.
От прибывших на станцию
офицеров я узнал, что у командующего южным отрядом генерала барона Штакельберга было 20
батальонов пехоты, бригада артиллерии и дивизия казаков, и что он стягивает свои силы вокруг японцев.
Затем, обратясь к генерал-поручику Павлу Сергеевичу Потемкину, Григорий Александрович приказал ему поручить одному из храбрейших штаб-офицеров немедленно же взять редут с
батальоном гренадер, а в помощь им назначить пять
батальонов пехоты и несколько сотен кавалерии.
В этом же бою выказали поразительное мужество командир 36 полка полковник Багинкий, его адъютант штабс-капитан Кривцов, командир 2
батальона подполковник Остолопов и его
офицеры.
Ополченцы и те, которые были в деревне, и те, котóрые работали на батарее, побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За
батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчими. За ними солдаты и
офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Штаб-офицер присоединился к увещаниям полкового командира; но князь Багратион не отвечал им и только приказал перестать стрелять и построиться так, чтобы дать место подходившим двум
батальонам.
Свитский
офицер осмелился заметить князю, что по уходе этих
батальонов орудия останутся без прикрытия.
По пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и всё-таки не дал себе ясного отчета в том. чтό так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему
батальон гусаров, и, когда нужно было употребить храброго
офицера, давали ему поручения.
Унтер-офицер
батальона, подбежав взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит.
Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают
офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский
батальон незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tête de pont.