Неточные совпадения
Разом, без всякого предварительного уговора, уцелевшие от бригадирских когтей сто пятьдесят"крестов"очутились на
площади ("отпадшие"вновь благоразумно скрылись) и, дойдя до градоначальнического
дома, остановились.
Ввел в употребление игру ламуш [Игра ламуш — карточная игра.] и прованское масло; замостил базарную
площадь и засадил березками улицу, ведущую к присутственным местам; вновь ходатайствовал о заведении в Глупове академии, но, получив отказ, построил съезжий
дом.
Во взаимных услугах они дошли наконец до
площади, где находились присутственные места: большой трехэтажный каменный
дом, весь белый, как мел, вероятно для изображения чистоты душ помещавшихся в нем должностей; прочие здания на
площади не отвечали огромностию каменному
дому.
Около харчевен в нижних этажах, на грязных и вонючих дворах
домов Сенной
площади, а наиболее у распивочных, толпилось много разного и всякого сорта промышленников и лохмотников.
Тогда, на
площади Петровой,
Где
дом в углу вознесся новый,
Где над возвышенным крыльцом
С подъятой лапой, как живые,
Стоят два льва сторожевые,
На звере мраморном верхом,
Без шляпы, руки сжав крестом,
Сидел недвижный, страшно бледный
Евгений.
Я оставил Пугачева и вышел на улицу. Ночь была тихая и морозная. Месяц и звезды ярко сияли, освещая
площадь и виселицу. В крепости все было спокойно и темно. Только в кабаке светился огонь и раздавались крики запоздалых гуляк. Я взглянул на
дом священника. Ставни и ворота были заперты. Казалось, все в нем было тихо.
Утром, выпив кофе, он стоял у окна, точно на краю глубокой ямы, созерцая быстрое движение теней облаков и мутных пятен солнца по стенам
домов, по мостовой
площади. Там, внизу, как бы подчиняясь игре света и тени, суетливо бегали коротенькие люди, сверху они казались почти кубическими, приплюснутыми к земле, плотно покрытой грязным камнем.
За церковью, в углу небольшой
площади, над крыльцом одноэтажного
дома, изогнулась желто-зеленая вывеска: «Ресторан Пекин». Он зашел в маленькую, теплую комнату, сел у двери, в угол, под огромным старым фикусом; зеркало показывало ему семерых людей, — они сидели за двумя столами у буфета, и до него донеслись слова...
«Идиоты!» — думал Клим. Ему вспоминались безмолвные слезы бабушки пред развалинами ее
дома, вспоминались уличные сцены, драки мастеровых, буйства пьяных мужиков у дверей базарных трактиров на городской
площади против гимназии и снова слезы бабушки, сердито-насмешливые словечки Варавки о народе, пьяном, хитром и ленивом. Казалось даже, что после истории с Маргаритой все люди стали хуже: и богомольный, благообразный старик дворник Степан, и молчаливая, толстая Феня, неутомимо пожиравшая все сладкое.
Ему показалось, что он принял твердое решение, и это несколько успокоило его. Встал, выпил еще стакан холодной, шипучей воды. Закурил другую папиросу, остановился у окна. Внизу, по маленькой
площади, ограниченной стенами
домов, освещенной неяркими пятнами желтых огней, скользили, точно в жидком жире, мелкие темные люди.
Когда он вышел из
дома на
площадь, впечатление пустоты исчезло, сквозь тьму и окаменевшие в ней деревья Летнего сада видно было тусклое пятно белого здания, желтые пятна огней за Невой.
Появились пешие полицейские, но толпа быстро всосала их, разбросав по
площади; в тусклых окнах
дома генерал-губернатора мелькали, двигались тени, в одном окне вспыхнул огонь, а в другом, рядом с ним, внезапно лопнуло стекло, плюнув вниз осколками.
Город с утра сердито заворчал и распахнулся, открылись окна
домов, двери, ворота, солидные люди поехали куда-то на собственных лошадях, по улицам зашагали пешеходы с тростями, с палками в руках, нахлобучив шляпы и фуражки на глаза, готовые к бою; но к вечеру пронесся слух, что «союзники» собрались на Старой
площади, тяжко избили двух евреев и фельдшерицу Личкус, — улицы снова опустели, окна закрылись, город уныло притих.
Самгину казалось, что воздух темнеет, сжимаемый мощным воем тысяч людей, — воем, который приближался, как невидимая глазу туча, стирая все звуки, поглотив звон колоколов и крики медных труб военного оркестра на
площади у Главного
дома. Когда этот вой и рев накатился на Клима, он оглушил его, приподнял вверх и тоже заставил орать во всю силу легких...
Мы быстро спустились в город, промчались мимо
домов, нескольких отелей, между прочим французского, через
площадь.
