Неточные совпадения
Какие искривленные, глухие, узкие, непроходимые, заносящие далеко в сторону дороги избирало человечество, стремясь достигнуть вечной
истины, тогда как
перед ним весь был открыт прямой путь, подобный пути, ведущему к великолепной храмине, назначенной царю в чертоги!
Приходит муж. Он прерывает
Сей неприятный tête-а-tête;
С Онегиным он вспоминает
Проказы, шутки прежних лет.
Они смеются. Входят гости.
Вот крупной солью светской злости
Стал оживляться разговор;
Перед хозяйкой легкий вздор
Сверкал без глупого жеманства,
И прерывал его меж тем
Разумный толк без пошлых тем,
Без вечных
истин, без педантства,
И не пугал ничьих ушей
Свободной живостью своей.
Вчера вечером, при матери и сестре, и в его присутствии, я восстановил
истину, доказав, что
передал деньги Катерине Ивановне на похороны, а не Софье Семеновне, и что с Софьей Семеновной третьего дня я еще и знаком даже не был и даже в лицо еще ее не видал.
— Ах, нет, я далек от
истины! — сказал он с непритворным унынием, видя
перед собой подлинник. — Красота, какая это сила! Ах, если б мне этакую!
Тут я развил
перед ним полную картину полезной деятельности ученого, медика или вообще друга человечества в мире и привел его в сущий восторг, потому что и сам говорил горячо; он поминутно поддакивал мне: «Так, милый, так, благослови тебя Бог, по
истине мыслишь»; но когда я кончил, он все-таки не совсем согласился: «Так-то оно так, — вздохнул он глубоко, — да много ли таких, что выдержат и не развлекутся?
Не верьте Базилю Галлю, — заключил он, отодвигая лежавшую
перед ним книгу Галля, — в ней ни одного слова правды нет, все диаметрально противоположно
истине!
Как бы мы ни мыслили о человеке, мы поставлены
перед тем, что человек и познает свет
Истины, и ввергается во тьму ошибок и заблуждений.
Лариса Дмитриевна, давно прошедшая этими «задами» пантеизма, сбивала его и, улыбаясь, показывала мне на него глазами. Она, разумеется, была правее его, и я добросовестно ломал себе голову и досадовал, когда мой доктор торжественно смеялся. Споры эти занимали меня до того, что я с новым ожесточением принялся за Гегеля. Мученье моей неуверенности недолго продолжалось,
истина мелькнула
перед глазами и стала становиться яснее и яснее; я склонился на сторону моей противницы, но не так, как она хотела.
— Людмила Андреевна! — сказал он, торжественно протягивая ей руку, — я предлагаю вам свою руку, возьмите ее? Это рука честного человека, который бодро поведет вас по пути жизни в те высокие сферы, в которых безраздельно царят
истина, добро и красота. Будемте муж и жена
перед Богом и людьми!
Он требует смирения
перед печальной
истиной.
Однако философские открытия, которые я делал, чрезвычайно льстили моему самолюбию: я часто воображал себя великим человеком, открывающим для блага всего человечества новые
истины, и с гордым сознанием своего достоинства смотрел на остальных смертных; но, странно, приходя в столкновение с этими смертными, я робел
перед каждым, и чем выше ставил себя в собственном мнении, тем менее был способен с другими не только выказывать сознание собственного достоинства, но не мог даже привыкнуть не стыдиться за каждое свое самое простое слово и движение.
Давно, очень давно дедушка Крылов написал басню „Сочинитель и разбойник“, в которой доказал, что разбойнику следует отдать предпочтение
перед сочинителем, и эта
истина так пришлась нам ко двору, что с давних времен никто и не сомневается в ее непререкаемости.
Стоит людям только понять это: перестать заботиться о делах внешних и общих, в которых они не свободны, а только одну сотую той энергии, которую они употребляют на внешние дела, употребить на то, в чем они свободны, на признание и исповедание той
истины, которая стоит
перед ними, на освобождение себя и людей от лжи и лицемерия, скрывавших
истину, для того чтобы без усилий и борьбы тотчас же разрушился тот ложный строй жизни, который мучает людей и угрожает им еще худшими бедствиями, и осуществилось бы то царство божие или хоть та первая ступень его, к которой уже готовы люди по своему сознанию.
