Федор Иваныч дрогнул: фельетон был отмечен карандашом. Варвара Павловна еще с большим уничижением посмотрела на него. Она была очень хороша в это мгновенье. Серое
парижское платье стройно охватывало ее гибкий, почти семнадцатилетний стан, ее тонкая, нежная шея, окруженная белым воротничком, ровно дышавшая грудь, руки без браслетов и колец — вся ее фигура, от лоснистых волос до кончика едва выставленной ботинки, была так изящна.
Неточные совпадения
Баронесса Шильтон, приятельница Петрицкого, блестя лиловым атласом
платья и румяным белокурым личиком и, как канарейка, наполняя всю комнату своим
парижским говором, сидела пред круглым столом, варя кофе.
Почем знать, может быть, она полюбила до смерти… фасон его
платья,
парижский пробор волос, его французский выговор, именно французский, в котором она не понимала ни звука, тот романс, который он спел за фортепьяно, полюбила нечто никогда не виданное и не слыханное (а он был очень красив собою), и уж заодно полюбила, прямо до изнеможения, всего его, с фасонами и романсами.
Одета она была до наивности пестро и плохо: красная сетка покрывала ее волосы,
платье из полинялого голубого атласа давило ей грудь, толстые шведские перчатки восходили до острых локтей; да и где ж было ей, дочери какого-нибудь бергамского пастуха, знать, как одеваются
парижские камелии!
В одеждах их встречались глубочайшая древность с самой последней выдумкой
парижской модистки, греческие прически, увитые гирляндами из поддельных цветов, готические серьги, еврейские тюрбаны, далее волосы, вздернутые кверху à la chinoise [по-китайски (франц.)], букли à la Sévigné [как у госпожи Севинье (франц.)], пышные
платья наподобие фижм, рукава, чрезвычайно широкие или чрезвычайно узкие.
Т. 4. С. 240.], а дамские
платья работы Ворт [Ворт Чарльз Фредерик (1825–1895) — известный
парижский портной.] и сейчас называют «художественными произведениями».
Брильянты на голове, брильянты на открытой шее, золото и дорогие камни на руках,
парижские цветы, старые брюссели, беспощадно открытые, сверкающие плечи, обворожительная улыбка, полные, вкусно сделанные руки с розовым локотком, роскошное
платье, представлявшее символическое соединение польских цветов, кармазинного с белым, — вот то сверкающее, очаровательное впечатление, которым поражала в первый миг прелестная женщина каждого при входе в ее парадную большую залу.
Вы видели перед собою заурядных романистов и газетных сотрудников: усталые лица, поношенное
платье, преждевременная плешивость, неособенное изящество приемов и тона — все это говорило вам, что серый трудовой люд
парижского литературного мира не очень благоденствует.
Ее огорчило, что сон, в котором она видела себя в белом подвенечном
платье, не совсем сбывается. Даже перспектива
парижских туалетов не сразу ее утешила.
Почти в тот же момент отворились двери, противоположные тем, которые вели в столовую, — двери, ведущие в ее комнату, в комнату его Тани, и в них появилась она, в
парижском подвенечном
платье, окруженная подругами, свежая, сияющая, довольная, с флер д'оранжем на голове и на груди, с великолепным из крупных бриллиантов фермуаром на белоснежной шейке, с огромными солитерами в миниатюрных розовых ушках.
Она сидела в ложе с красивой, средних лет, прекрасно одетой дамой.
Парижский покрой
платья доказывал, что они обе иностранки.
Когда г-н Шевалье, ходивший наверх устраивать гостей, вернувшись к себе, сообщил замечания насчет новоприезжих своей подруге жизни, в кружевах и шелковом
платье сидевшей по
парижскому манеру за конторкой, в той же комнате сидело несколько привычных посетителей заведения. Сережа, бывши внизу, заметил эту комнату и ее посетителей. Вы, верно, тоже заметили ее, ежели бывали в Москве.