Неточные совпадения
«Я не могу еще взять, — пишет он в том же
письме, — те звуки, которые слышатся душе моей, неспособность телесная ограничивает фантазию. Но, черт возьми! Я
поэт, поэзия мне подсказывает истину там, где бы я ее не понял холодным рассуждением. Вот философия откровения».
Прилагаю переписку, которая свидетельствует о всей черноте этого дела. [В Приложении Пущин поместил полученные Пушкиным анонимные пасквили, приведшие
поэта к роковой дуэли, и несколько
писем, связанных с последней (почти все — на французском языке; их русский перевод — в «Записках» Пущина о Пушкине, изд. Гослитиздата, 1934 и 1937). Здесь не приводятся, так как не находятся в прямой связи с воспоминаниями Пущина о великом
поэте и не разъясняют историю дуэли.]
В
письме от 3 ноября из Тулы дочь
поэта сообщала Пущину: «Милостивый государь Иван Иванович.
Все обстоятельства высылки
поэта из Одессы разъяснены в обширной литературе по этому вопросу (см. А. С. Пушкин,
Письма, ред. и примеч.
Спасибо тебе, любезный Александр Петрович, за твое
письмо: [Неизданное
письмо А. П. Барятинского к Пущину от 14 февраля 1841 г. представляет значительный интерес для характеристики этого выдающегося декабриста-материалиста, талантливого
поэта, писавшего превосходные стихи по-французски, тогда как по-русски он писал — прозою — плохо и с ошибками.
[Большое значение в преследовании
поэта царским правительством имело политическое и религиозное вольномыслие Пушкина, в частности его
письмо от первой половины марта 1824 г. к П. А. Вяземскому (см. это
письмо в тексте Записок Пущина, стр. 80 и сл.).
Очень быстро приходит в голову Александрову (немножко
поэту) мысль о системе акростиха. Но удается ему написать такое сложное
письмо только после многих часов упорного труда, изорвав сначала в мелкие клочки чуть ли не десть почтовой бумаги. Вот это
письмо, в котором начальные буквы каждой строки Александров выделял чуть заметным нажимом пера.
Затем помещено
письмо Трясучкина, который извещает, что
поэт Булкин совсем не"недоразумение", а автор известного стихотворения"Воззри в лесах на бегемота", а редактор Ноздрев в выноске на это возражает:"Но кажется, что это стихотворение, или приблизительно в этом роде, принадлежит перу Ломоносова?
Зачем этот смешной господин, когда его приходит навестить кто-нибудь из его редких знакомых (а кончает он тем, что знакомые у него все переводятся), зачем этот смешной человек встречает его так сконфузившись, так изменившись в лице и в таком замешательстве, как будто он только что сделал в своих четырех стенах преступление, как будто он фабриковал фальшивые бумажки или какие-нибудь стишки для отсылки в журнал при анонимном
письме, в котором обозначается, что настоящий
поэт уже умер и что друг его считает священным долгом опубликовать его вирши?
«Прочитав в другой раз статью о лиризме наших
поэтов, я впал в такое ожесточение, что, отправляя к Гоголю
письмо Свербеева, вместо нескольких строк, в которых хотел сказать, что не буду писать к нему
письма об его книге до тех пор, пока не получу ответа на мое
письмо от 9 декабря, написал целое
письмо, горячее и резкое, о чем очень жалею…
В конце 1834 года Станкевич пишет о Тимофееве, что он не считает этого автора
поэтом и даже вкуса не подозревает в нем после «мистерии», помещенной в «Библиотеке для чтения». В 1835 году Белинский, с своей обычной неумолимостью, высказал то же в «Молве», и вскоре потом Станкевич оправдывает критика, говоря в
письме к Неверову: «Мне кажется, что Белинский вовсе не был строг к Тимофееву, хотя иногда, по раздражительности характера, он бывает чересчур бранчив».
Читая впоследствии
письмо Гейне к автору Лалла Рук, где
поэт говорит, что, не зная самого сочинения, готов признать его превосходным, потому что у него такое прекрасное название, — я вспомнил, что то же самое было со мною, когда я в первый раз узнал сладостное имя Филиппа Кольберга.
Если Чернышевский мог во время своего процесса упорно отстаивать свою невиновность, то Михайлову было труднее отрицать, что он составитель прокламации. А Чернышевский был приговорен к каторге только по экспертизе почерка его
письма к
поэту Плещееву; ее производили сенатские обер-секретари, да и они далеко не все признали тождество с его почерком.
Иногда
поэты и пишут для дураков любовные
письма, но не дешевле, чем за рюмку водки — большую десятикопеечную.