Неточные совпадения
При нем мне было бы совестно плакать; притом утреннее солнышко весело светило в окна, а Володя, передразнивая Марью Ивановну (гувернантку
сестры), так весело и звучно смеялся, стоя над умывальником, что даже серьезный Николай, с полотенцем на
плече, с мылом в одной руке и с рукомойником в другой, улыбаясь, говорил...
Однажды ему удалось подсмотреть, как Борис, стоя в углу, за сараем, безмолвно плакал, закрыв лицо руками, плакал так, что его шатало из стороны в сторону, а
плечи его дрожали, точно у слезоточивой Вари Сомовой, которая жила безмолвно и как тень своей бойкой
сестры. Клим хотел подойти к Варавке, но не решился, да и приятно было видеть, что Борис плачет, полезно узнать, что роль обиженного не так уж завидна, как это казалось.
Пошлые слова удачно дополнял пошленький мотив: Любаша, захлебываясь, хохотала над Варварой, которая досадливо пыталась и не могла открыть портсигар, тогда как Гогин открывал его легким прикосновением мизинца. Затем он положил портсигар на
плечо себе, двинул
плечом, — портсигар соскользнул в карман пиджака. Тогда взбил волосы, сделал свирепое лицо, подошел к
сестре...
Татьяна даже не хотела переселиться к нам в дом и продолжала жить у своей
сестры, вместе с Асей. В детстве я видывал Татьяну только по праздникам, в церкви. Повязанная темным платком, с желтой шалью на
плечах, она становилась в толпе, возле окна, — ее строгий профиль четко вырезывался на прозрачном стекле, — и смиренно и важно молилась, кланяясь низко, по-старинному. Когда дядя увез меня, Асе было всего два года, а на девятом году она лишилась матери.
Глядя на какой-нибудь невзрачный, старинной архитектуры дом в узком, темном переулке, трудно представить себе, сколько в продолжение ста лет сошло по стоптанным каменным ступенькам его лестницы молодых парней с котомкой за
плечами, с всевозможными сувенирами из волос и сорванных цветов в котомке, благословляемых на путь слезами матери и
сестер… и пошли в мир, оставленные на одни свои силы, и сделались известными мужами науки, знаменитыми докторами, натуралистами, литераторами.
Матримониальные цели и тут стояли на первом плане. На
сестру надевали богатый куний салоп с большой собольей пелериной, спускавшейся на
плечи. Покрыт был салоп, как сейчас помню, бледно-лиловым атласом.
Как деревянные, стояли за стулом дети дяди Михаила, брат и
сестра,
плечом к
плечу.
По мосткам опустелого двора шла строгою поступью мать Агния, а за нею, держась несколько сзади ее левого
плеча и потупив в землю прелестные голубые глазки, брела
сестра Феоктиста.
Сестре госпожи Мечниковой шел только семнадцатый год. Она принадлежала к натурам, не рано складывающимся и формирующимся. Фигура ее была еще совершенно детская, талия прямая и узенькая, руки длинные, в
плечах не было еще той приятной округлости, которая составляет их манящую прелесть, грудь едва обозначалась, губы довольны бледны, и в глазах преобладающее выражение наивного детского любопытства.
Сестра Феоктиста сняла со стены мантию и накинула ее на
плечи игуменьи. Мать Агния была сурово-величественна в этой длинной мантии. Даже самое лицо ее как-то преобразилось: ничего на нем не было теперь, кроме сухости и равнодушия ко всему окружающему миру.
Она была на полголовы ниже
сестры, несколько широкая в
плечах, живая и легкомысленная, насмешница.
Им было досадно, что не они выдумали: втроем неловко итти. Людмила оделась несколько наряднее обычного, — зачем и сама не знала. Впрочем, она любила наряжаться и одевалась откровеннее
сестер: руки да
плечи поголее, юбка покороче, башмаки полегче, чулки потоньше, попрозрачнее, тельного цвета. Дома ей нравилось побыть в одной юбке и босиком и надеть башмаки на босые ноги, — притом рубашка и юбка у нее всегда были слишком нарядны.
— Закрой глаза платком, когда смеяться захочется, — посоветовала
сестра и опять повела его за
плечо в гостиную.
Лариса глянула на нее, подмигнула ей, и Валерии вдруг стало весело и забавно. Лариса поднялась, пошевелила
плечами, — и в миг все четыре
сестры закружились в неистовом радении, внезапно объятые шальною пошавою, горланя за Дарьею глупые слова новых да новых частушек, одна другой нелепее и бойчее.