Для каждого человека есть всегда
истины, не видимые ему, не открывшиеся еще его умственному взору, есть другие
истины, уже пережитые, забытые и усвоенные им, и есть известные
истины, при свете его разума восставшие
перед ним и требующие своего признания. И вот в признании или непризнании этих-то
истин и проявляется то, что мы сознаем своей свободой.
Недаром в продолжение 18 веков лучшие люди всего христианского человечества, внутренним, духовным путем познав
истины учения, свидетельствовали о них
перед людьми, несмотря ни на какие угрозы, лишения, бедствия и мучения. Лучшие люди эти своим мученичеством запечатлевали истинность учения и
передавали его массам.
Не утверждать того, что ты остаешься землевладельцем, фабрикантом, купцом, художником, писателем потому, что это полезно для людей, что ты служишь губернатором, прокурором, царем не потому, что тебе это приятно, привычно, а для блага людей; что ты продолжаешь быть солдатом не потому, что боишься наказания, а потому, что считаешь войско необходимым для обеспечения жизни людей; не лгать так
перед собой и людьми ты всегда можешь, и не только можешь, но и должен, потому что в этом одном, в освобождении себя от лжи и исповедании
истины состоит единственное благо твоей жизни.
Итак, в отзывах иностранцев есть известная доля правды. Но правда эта не должна огорчать нас. Мы слишком сильны, мы пользуемся слишком несомненною внутреннею тишиной, чтобы впадать в малодушие
перед лицом правды. Мы спокойно можем выслушать самую горькую
истину, нимало не изменяя присущему нам сознанию наших доблестей.
— Ну да, как же!.. Какие великие
истины я изрекал!.. И хорош расчет: надеяться, что другие запишут!.. Нет!.. Попробуй-ка сам написать на бумаге, что за час только
перед тем с величайшим успехом болтал, и увидишь, что половина мыслей твоих или пошлость, или бессмыслица; сверх того, и языком говорил неправильным и пустозвонным!
Истина не нужна была ему, и он не искал ее, его совесть, околдованная пороком и ложью, спала или молчала; он, как чужой или нанятый с другой планеты, но участвовал в общей жизни людей, был равнодушен к их страданиям, идеям, религиям, знаниям, исканиям, борьбе, он не сказал людям ни одного доброго слова, не написал ни одной полезной, непошлой строчки, не сделал людям ни на один грош, а только ел их хлеб, пил их вино, увозил их жен, жил их мыслями и, чтобы оправдать свою презренную, паразитную жизнь
перед ними и самим собой, всегда старался придавать себе такой вид, как будто он выше и лучше их.
Германн остановился
перед нею, долго смотрел на нее, как бы желая удостовериться в ужасной
истине; наконец вошел в кабинет, ощупал за обоями дверь и стал сходить по темной лестнице, волнуемый странными чувствованиями.
Народ, столпившийся
перед монастырем, был из ближней деревни, лежащей под горой; беспрестанно приходили новые помощники, беспрестанно частные возгласы сливались более и более в один общий гул, в один продолжительный, величественный рев, подобный беспрерывному грому в душную летнюю ночь… картина была ужасная, отвратительная… но взор хладнокровного наблюдателя мог бы ею насытиться вполне; тут он понял бы, что такое народ: камень, висящий на полугоре, который может быть сдвинут усилием ребенка, не несмотря на то сокрушает все, что ни встретит в своем безотчетном стремлении… тут он увидал бы, как мелкие самолюбивые страсти получают вес и силу оттого, что становятся общими; как народ, невежественный и не чувствующий себя, хочет увериться в
истине своей минутной, поддельной власти, угрожая всему, что прежде он уважал или чего боялся, подобно ребенку, который говорит неблагопристойности, желая доказать этим, что он взрослый мужчина!
