Неточные совпадения
— Нет, учусь… — отвечал молодой человек, отчасти удивленный и особенным витиеватым тоном речи, и тем, что так прямо, в упор, обратились к нему. Несмотря
на недавнее мгновенное желание хотя какого бы ни было сообщества с людьми, он при первом, действительно обращенном к нему, слове вдруг
ощутил свое обычное неприятное и раздражительное чувство отвращения ко всякому чужому
лицу, касавшемуся или хотевшему только прикоснуться к его личности.
Белый пепел падал
на лицо и быстро таял, освежая кожу, Клим сердито сдувал капельки воды с верхней губы и носа,
ощущая, что несет в себе угнетающую тяжесть, жуткое сновидение, которое не забудется никогда.
Избалованный ласковым вниманием дома, Клим тяжко
ощущал пренебрежительное недоброжелательство учителей. Некоторые были физически неприятны ему: математик страдал хроническим насморком, оглушительно и грозно чихал, брызгая
на учеников, затем со свистом выдувал воздух носом, прищуривая левый глаз; историк входил в класс осторожно, как полуслепой, и подкрадывался к партам всегда с таким
лицом, как будто хотел дать пощечину всем ученикам двух первых парт, подходил и тянул тоненьким голосом...
Клим взглянул
на строгое
лицо ее и безнадежно замолчал,
ощущая, что его давняя неприязнь к Борису становится острей.
Говорила она тихо, смотрела
на Клима ласково, и ему показалось, что темные глаза девушки ожидают чего-то, о чем-то спрашивают. Он вдруг
ощутил прилив незнакомого ему, сладостного чувства самозабвения, припал
на колено, обнял ноги девушки, крепко прижался
лицом.
Считая неспособность к сильным взрывам чувств основным достоинством интеллигента, Самгин все-таки
ощущал, что его антипатия к Безбедову разогревается до ненависти к нему, до острого желания ударить его чем-нибудь по багровому, вспотевшему
лицу, по бешено вытаращенным глазам, накричать
на Безбедова грубыми словами. Исполнить все это мешало Самгину чувство изумления перед тем, что такое унизительное, дикое желание могло возникнуть у него. А Безбедов неистощимо бушевал, хрипел, задыхаясь.
Я отдал себя всего тихой игре случайности, набегавшим впечатлениям: неторопливо сменяясь, протекали они по душе и оставили в ней, наконец, одно общее чувство, в котором слилось все, что я видел,
ощутил, слышал в эти три дня, — все: тонкий запах смолы по лесам, крик и стук дятлов, немолчная болтовня светлых ручейков с пестрыми форелями
на песчаном дне, не слишком смелые очертания гор, хмурые скалы, чистенькие деревеньки с почтенными старыми церквами и деревьями, аисты в лугах, уютные мельницы с проворно вертящимися колесами, радушные
лица поселян, их синие камзолы и серые чулки, скрипучие, медлительные возы, запряженные жирными лошадьми, а иногда коровами, молодые длинноволосые странники по чистым дорогам, обсаженным яблонями и грушами…
Кровь отлила к сердцу, а
на лице она сама
ощутила внезапную бледность.
Гладышев
на секунду зажмурился. Ему казалось, что он
ощущает на себе,
на лице,
на всем теле этот напряженно-пристальный взгляд, который как бы касался его кожи и щекотал ее, подобно паутинному прикосновению гребенки, которую сначала потрешь о сукно, — ощущение тонкой невесомой живой материи.
Он стоял около своего номера, прислонившись к стене, и точно
ощущал, видел и слышал, как около него и под ним спят несколько десятков людей, спят последним крепким утренним сном, с открытыми ртами, с мерным глубоким дыханием, с вялой бледностью
на глянцевитых от сна
лицах, и в голове его пронеслась давнишняя, знакомая еще с детства мысль о том, как страшны спящие люди, — гораздо страшнее, чем мертвецы.
Его начало тошнить. После бурного припадка рвоты мать уложила его в постель, накрыв бледный лоб мокрым полотенцем. Он немного отрезвел, но все под ним и вокруг него волнообразно качалось, у него отяжелели веки и,
ощущая во рту скверный, горький вкус, он смотрел сквозь ресницы
на большое
лицо матери и бессвязно думал...
