Неточные совпадения
— Позвольте вам доложить, Петр Александрыч, что как вам будет угодно, а в Совет к сроку заплатить нельзя. Вы изволите говорить, — продолжал он с расстановкой, — что должны получиться деньги с залогов, с мельницы и с сена… (Высчитывая эти статьи, он кинул их на кости.) Так я
боюсь, как бы нам не ошибиться в расчетах, — прибавил он, помолчав немного и глубокомысленно взглянув на
папа.
Папа сидел со мной рядом и ничего не говорил; я же захлебывался от слез, и что-то так давило мне в горле, что я
боялся задохнуться… Выехав на большую дорогу, мы увидали белый платок, которым кто-то махал с балкона. Я стал махать своим, и это движение немного успокоило меня. Я продолжал плакать, и мысль, что слезы мои доказывают мою чувствительность, доставляла мне удовольствие и отраду.
Самгин пошел к паровозу, — его обгоняли пассажиры, пробежало человек пять веселых солдат; в центре толпы у паровоза стоял высокий жандарм в очках и двое солдат с винтовками, — с тендера наклонился к ним машинист в
папахе. Говорили тихо, и хотя слова звучали отчетливо, но Самгин почувствовал, что все чего-то
боятся.
— Он даже перестал дружиться с Любой, и теперь все с Варей, потому что Варя молчит, как дыня, — задумчиво говорила Лидия. — А мы с
папой так
боимся за Бориса.
Папа даже ночью встает и смотрит — спит ли он? А вчера твоя мама приходила, когда уже было поздно, все спали.
— Молчи! — крикнула Лидия, топнув ногою. — Это не твое дело, не тебя обманывают. И
папа не обманывает, а потому что
боится…
—
Папа хочет, чтоб она уехала за границу, а она не хочет, она
боится, что без нее
папа пропадет. Конечно,
папа не может пропасть. Но он не спорит с ней, он говорит, что больные всегда выдумывают какие-нибудь страшные глупости, потому что
боятся умереть.
—
Папа стоял у камина и грелся. Я посмотрела на него и думала, что он взглянет на меня ласково: мне бы легче было. Но он старался не глядеть на меня; бедняжка
боялся maman, а я видела, что ему было жалко. Он все жевал губами: он это всегда делает в ажитации, вы знаете.
— Ты сиди пока здесь и слушай, — просила девушка, — я
боюсь, чтобы с
папой не сделалось дурно… Понял? Чуть что, сейчас же скажи мне.
— Чего же
бояться,
папа? — удивлялась Дидя. — Под старость ты делаешься сентиментальным.
— С тобой я не
боюсь,
папа, — шептала Нюрочка, закрывая глаза от утомления.
— Я не люблю
папу, потому что он
боится Раисы Павловны, — говорила кукла Луша.
Няня пошла наверх в спальню и, взглянув на больную, сунула ей в руки зажженную восковую свечу. Саша в ужасе суетилась и умоляла, сама не зная кого, сходить за
папой, потом надела пальто и платок и выбежала на улицу. От прислуги она знала, что у отца есть еще другая жена и две девочки, с которыми он живет на Базарной. Она побежала влево от ворот, плача и
боясь чужих людей, и скоро стала грузнуть в снегу и зябнуть.
Соня(стоя на коленях, оборачивается к отцу; нервно, сквозь слезы).Надо быть милосердным,
папа! Я и дядя Ваня так несчастны! (Сдерживая отчаяние.) Надо быть милосердным! Вспомни, когда ты был помоложе, дядя Ваня и бабушка по ночам переводили для тебя книги, переписывали твои бумаги… все ночи, все ночи! Я и дядя Ваня работали без отдыха,
боялись потратить на себя копейку и всё посылали тебе… Мы не ели даром хлеба! Я говорю не то, не то я говорю, но ты должен понять нас,
папа. Надо быть милосердным!
Не мнишь ли ты, что я тебя
боюсь?
Что более поверят польской деве,
Чем русскому царевичу? — Но знай,
Что ни король, ни
папа, ни вельможи
Не думают о правде слов моих.
Димитрий я иль нет — что им за дело?
Но я предлог раздоров и войны.
Им это лишь и нужно, и тебя,
Мятежница! поверь, молчать заставят.
Прощай.
— Ты не
бойся, Андрюша, — говорила Таня, дрожа как в лихорадке, — не
бойся…
Папа, это все пройдет… все пройдет…
— Я уже давно замечала… и
папа заметил, — говорила она, стараясь сдержать рыдания. — Ты сам с собой говоришь, как-то странно улыбаешься… не спишь. О боже мой, боже мой, спаси нас! — проговорила она в ужасе. — Но ты не
бойся, Андрюша, не
бойся, бога ради не
бойся…
— Почему же? У меня ужасно много дела… а помощник один — Никон, денщик
папы. Он уже старик и тоже пьёт, но страшный силач и знает своё дело. Мужики его
боятся. Он — бьёт их, и они тоже раз как-то сильно побили его… очень сильно! Он замечательно честен и предан нам с
папой… любит нас, как собака! Я тоже его люблю. Вы, может быть, читали один роман, где есть герой, офицер, граф Луи Граммон, и у него тоже денщик Сади-Коко?