Сестры были молоды, красивы, голоса их звучали звонко и дико — ведьмы на Лысой горе позавидовали бы этому хороводу.
Проводив гостей, Надежда вернулась в гостиную. Миша лежал на диване и хохотал.
Сестра за
плечо стащила его с дивана и сказала...
— Привела! — с торжеством крикнула она
сестрам и за
плечо отвела Сашу к себе.
— Гаврилка! — поймав его за
плечо, сказал Илья. —
Сестра у тебя — молодчина!
Главным и единственным ее средством в это время была «Юлочка», и Юлочка, ценою собственного глубокого нравственного развращения, вывезла на своих детских
плечах и мать, и отца, и
сестру, и братьев.
Я попятился назад в переднюю, и тут он схватил свой зонтик и несколько раз ударил меня по голове и по
плечам; в это время
сестра отворила из гостиной дверь, чтобы узнать, что за шум, но тотчас же с выражением ужаса и жалости отвернулась, не сказав в мою защиту ни одного слова.
Бабушка и для архиерейского служения не переменила своего места в церкви: она стояла слева за клиросом, с ней же рядом оставалась и maman, а сзади, у ее
плеча, помещался приехавший на это торжество дядя, князь Яков Львович, бывший тогда уже губернским предводителем. Нас же, маленьких детей, то есть меня с
сестрою Nathalie и братьев Аркадия и Валерия, бабушка велела вывесть вперед, чтобы мы видели «церемонию».
— Полно, брат! по-латыни-та говорить! Не об этом речь: я слыву хлебосолом, и надобно сегодня поддержать мою славу. Да что наши дамы не едут! Я разослал ко всем соседям приглашения: того и гляди, станут наезжать гости; одному мне не управиться, так
сестра бы у меня похозяйничала. А уж на будущей неделе я стал бы у нее хозяйничать, — прибавил Ижорской, потрепав по
плечу Рославлева. — Что, брат, дождался, наконец? Ведь свадьба твоя решительно в воскресенье?
Весь нрав ее изменился; то она вдруг без всякой причины начинала играть, бегая по двору, что совершенно не шло к ее почтенному возрасту; то задумывалась и начинала ржать; то кусала и брыкала в своих
сестер кобыл; то начинала обнюхивать меня и недовольно фыркать; то, выходя на солнце, клала свою голову чрез
плечо своей двоюродной
сестре Купчихе и долго задумчиво чесала ей спину и отталкивала меня от сосков.
Принесли длинную жердь, «
сестры» положили ее себе на
плечи, и Муфель принялся выделывать на ней гимнастические упражнения: вертелся на брюхе, вертелся на локтях, вертелся на согнутых коленках — словом, показывал чудеса своего искусства; «
сестры» только кряхтели и сильно пошатывались, когда Муфель выделывал разные salto mortale; [Опасный прыжок (лат.).] лесообъездчики ахали, Никитич стоял в немом восторге с растворенным ртом.
Ипполит Сергеевич молча пожал
плечами, — его возмущали слова
сестры, но он был доволен тем, что она укротила Бенковского.
Софья начала ноктюрн. Она играла довольно плохо, но с чувством.
Сестра ее играла одни только польки и вальсы, и то редко. Подойдет, бывало, своей ленивой походкой к роялю, сядет, спустит бурнус с
плеч на локти (я не видал ее без бурнуса), заиграет громко одну польку, не кончит, начнет другую, потом вдруг вздохнет, встанет и отправится опять к окну. Странное существо была эта Варвара!
Михайло Иваныч (грозя из-за
сестры пальцем Дурнопечину).Твоя башка остается па
плечах единственно по милости этой слабой женщины.
Яков молчал и всё ждал, когда уйдет Матвей, и всё смотрел на
сестру, боясь, как бы она не вмешалась и не началась бы опять брань, какая была утром. Когда, наконец, Матвей ушел, он продолжал читать, но уже удовольствия не было, от земных поклонов тяжелела голова и темнело в глазах, и било скучно слушать свой тихий, заунывный голос. Когда такой упадок духа бывал у него по ночам, то он объяснял ею тем, что не было сна, днем же это его пугало и ему начинало казаться, что на голове и на
плечах у него сидят бесы.
Холодная вода освежила его, он утерся и, не сказав ни слова, не поблагодарив даже свою
сестру милосердия, схватил шапку, подхватил на
плечо шубу, поданную ему Пселдонимовой, и через коридор, через кухню, в которой уже мяукала кошка и где кухарка, приподнявшись на своей подстилке, с жадным любопытством посмотрела ему вслед, выбежал на двор, на улицу и бросился и проезжавшему извозчику.