Лицо его покраснело, рыжие брови сурово сдвинулись и опустились
на глаза. Но это не испугало Матвея, он ещё ближе пододвинулся к отцу,
ощущая теплоту его тела.
Митенька тоже
ощущает на себе признаки всемогущей весны. Во-первых,
на лице у него появилось бесчисленное множество прыщей, что очень к нему не идет. Каждый раз, вечером, перед сном, он садится перед зеркалом и спрашивает камердинера своего Ивана...
— В столь юные годы!..
На утре жизни твоей!.. Но точно ли, мой сын, ты
ощущаешь в душе своей призвание божие? Я вижу
на твоем
лице следы глубокой скорби, и если ты, не вынося с душевным смирением тяготеющей над главою твоей десницы всевышнего, движимый единым отчаянием, противным господу, спешишь покинуть отца и матерь, а может быть, супругу и детей, то жертва сия не достойна господа: не горесть земная и отчаяние ведут к нему, но чистое покаяние и любовь.
Но вдруг, повернув голову влево, Илья увидел знакомое ему толстое, блестящее, точно лаком покрытое
лицо Петрухи Филимонова. Петруха сидел в первом ряду малиновых стульев, опираясь затылком о спинку стула, и спокойно поглядывал
на публику. Раза два его глаза скользнули по
лицу Ильи, и оба раза Лунёв
ощущал в себе желание встать
на ноги, сказать что-то Петрухе, или Громову, или всем людям в суде.
Вместо Гаврика ему ставила самовар и носила обед кухарка домохозяина, женщина угрюмая, худая, с красным
лицом. Глаза у неё были бесцветные, неподвижные. Иногда, взглянув
на нее, Лунёв
ощущал где-то в глубине души возмущение...
Они быстро шагали по улице и,
на лету схватывая слова друг друга, торопливо перекидывались ими, всё более возбуждаясь, всё ближе становясь друг к другу. Оба
ощущали радость, видя, что каждый думает так же, как и другой, эта радость ещё более поднимала их. Снег, падавший густыми хлопьями, таял
на лицах у них, оседал
на одежде, приставал к сапогам, и они шли в мутной кашице, бесшумно кипевшей вокруг них.
Евсей редко
ощущал чувство жалости к людям, но теперь оно почему-то вдруг явилось. Вспотевший от волнения, он быстро, мелкими шагами перебежал
на другую сторону улицы, забежал вперёд, снова перешёл улицу и встретил человека грудь ко груди. Перед ним мелькнуло тёмное, бородатое
лицо с густыми бровями, рассеянная улыбка синих глаз. Человек что-то напевал или говорил сам себе, — его губы шевелились.
Он стоял у постели с дрожью в ногах, в груди, задыхаясь, смотрел
на её огромное, мягкое тело,
на широкое, расплывшееся от усмешки
лицо. Ему уже не было стыдно, но сердце, охваченное печальным чувством утраты, обиженно замирало, и почему-то хотелось плакать. Он молчал, печально
ощущая, что эта женщина чужда, не нужна, неприятна ему, что всё ласковое и хорошее, лежавшее у него в сердце для неё, сразу проглочено её жадным телом и бесследно исчезло в нём, точно запоздалая капля дождя в мутной луже.
После этого вечер, видимо, начинал приходить к концу, так что некоторые пенкосниматели уже дремали. Я, впрочем, понимал эту дремоту и даже сознавал, что, влачи я свое существование среди подобных статей, кто знает — быть может, и я давно бы заснул непробудным сном. Ни водки, ни закуски — ничего, все равно как в пустыне. Огорчение, которое
ощутил я по этому случаю, должно быть, сильно отразилось
на моем
лице, потому что Менандр отвел меня в сторону и шепнул...
Дверь открылась. Вошел Соколов, стараясь ступать осторожно, а за ним фельдшер. Они пошептались о чем-то с Титом. Соколов ушел, фельдшер остался. Я смотрел
на все это прищуренными глазами и, казалось, ни о чем не думал,
ощущая только желтую полосу света из окна, блики
на чайнике и светящееся
лицо Тита.