Но в ней отразилась русская жизнь, в ней предстает
перед нами живой, современный русский тип, отчеканенный с беспощадною строгостью и правильностью; в ней сказалось новое слово нашего общественного развития, произнесенное ясно и твердо, без отчаяния и без ребяческих надежд, но с полным сознанием
истины.
Брачные отношения были разобраны ими в самых мельчайших подробностях: много, конечно, Варвара Александровна, обладающая таким умом, высказала глубоких и серьезных
истин; много в герой мой, тоже обладавший даром слова, сделал прекрасных замечаний; но я не решаюсь
передать во всей подробности разговор их, потому что боюсь утомить читателя, и скажу только, что Хозаров отобедал у Мамиловой и уехал от нее часу в шестом.
Философ, услышавши это, побежал опрометью в кухню, где он заметил прилепленный к стене, обпачканный мухами треугольный кусок зеркала,
перед которым были натыканы незабудки, барвинки и даже гирлянда из нагидок, показывавшие назначение его для туалета щеголеватой кокетки. Он с ужасом увидел
истину их слов: половина волос его, точно, побелела.
Не правда ли, что это проникает, в глубину души, заставляет сердце ваше биться сильнее, оживляет и украшает вашу жизнь, возвышает
перед вами человеческое достоинство и великое, вечное значение святых идей
истины, добра и красоты!
В течение того периода времени, пока рисовались
перед нами все эти просвещенные поборники
истины и добра, красноречивые страдальцы возвышенных убеждений, подросли новые люди, для которых любовь к
истине и честность стремлений уже не в диковинку.
Одним словом он прорвет сейчас ту тонкую пленку, что застилает их глаза, — и вся земля дрогнет под тяжестью беспощадной
истины! У них была душа — они лишатся ее, у них была жизнь — они потеряют жизнь, у них был свет
перед очами — вечная тьма и ужас покроют их. Осанна! Осанна!
Просматривая историю человечества, мы то и дело замечаем, что самые явные нелепости сходили для людей за несомненные
истины, что целые нации делались жертвами диких суеверий и унижались
перед подобными себе смертными, нередко
перед идиотами или сластолюбцами, которых их воображение превращало в представителей божества; видим, что целые народы изнывали в рабстве, страдали и умирали с голоду ради того, чтобы люди, жившие их трудами, могли вести праздную и роскошную жизнь.
Когда ты хочешь
передать твоему собеседнику в разговоре какую-нибудь
истину, то самое главное при этом — не раздражаться и не сказать ни одного недоброго или обидного слова.
Вследствие этого, они требуют от профессора, чтобы он
перед своими слушателями кокетничал модными, либеральными фразами, притягивал факты своей науки к любимым модным тенденциям, хотя бы то было ни к селу, ни к городу, и вообще имел бы в виду не научную
истину, а легкое приложение того-сего из своей науки к современным вопросам жизни.
Я бы мог высказать тебе еще много
истин, но Пророк свидетель: не было еще случая, чтобы Керим оправдывался
перед кем-либо, а тем более
перед лицом девушки, ребенка…
Всего труднее поверить
истине, что она —
истина, т. е. требует преклонения
перед собой и самоотвержения; гораздо легче эту
истину воспринять как мое мнение, которое я полагаю как
истину: «род лукавый и прелюбодейный» даже из
истины делает средство тешить свое маленькое я.
Религиозная
истина универсальна, т. е. кафолична (καθόλου), сообразна с целым, а не с частностями; по внутреннему ее устремлению, в
истине все обретаются как один, или один во всех: «возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы» [Слова православной молитвы, которую читает дьякон за литургией верных
перед «Верую».
Скажут:
истина не боится соревнования, но это не она, а мы должны бояться, мы,
перед которыми в беспорядочной куче лежит все это «многообразие» религиозного опыта [«Многообразие религиозного опыта» — название трактата У. Джемса (рус. пер.: М., 1910).], весь этот пантеон богов и религий, целый ассортимент
истин, предлагающихся на выбор любителю, где наша
истина лежит рядом со всяческой ложью, внешне, формально ей равноправною.