Степа. Я не знаю, что
папа решил; я
боюсь, что он сам хорошенько не знает, но про себя я решил, что поступаю в кавалергарды вольноопределяющимся. Это у нас изо всего делают какие-то особенные затруднения. А все это очень просто. Я кончил курс, мне надо отбывать повинность. Отбывать ее с пьяными и грубыми офицерами в армии неприятно, и потому я поступаю в гвардию, где у меня приятели.
Ольга Петровна. Это,
папа, болезнь, а не порок; но что Мямлин умен, в этом я убедилась в последний раз, когда он так логично и последовательно отстаивал тебя. (Граф отрицательно качает головой.) Ты,
папа, не можешь судить об его уме, потому что, как сам мне Мямлин признавался, он так
боится твоего вида, что с ним сейчас же делается припадок его болезни и он не в состоянии высказать тебе ни одной своей мысли.
Она не помнит своего покойного брата, потому что Гуль-Гуль был всего год, когда погиб мой бедный
папа, но мы часто говорили о нем потихоньку (иначе Гуль-Гуль не смела,
боясь рассердить родителей, которые так и не простили сыну принятия христианства).
— Не
бойся,
папа Цвибуш. Мужчины не увидят и не услышат от меня ничего, кроме музыки…Я решила.
— «Не знаю, — отвечала она, — я бы желала лично познакомиться с кардиналом Альбани, который, без сомнения, будет
папой, но
боюсь, что конклав еще надолго замедлится, а состояние моего здоровья не дозволяет мне долго оставаться в Риме».
— Ничего,
папа, болит голова немного, устала и только! — возможно спокойнее отвечала я и,
боясь разрыдаться у него на глазах, поспешила выйти.
Все гости столпились вокруг последнего. В полку знали Демона — лошадь Врельского, — и действительно никто еще не отваживался проскакать на нем. Все поэтому
боялись, что затея моего
папы может окончиться печально. Молодая баронесса подняла на отца умоляющие глазки и тихо просила его изменить его решение. Только взоры дедушки Магомета да юных Израила и Бэллы разгорались все ярче и ярче в ожидании отчаянно-смелого поступка отца.
— Но ведь
папа вернулся здоровым и невредимым, — не отставал офицер, — почему бы и вам не поплясать немножко? Или вы
боитесь бабушки?
«Радость-папа, — писала я, между прочим, в далекий Гори, — благодарю тебя за то, что ты выучил меня никогда не лгать и ничего не
бояться…»
—
Папа, — тихо произнесла я, как бы
боясь нарушить чарующее впечатление ночи, — мы часто будем так ездить с тобою?
Надо сказать, когда вернется
папа, что пора приготовить лодку. Стало тепло. Она не
боится разлива. Она ничего не
боится с ним. Вот он теперь сидит у тетки Павлы. Они говорят о ней, — наверно, о ней.
В гимназии мы без стеснения курили на дворе, и надзиратели не протестовали. Сообщали, на какой кто поступает факультет. Все товарищи шли в Московский университет, только я один — в Петербургский: в Петербурге, в Горном институте, уже два года учился мой старший брат Миша, — вместе жить дешевле. Но главная, тайная причина была другая:
папа очень
боялся за мой увлекающийся характер и надеялся, что Миша будет меня сдерживать.
И вдруг он вспомнил разом, что маленькая фея обещала показаться ему одному, а их тут было целое общество: и
папа, и Сережа, и Юрик, и старик. А феи, как всем известно,
боятся людского общества. Значит, чтобы увидеть фею, ему необходимо одному вернуться в портретную.
— Гадкий Митька! — ворчал сердито мальчик. — Если б не он, я бы не заблудился… И что подумают
папа, Лидочка, Юрка, особенно Юрка, который поручился за нас
папе! И потом, как найдет он, Бобка, дорогу домой? А в лесу вечером, должно быть, жутко! Может быть, даже волки бродят и… и… леший! Митька говорит, что лешие существуют. Правда,
папа и Лидочка умнее Митьки, но, может быть,
папа,
боясь испугать его, Бобку, говорит, что нет леших, а Лидочка — слепая, если и встретит лешего, то все равно не увидит его.
— Хорошо,
папа, — ответила девочка и, тихо встав из-за стола, оперлась на подставленную ей отцом руку и вышла вместе с ним из комнаты, осторожно ступая, точно
боясь новой, незнакомой ей обстановки.
Бобка вовсе и не думал забывать того, что говорил
папа, но белые цветочки были слишком заманчивы, чтобы он мог удержаться от соблазна их сорвать и составить из них хорошенький букетик, и к тому же с ним был Митька, а с Митькой Бобка ничуть не
боялся заблудиться.