Вечером я предложил в своей коляске место французу, живущему в отели, и мы отправились далеко в поле, через С.-Мигель, оттуда заехали на Эскольту, в наше вечернее собрание, а потом к губернаторскому
дому на музыку. На
площади, кругом сквера, стояли экипажи. В них сидели гуляющие. Здесь большею частью гуляют сидя. Я не последовал этому примеру, вышел из коляски и пошел бродить по
площади.
Шлюпки не пристают здесь, а выскакивают с бурунами на берег, в кучу мелкого щебня. Гребцы, засучив панталоны, идут в воду и тащат шлюпку до сухого места, а потом вынимают и пассажиров. Мы почти бегом бросились на берег по
площади, к ряду
домов и к бульвару, который упирается в море.
Мы где-то на перекрестке разошлись: кто пошел в магазин редкостей, кто в ванны или даже в бани, помещающиеся в одном
доме на торговой
площади, кто куда.
Мы видели много улиц и
площадей, осмотрели английскую и католическую церкви, миновав мечеть, помещающуюся в
доме, который ничем не отличается от других.
Мы пришли на торговую
площадь; тут кругом теснее толпились
дома, было больше товаров вывешено на окнах, а на
площади сидело много женщин, торгующих виноградом, арбузами и гранатами. Есть множество книжных лавок, где на окнах, как в Англии, разложены сотни томов, брошюр, газет; я видел типографии, конторы издающихся здесь двух газет, альманахи, магазин редкостей, то есть редкостей для европейцев: львиных и тигровых шкур, слоновых клыков, буйволовых рогов, змей, ящериц.
На
площади были два-три довольно большие каменные
дома, казенные, и, между прочим, гауптвахта; далее шла улица.
Пройдя
площадь с церковью и длинную улицу с ярко светящимися окнами
домов, Нехлюдов вслед за проводником вышел на край села в полный мрак.
Он вспомнил об обеде Корчагиных и взглянул на часы. Было еще не поздно, и он мог поспеть к обеду. Мимо звонила конка. Он пустился бежать и вскочил в нее. На
площади он соскочил, взял хорошего извозчика и через десять минут был у крыльца большого
дома Корчагиных.
Вот и
площадь, на которую выходил
дом своим фасадом; огни были погашены, и
дом выделялся темной глыбой при мигавшем пламени уличных фонарей.
От господского
дома до завода было рукой подать, — стоило только пройти небольшую
площадь, на которой ютилось до десятка деревянных лавок.
Грушенька жила в самом бойком месте города, близ Соборной
площади, в
доме купеческой вдовы Морозовой, у которой нанимала на дворе небольшой деревянный флигель.
Алеша направился к Соборной
площади, в
дом купчихи Морозовой, к Грушеньке.
Не доходя одного
дома до
площади, он остановился у ворот, вынул из кармашка свистульку и свистнул изо всей силы, как бы подавая условный знак.
Другой достопримечательностью поста была маленькая чугунная пушка на неподвижном деревянном лафете. Я видел ее в полном пренебрежении на
площади около
дома лесничего. По рассказам старожилов, она привезена была в пост Ольги для того, чтобы во время тумана подавать сигналы кораблям, находящимся в открытом море.
Император французов в это время, кажется, забыл, что, сверх открытых рынков, не мешает иметь покрытый
дом и что жизнь на Тверской
площади средь неприятельских солдат не из самых приятных.
Мы все скорей со двора долой, пожар-то все страшнее и страшнее, измученные, не евши, взошли мы в какой-то уцелевший
дом и бросились отдохнуть; не прошло часу, наши люди с улицы кричат: «Выходите, выходите, огонь, огонь!» — тут я взяла кусок равендюка с бильярда и завернула вас от ночного ветра; добрались мы так до Тверской
площади, тут французы тушили, потому что их набольшой жил в губернаторском
доме; сели мы так просто на улице, караульные везде ходят, другие, верховые, ездят.
В будни и небазарные дни село словно замирало; люди скрывались по
домам, — только изредка проходил кто-нибудь мимо палисадника в контору по делу, да на противоположном крае
площади, в какой-нибудь из редких открытых лавок, можно было видеть сидельцев, играющих в шашки.
У прочих совладельцев усадеб не было, а в части, ею купленной, оказалась довольно обширная
площадь земли особняка (с лишком десять десятин) с
домом, большою рощей, пространным палисадником, выходившим на
площадь (обок с ним она и проектировала свой гостиный двор).
Старая Сухаревка занимала огромное пространство в пять тысяч квадратных метров. А кругом, кроме Шереметевской больницы, во всех
домах были трактиры, пивные, магазины, всякие оптовые торговли и лавки — сапожные и с готовым платьем, куда покупателя затаскивали чуть ли не силой. В ближайших переулках — склады мебели, которую по воскресеньям выносили на
площадь.
