Неточные совпадения
Песня эта напомнила Самгину
пение молодежью на похоронный мотив стихов: «Долой бесправие! Да здравствует свобода!»
— «Чей стон», — не очень стройно подхватывал хор. Взрослые пели торжественно, покаянно, резкий тенорок писателя звучал едко, в медленной
песне было нечто церковное, панихидное. Почти всегда после
пения шумно танцевали кадриль, и больше всех шумел писатель, одновременно изображая и оркестр и дирижера. Притопывая коротенькими, толстыми ногами, он искусно играл на небольшой, дешевой гармонии и ухарски командовал...
С детства слышал Клим эту
песню, и была она знакома, как унылый, великопостный звон, как панихидное
пение на кладбище, над могилами. Тихое уныние овладевало им, но было в этом унынии нечто утешительное, думалось, что сотни людей, ковырявших землю короткими, должно быть, неудобными лопатами, и усталая
песня их, и грязноватые облака, развешанные на проводах телеграфа, за рекою, — все это дано надолго, может быть, навсегда, и во всем этом скрыта какая-то несокрушимость, обреченность.
— Одно дело —
песня, другое —
пение.
Глафира Исаевна брала гитару или другой инструмент, похожий на утку с длинной, уродливо прямо вытянутой шеей; отчаянно звенели струны, Клим находил эту музыку злой, как все, что делала Глафира Варавка. Иногда она вдруг начинала петь густым голосом, в нос и тоже злобно. Слова ее
песен были странно изломаны, связь их непонятна, и от этого воющего
пения в комнате становилось еще сумрачней, неуютней. Дети, забившись на диван, слушали молча и покорно, но Лидия шептала виновато...
Боже мой, что слышалось в этом
пении! Надежды, неясная боязнь гроз, самые грозы, порывы счастия — все звучало, не в
песне, а в ее голосе.
При
пении обе стороны сближаются медленными шагами под размер
песни. При конце
песни женихи берут невест и кланяются царю.
Мама,
Слыхала я и жаворонков
пенье,
Дрожащее над нивами, лебяжий
Печальный клич над тихими водами,
И громкие раскаты соловьев,
Певцов твоих любимых;
песни Леля
Милее мне. И дни и ночи слушать
Готова я его пастушьи
песни.
И слушаешь, и таешь…
В ней было изображено, что государь, рассмотрев доклад комиссии и взяв в особенное внимание молодые лета преступников, повелел под суд нас не отдавать, а объявить нам, что по закону следовало бы нас, как людей, уличенных в оскорблении величества
пением возмутительных
песен, — лишить живота; а в силу других законов сослать на вечную каторжную работу.
Вечером Скарятка вдруг вспомнил, что это день его именин, рассказал историю, как он выгодно продал лошадь, и пригласил студентов к себе, обещая дюжину шампанского. Все поехали. Шампанское явилось, и хозяин, покачиваясь, предложил еще раз спеть
песню Соколовского. Середь
пения отворилась дверь, и взошел Цынский с полицией. Все это было грубо, глупо, неловко и притом неудачно.
Просторный зал был отдан в распоряжение молодежи: студенты, гимназисты, два-три родственника в голубых рубахах и поддевках, в лаковых высоких сапогах, две-три молчаливые барышни в шелковых платьях. Музыка,
пение, танцы под рояль. В промежутках чтение стихов и
пение студенческих
песен, вплоть до «Дубинушки по-студенчески». Шум, молодое веселье.
Эта
песня безотчетно понравилась мне тогда больше всех остальных. Авдиев своим чтением и
пением вновь разбудил во мне украинский романтизм, и я опять чувствовал себя во власти этой поэтической дали степей и дали времен…
По молитве ее в лесу место очищается; стоят перед нею хоромы высокие, высоки рубленые, тесом крытые; в тех хоромах идет всенощное
пение; возглашают попы-диаконы славу божию, поют они гласы архангельские, архангельские
песни херувимские, величают Христа царя небесного, со отцем и святым духом спокланяема и сославима.
Углаков в конце петой им
песни вдруг зачихал, причем чихнул если не в лицо, то прямо в открытую шею Марьи Федоровны, которая при этом с величием откинулась назад; но Углаков не унимался: он чихнул потом на арфу и даже несколько на платье Музы Николаевны, будучи не в состоянии удержаться от своей чихотки. Все это, разумеется, прекратило музыку и
пение, и в заключение всего из наугольной Калмык захлопал и прокричал...
Так как лукавый пристяжной конь видимо замедлил ход, чтобы лучше слышать
пение хозяина, то ямщик опять резко вытянул его по заду, — а
песня не прерывалась, будто в самом деле ее пел кто-то другой, в стороне.
По праздникам, от обеда до девяти часов, я уходил гулять, а вечером сидел в трактире на Ямской улице; хозяин трактира, толстый и всегда потный человек, страшно любил
пение, это знали певчие почти всех церковных хоров и собирались у него; он угощал их за
песни водкой, пивом, чаем.