И если индивидуальная
истина есть вообще contradictio in adjecto даже в области познания, то уж тем более в области религии, где каждый отдельный индивид
перед лицом Бога ощущает себя как человек или как человечество.
Володя почувствовал глубочайшую
истину в этих словах доброго и необыкновенного симпатичного матроса и понял, как фальшивы и ложны его собственные понятия о стыде страха
перед опасностью.
Мне раньше нравилось это стихотворение. Теперь я почувствовал, как чудовищно неверно, как фальшиво
передает оно жизнеощущение древнего эллина. Вовсе он не обвивал
истины священ ным покровом поэзии, не населял «пустой» земли прекрасными образами. Земля для него была полна жизни и красоты, жизнь была прекрасна и божественна, — не покров жизни, а жизнь сама. И не потому она была прекрасна и божественна, что
И стоит
перед этою
истиною человек, действительно, полный жизни, «с бьющим через край здоровьем».
Еще и еще раз: нет, не правы были Шиллер и Ницше, утверждая, что древний эллин радостно-светлым покровом поэзии обвивал темную, скорбную
истину.
Истина стояла
перед ним без всякого покрова, и она сама, в подлиннейшей своей сущности, была для него божественно-светла и божественно-радостна.
Это повеление препровождено было фельдмаршалу генерал-прокурором князем Александром Алексеевичем Вяземским. Императрица писала: «Удостоверьтесь в том, действительно ли арестантка опасно больна. В случае видимой опасности, узнайте, к какому исповеданию она принадлежит, и убедите ее в необходимости причаститься
перед смертию. Если она потребует священника, пошлите к ней духовника, которому дать наказ, чтоб он довел ее увещаниями до раскрытия
истины; о последующем же немедленно донести с курьером».
Но им никогда не удастся опровергнуть той
истины, что в страхе смерти, в священном ужасе
перед ней приобщается человек к глубочайшей тайне бытия, что в смерти есть откровение.
Тот же вопрос ставится
перед марксизмом в другой форме: есть ли марксистская идеология такое же отражение экономической действительности, как и все другие идеологии, или она претендует на открытие абсолютной
истины, не зависимой от исторических форм экономики и экономических интересов?
И вот какая оказывается
перед нами горькая
истина: этот гражданин, который так внимательно все заглядывает зачем-то в свой кулак (смех), этот гражданин до самой сегодняшней поры был комсомольцем и черное дело свое делал с комсомольским билетом в кармане.
Девчонка, конечно, проболтается
перед своим ухаживателем, и эта болтовня будет самой
истиной.
И рационалист Гарнак по глубокому своему чувству склоняется
перед абсолютностью евангельской
истины не менее, чем католики и православные, хотя и нет в нем сознания того, кто был Христос.
— Весною вы разыгрались, весело было на вас глядеть, да только недолго получал я это веселье. Сейчас же вы и скисли. А когда теперь гляжу, как вы работаете, то откровенно скажу: не чувствую я, что вы ударницы. Вот когда талоны на материю получать, тогда — да! Тогда сразу я чувствую, что в этом деле вы ударницы. Вопрос теперь становится
перед вами всерьез. Весною мы больше резвились, спички жгли для забавы, а теперь нам нужно зачинать большой пожар на весь завод. Вот вам
истина, от которой не уйдете.
Пассивная, послушная философия необходимости всегда принимает самую необходимость за
истину и с моральным пафосом требует смирения
перед ней.
— В последний раз, может быть,
перед смертным часом, пришли мы говорить тебе
истину.
Все остановились ошеломленные, уничтоженные открывшейся
перед ними картиной. Основная часть легенды, таким образом, оказалась
истиной. Беседка служила действительно тюрьмой-могилой для двух человеческих существ.
Он
передаёт в письме всё, что сказал ему японский командующий армией, но и в этих японских откровенностях, думается нам, не надо искать
истины.