При слове «завтра»
лицо Саши похолодело — точно теперь только
ощутило свежесть ночи, а сердце, дрогнув, как хороший конь, вступило в новый, сторожкий, твердый и четкий шаг. И, ловя своим открытым взглядом пронзительный, мерцающий взор Соловьева, рапортовавшего коротко, обстоятельно и точно, Погодин узнал все, что касалось завтрашнего нападения
на станцию Раскосную. Сверился с картой и по рассказу Соловьева набросал план станционных жилищ.
Ныне ж,
В мучительных и сладких сновиденьях,
Когда ее я вижу пред собой,
Я делаюся слаб, и, пробуждаясь,
Я
ощущаю слезы
на лице.
И вот (я ведь омерзительную правду пишу), лежа ничком
на диване, накрепко, и уткнув
лицо в дрянную кожаную подушку мою, я начал помаленьку, издалека, невольно, но неудержимо
ощущать, что ведь мне теперь неловко будет поднять голову и посмотреть Лизе прямо в глаза.
Это ни для кого не было большою тайной, но все-таки «купанье» иногда обращало
на себя внимание государя и великого князя, и тогда производилось «освежение личного состава», от чего, впрочем, дело нисколько не выигрывало, ибо
лица, вновь прибывающие для освежения, немедленно же
ощущали совершенную невозможность противостоять общему направлению и вскоре же, без всякого протеста, становились такими же, как и прежние.
Черпая пригоршнями воду, он плескал ее себе
на лицо и покряхтывал,
ощущая свежесть. Потом, утираясь подолом рубахи, спросил Мальву...
Студент сонно и хмуро поглядел
на завешенные окна усадьбы, мимо которой проезжала тройка. За окнами, подумал он, вероятно, спят люди самым крепким, утренним сном и не слышат почтовых звонков, не
ощущают холода, не видят злого
лица почтальона; а если разбудит колокольчик какую-нибудь барышню, то она повернется
на другой бок, улыбнется от избытка тепла и покоя и, поджав ноги, положив руки под щеку, заснет еще крепче.
Она молча устремила
на него свои глаза и, казалось, желала помочь ему высказываться, но Жозеф
ощущал в этом некоторое затруднение: ему казалось, что его голос упал и не слышен среди шума движения, да и притом вагон, покачивая их
на своих рессорах, постоянно меняет положение их
лиц: они трясутся, вздрагивают и точно куда-то уносятся, как Каин и его тень.
Я была слишком уверена в себе, чтобы бояться… но невольно дыхание мое сперло в груди, когда я потянула к себе беленький билетик…
На билетике стоял Э 12: «Бегство иудеев из Египта». Эту историю я знала отлично, и,
ощутив в душе сладостное удовлетворение, я не спеша, ровно и звонко рассказала все, что знала.
Лицо Maman ласково улыбалось; отец Филимон приветливо кивал мне головою, даже инспектор и отец Дмитрий, скептически относившийся к экзаменам «седьмушек», не без удовольствия слушали меня…
В
лице Серафима
ощутила внезапную теплоту, как только ее мысль перешла
на эту «сумму».
Надзиратель конфузится, отходит от окорока и щурит глаза
на прейскурант Асмолова и K°. Торговый депутат запускает руку в бочонок с гречневой крупой и
ощущает там что-то мягкое, бархатистое… Он глядит туда, и по
лицу его разливается нежность.
Я смущен и не знаю, что сказать ей. Она повторяет свое требование. Делать нечего, я поднимаюсь и прикладываюсь к ее длинному
лицу, причем
ощущаю то же самое, что чувствовал в детстве, когда меня заставили однажды поцеловать
на панихиде мою умершую бабушку. Не довольствуясь моим поцелуем, Варенька вскакивает и порывисто обнимает меня. В это время в дверях беседки показывается Машенькина maman… Она делает испуганное
лицо, говорит кому-то «тссс!» и исчезает, как Мефистофель в трюме.
Была у Нинки особенность, Марк всегда ею любовался. Черные брови ее были в непрерывном движении: то медленно поднимутся высоко вверх, и
лицо яснеет; то надвинутся
на лоб, и как будто темное облако проходит по
лицу. Сдерживая
на тонких губах улыбку, он смотрел в ее
лицо, гладил косы, лежавшие
на крепких плечах, и сладко
ощущал, как к коленям его прижималась молодая девическая грудь.