Его трудно понять; вообще — невеселый человек, он иногда целую неделю работает молча, точно немой: смотрит на всех удивленно и чуждо, будто впервые видя знакомых ему людей. И хотя очень любит
пение, но в эти дни не поет и даже словно не слышит
песен. Все следят за ним, подмигивая на него друг другу. Он согнулся над косо поставленной иконой, доска ее стоит на коленях у него, середина упирается на край стола, его тонкая кисть тщательно выписывает темное, отчужденное лицо, сам он тоже темный и отчужденный.
Песня была веселая, и Кайло грузно отплясывал под
пение Пестеря, шлепая своими грязными лаптями. Маркушка хрипел и задыхался и слышал в этой дикой
песне последний вал поднимавшейся воды, которая каждую минуту готова была захлестнуть его. В ужасе он хватался рукой за стену и бессмысленно смотрел на приседавшего Кайло. И Кайло, и Пестерь, и Окся с Лапухой, и Брагин — все это были пенившиеся валы бесконечной широкой реки…
И когда они поют грустные
песни, то все хохочут не в лад
пению, а запевая весёлое, горько плачут, грустно кивая головами и вытирая слёзы белыми платочками.
В этот день они катались на пароходе с оркестром музыки, пили шампанское и все страшно напились. Саша пела какую-то особенную, удивительно грустную
песню, и Фома плакал, как ребенок, растроганный
пением. Потом он плясал с ней «русскую», устал, бросился за борт и едва не утонул.
Всклокоченный, грязный, с лицом, опухшим от пьянства и бессонных ночей, с безумными глазами, огромный и ревущий хриплым голосом, он носился по городу из одного вертепа в другой, не считая бросал деньги, плакал под
пение заунывных
песен, плясал и бил кого-нибудь, но нигде и ни в чем не находил успокоения.
Луна ясно освещала комнату, беловолосого старика в ситцевой розовой рубашке, распевавшего вдохновенные
песни, и стройную Настю в белой как снег рубашке и тяжелой шерстяной юбке ярко-красного цвета. Старик окончил
пение и замолчал, не вставая из-за своего утлого инструмента.
Отличный был голос у этого певца, и чудесные он знал
песни. Некоторые из них Настя сама знала, а других никогда не слыхивала. Но и те
песни, которые знала она, казались ей словно новыми. Так внятно и толково выпевал певец слова
песни, так глубоко он передавал своим
пением ее задушевный смысл.
Точно так искусный и впечатлительный певец может войти в свою роль, проникнуться тем чувством, которое должна выражать его
песня, и в таком случае он пропоет ее на театре, перед публикою, лучше другого человека, поющего не на театре, — от избытка чувства, а не на показ публике; но в таком случае певец перестает быть актером, и его
пение становится песнью самой природы, а не произведением искусства.
Потом запоют. Греческих
песен никто не знает: может быть, они давно позабыты, может быть, укромная, молчаливая Балаклавская бухта никогда не располагала людей к
пению. Поют русские южные рыбачьи
песни, поют в унисон страшными каменными, деревянными, железными голосами, из которых каждый старается перекричать другого. Лица краснеют, рты широко раскрыты, жилы вздулись на вспотевших лбах.
Молчи. Мне
пенье надоело,
Я диких
песен не люблю.
В разноголосом
пении, отрывистом говоре чувствуется могучий зов весны, напряженная дума о ней, которая всегда вызывает надежду пожить заново. Непрерывно звучит сложная музыка, точно эти люди разучивают новую хоровую
песню, — ко мне в пекарню течет возбуждающий поток пестрых звуков, и разных и единых в хмельной прелести своей. И, тоже думая о весне, видя ее женщиною, не щадя себя возлюбившей все на земле, я кричу Павлу...
В крендельной непрерывно поют
песни, но в них нет зимней дружности, хоровое
пенье не налаживается, каждый, кто умеет, поет для себя, часто меняя
песни, точно в этот весенний день ему трудно найти подходящую к строю души.
Такие
песни существуют у всех народов, но, по свидетельству всех занимавшихся исследованием народной поэзии, ни один народ не отличается такой любовью к
пению, как славяне, и между ними русские.
Но собственно под
песней принято разуметь небольшое лирическое произведение, которое удобно для
пения и в котором выражается внутреннее чувство, возбужденное явлениями обыкновенной жизни.
Слышно
пение цыганских
песен с гитарой из комнаты Василия Леонидыча.
Ваня, разобрав, что поют, тоже затянул вполголоса эту
песню, мы пристали к нему и задумались, поём. Вдруг вижу я: на бугре около хлебного магазина стоит стражник, лезут на него облачные тени, и является он между ними то светлый и большой, то тёмный и маленький. Видно, слышит он наше тихое
пение — лёгкий ветер от нас на него.
Ее гибкий, звучный, из самой груди выливавшийся контральто, ее улыбки во время
пенья, смеющиеся, страстные глазки и ножка, шевелившаяся невольно в такт
песни, ее отчаянное вскрикиванье при начале хора, — всё это задевало за какую-то звонкую, но редко задеваемую струну.