«Кулаковкой» назывался не один
дом, а ряд
домов в огромном владении Кулакова между Хитровской
площадью и Свиньинским переулком. Лицевой
дом, выходивший узким концом на
площадь, звали «Утюгом». Мрачнейший за ним ряд трехэтажных зловонных корпусов звался «Сухой овраг», а все вместе — «Свиной
дом». Он принадлежал известному коллекционеру Свиньину. По нему и переулок назвали. Отсюда и кличка обитателей: «утюги» и «волки Сухого оврага».
Зарядившись в пивных, студенчество толпами спускается по бульварам вниз на Трубную
площадь, с песнями, но уже «Gaudeamus» заменен «Дубинушкой». К ним присоединилось уже несколько белоподкладочников, которые, не желая отставать от товарищей, сбросили свой щегольской наряд
дома и в стареньких пальтишках вышагивают по бульварам. Перед «Московскими ведомостями» все останавливаются и орут...
Я помню его, когда еще пустыри окружали только что выстроенный цирк. Здесь когда-то по ночам «всякое бывало». А днем ребята пускали бумажные змеи и непременно с трещотками. При воспоминании мне чудится звук трещотки. Невольно вскидываю глаза в поисках змея с трещоткой. А надо мной выплывают один за другим три аэроплана и скрываются за
Домом крестьянина на Трубной
площади.
Я заинтересовался и бросился в
дом Ромейко, в дверь с
площади. В квартире второго этажа, среди толпы, в луже крови лежал человек лицом вниз, в одной рубахе, обутый в лакированные сапоги с голенищами гармоникой. Из спины, под левой лопаткой, торчал нож, всаженный вплотную. Я никогда таких ножей не видал: из тела торчала большая, причудливой формы, медная блестящая рукоятка.
И рисует воображение дальнейшую картину: вышел печальный и мрачный поэт из клуба, пошел домой, к Никитским воротам, в
дом Гончаровых, пошел по Тверской, к Страстной
площади.
Чище других был
дом Бунина, куда вход был не с
площади, а с переулка. Здесь жило много постоянных хитрованцев, существовавших поденной работой вроде колки дров и очистки снега, а женщины ходили на мытье полов, уборку, стирку как поденщицы.
Перед окнами
дома Моссовета раскинута Советская
площадь. На фоне сквера, целый день оживленного группами гуляющих детей, — здание Института Маркса — Энгельса — Ленина.
Только с уничтожением толкучки в конце восьмидесятых годов очистилась Старая
площадь, и «Шипов
дом» принял сравнительно приличный вид.
Мы быстро пересекли
площадь. Подколокольный переулок, единственный, где не было полиции, вывел нас на Яузский бульвар. А железо на крышах
домов уже гремело. Это «серьезные элементы» выбирались через чердаки на крышу и пластами укладывались около труб, зная, что сюда полиция не полезет…
Задолго до постройки «Эрмитажа» на углу между Грачевкой и Цветным бульваром, выходя широким фасадом на Трубную
площадь, стоял, как и теперь стоит, трехэтажный
дом Внукова.
У последнего их было два: один в своем собственном
доме, в Охотном ряду, а другой в
доме миллионера Патрикеева, на углу Воскресенской и Театральной
площадей.
С годами труба засорилась, ее никогда не чистили, и после каждого большого ливня вода заливала улицы,
площади, нижние этажи
домов по Неглинному проезду.
На Трубе у бутаря часто встречались два любителя его бергамотного табаку — Оливье и один из братьев Пеговых, ежедневно ходивший из своего богатого
дома в Гнездниковском переулке за своим любимым бергамотным, и покупал он его всегда на копейку, чтобы свеженький был. Там-то они и сговорились с Оливье, и Пегов купил у Попова весь его громадный пустырь почти в полторы десятины. На месте будок и «Афонькина кабака» вырос на земле Пегова «Эрмитаж Оливье», а непроездная
площадь и улицы были замощены.
Полиция не смела пикнуть перед генералом, и вскоре
дом битком набился сбежавшимися отовсюду ворами и бродягами, которые в Москве орудовали вовсю и носили плоды ночных трудов своих скупщикам краденого, тоже ютившимся в этом
доме. По ночам пройти по Лубянской
площади было рискованно.
В девяностых годах прошлого столетия разбогатевшие страховые общества, у которых кассы ломились от денег, нашли выгодным обратить свои огромные капиталы в недвижимые собственности и стали скупать земли в Москве и строить на них доходные
дома. И вот на Лубянской
площади, между Большой и Малой Лубянкой, вырос огромный
дом. Это
дом страхового общества «Россия», выстроенный на владении Н. С. Мосолова.
Последние годы жизни он провел в странноприимном
доме Шереметева, на Сухаревской
площади, где у него была комната. В ней он жил по зимам, а летом — в Кускове, где Шереметев отдал в его распоряжение «Голландский домик».