Пришел Ашик-Кериб к своей матери, взял на дорогу ее благословение, поцеловал маленькую
сестру, повесил через
плечо сумку, оперся на посох странничий и вышел из города Тифлиза.
Когда, бывало,
сестра закричит: «Живчик, Живчик!», он прилетит, сядет ей на
плечо, на голову или на руку, и она его кормит.
Тронутый, взволнованный и благодарный Володя часто входил в уютную маленькую спальную, где заливалась канарейка, и целовал то руку матери, то ее щеку, то
плечо, улыбался и благодарил, обещал часто писать и уходил поговорить с
сестрой и с братом, чтобы они берегли маму.
Но Дмитрий Петрович не слышит, загляделся он на Наташу и заслушался слов ее в разговоре с
сестрой да с Дуней. Тронул его Смолокуров за
плечо и сказал...
Его
сестры, Мери и Нини, были очень похожи на двух фарфоровых куколок, в своих пышных белых платьях с роскошными поясами и с туго завитыми по
плечам локонами.
Он ничего не ответил и только указал мне глазами на одну женскую фигуру. Это была еще молодая девушка, лет 17–18, одетая в русский костюм, с непокрытой головой и с мантилькой, небрежно наброшенной на одно
плечо, не пассажирка, а, должно быть, дочь или
сестра начальника станции. Она стояла около вагонного окна и разговаривала с какой-то пожилой пассажиркой. Прежде чем я успел дать себе отчет в том, что я вижу, мною вдруг овладело чувство, какое я испытал когда-то в армянской деревне.
На лекции разговорился и познакомился со студентом однокурсником. Нарыжный-Приходько, Павел Тимофеевич. Украинец, из новгород-северской гимназии. Кудлатая голова, очки, крупные губы, на
плечах плед, ходит вразвалку — самый настоящий студент. Мне приятно было ходить с ним по улицам: вот если бы Конопацкие или
сестры увидели, с какими настоящими студентами я вожу компанию. Я и сам перестал стричь волосы и с нетерпением ждал, когда они волной лягут мне на
плечи.
Раз Владимир Семеныч, вернувшись со службы домой, застал
сестру плачущей. Она сидела на диване, опустив голову и ломая руки, и обильные слезы текли у нее по лицу. Доброе сердце критика сжалось от боли. Слезы потекли и у него из глаз и ему захотелось приласкать
сестру, простить ее, попросить прощения, зажить по-старому… Он стал на колени, осыпал поцелуями ее голову, руки,
плечи… Она улыбнулась, улыбнулась непонятно, горько, а он радостно вскрикнул, вскочил, схватил со стола журнал и сказал с жаром...
Сестра сходила и, удивленно пожав
плечами, сообщила, что без требования аптекарь отказывается выдать.
— Да… Я знаю… — вырвалось у меня с таким отчаянием, с такой беспредельной тоской, что
сестра невольно положила мне руку на
плечо и сказала уже иным тоном и голосом...
— Вот еще новая обуза свалилась на
плечи! — раздраженно говорил он нашим
сестрам. — Как я теперь всех вас буду перевозить?
Лидия Сергеевна была вылитая мать двадцать пять лет назад, рослая, с чудесным бюстом, но еще красивее. Овал лица, вырез глаз, значительный нос, полный подбородок и посадка головы на мягко спускающихся
плечах носили гораздо более барский отпечаток, чем у старшей
сестры. Она двигалась медленно, плавно, говорила ленивым контральтовым голосом, смотрела спокойно и нервности от своей матери не унаследовала; но унаследовала зато, кроме внешности, такую же постоянную заботу о туалетах и выездах.
Наружность Арона была ужасная, и он ни в чем не походил на
сестру. Бася была красавица. Арон был безобразен: огромная голова, вывороченные губы, узенькие
плечи, выдавшиеся вперед; в веснушках, и весь рыжий: не только волосы рыжие, но и брови, даже ресницы на припухших веках были бледно-рыжие.
— Не угодно ли полюбоваться на это сокровище ваше, — тут он подтолкнул за
плечи вперед младшую
сестру, тоже красную и возбужденную не менее брата, — она стащила со стола коробку с омарами и прячет ее. Я отлично видел как она кралась, унося что-то из столовой. Разумеется, украдены омары. Их, как раз, и не хватает на столе! Сейчас подавай их обратно, воровка этакая! — с угрожающим жестом прикрикнул он на Валю.