Манефе жребий вынулся. В ноги ей вся обитель разом поклонилась, настоятельский жезл ей поднесли и с
пением духовных
песен повели ее в игуменские кельи…
— Справится, матушка, беспременно справится, — ответил за головщицу Василий Борисыч. — И «седальны» [Особые церковные
песни за всенощными, во время
пения которых позволяется сидеть.] не говорком будут читаны, — все нараспев пропоем.
Минут пять продолжалось глубокое молчанье… Только и слышны были заунывное
пение на земле малиновки да веселая
песня жаворонка, парившего в поднебесье.
«Что поют, зачем поют?» — думает, слушая необычное
пение Петр Степаныч. Пристально смотрит он на шествие келейниц, внимая никогда дотоле не слыханной
песне...
Только что кончилось
пение «молитвы Господней», женщины составили круг, а вне его составился другой из мужчин. Новую
песню запели.
Тихо раздаются под сводами громадного храма возгласы священника и
пение причетников, а в раскрытые двери иные тогда звуки несутся: звуки бубнов, арф и рогов, пьяные клики, завыванья цыган, громкие
песни арфисток и других торгующих собою женщин…
Гласы различны днесь съединяйте,
Новые
песни агнцу вспевайте,
Дух свят нас умудряет,
Яко же хощет дары разделяет —
Дары превелики — апостольски лики,
Ангельское
пенье, небесно раденье…
Еще половины
песни не пропели, как началось «раденье». Стали ходить в кругах друг зá другом мужчины по солнцу, женщины против. Ходили, прискакивая на каждом шагу, сильно топая ногами, размахивая пальмами и платками. С каждой минутой скаканье и беганье становилось быстрей, а
пение громче и громче. Струится пот по распаленным лицам, горят и блуждают глаза, груди у всех тяжело подымаются, все задыхаются. А
песня все громче да громче, бег все быстрей и быстрей. Переходит напев в самый скорый. Поют люди Божьи...
Привыкнув к дьяконству, Мемнон нередко нарушал заведенный на раденьях порядок
пением церковной
песни, а не то пустится вприсядку во время раденья, либо зачнет ругать, кто ему подвернется.
Какие чувства должны возбуждаться в душе твердых еще в православном благочестии людей, когда, стоя на молитве, слышат они, как церковное
пение заглушается кликами и
песнями пьяного разгула!..
Между тем в зале за темною занавесью шло обычное торжество. Соединенный хор больших, средних и маленьких под управлением Фимочки, такого же злого и нервного, как и в былые годы, а теперь еще более взвинченного благодаря побегу своей помощницы по церковному
пению регента Сони Кузьменко, которую он никак не мог кем-либо заменить, пел и «Серую Утицу», и «Был у Христа-Младенца сад», и «Весну-красну», и «Елку-Зеленую», словом, все
песни приютского репертуара.
Ей стало понятно теперь, почему на козлиное
пение и пошлые шуточки ее отца обращается больше внимания, чем на ее
песни, — почему очень часто просят ее
пение заменить пляской.
Уровень музыкального тогдашнего образования лондонцев обоего пола стоял, конечно, ниже немецкого и русского, вряд ли выше и парижского, но дилетантство, в виде потребления музыки, громадное. В салонах светских домов было уже и тогда в большом ходу
пение разных романсов и исполнение мендельсоновских
песен без слов, и все это такое, что часто «святых вон выноси»!
И бешеный хохот по всему залу. Очень еще публика любила другую его русскую
песню, — про Акулинина мужа. Пел он и чувствительные романсы, — «А из рощи, рощи темной, песнь любви несется…» Никогда потом ни от чьего
пения, даже от
пения Фигнера, не переживал я такой поднимающей волны поэзии и светлой тоски. Хотелось подойти к эстраде и поцеловать блестяще начищенный носок его сапога. Тульская публика тоже была в восторге от Славянского, и билеты на его концерты брались нарасхват.
Мне кажется, что
пение у нас выходит очень хороши Да и всем певцам, видно, это кажется. Мы поем про Лизу, как она пошла гулять в лес, как нашла черного жука.
Песня — чистейшая похабщина. Но так звонки слова, так лиха и выразительна мелодия, так подхватчив припев, что мне совсем не стыдно участвовать в этом хоре. Запевает Герасим. Я сижу, обнявшись с ним. Он быстрым, рубящим говорком...
Глебовской. Давно ждал я очереди своей, как солдат в ариергарде. Ты, Осип Осипович, спел нам
песню о французском паже; теперь, соперник мой в
пении и любви…
8-го сентября. Дьякон Ахилла приходил с плачем и, стоя на коленях, исповедывал, что та польская
песня, что он пел, есть гимн революции; но он до сегодня слов ее не понимал. Видя его искреннее раскаяние, простил его и дал слово о сем никогда не вспоминать; а городничему только заметил, как не стыдно, что и он тоже в этих
пениях принимал участие. Тоже был очень сконфужен. Советовал им держаться от поляков подалее.