Неточные совпадения
Я подошел
к окну и посмотрел в щель ставня: бледный, он лежал на полу, держа в правой руке пистолет; окровавленная шашка лежала возле него. Выразительные глаза его страшно вращались кругом; порою он вздрагивал и хватал себя за голову, как будто неясно припоминая вчерашнее. Я не прочел большой решимости в этом беспокойном взгляде и сказал майору, что напрасно он не
велит выломать дверь и броситься туда казакам, потому что лучше это сделать теперь, нежели после, когда он совсем опомнится.
Велев есаулу завести с ним разговор и поставив у дверей трех казаков, готовых ее выбить и броситься мне на помощь при данном знаке, я обошел хату и приблизился
к роковому
окну. Сердце мое сильно билось.
Эти размышления позволяли Климу думать о Макарове с презрительной усмешкой, он скоро уснул, а проснулся, чувствуя себя другим человеком, как будто вырос за ночь и выросло в нем ощущение своей значительности, уважения и доверия
к себе. Что-то веселое бродило в нем, даже хотелось петь, а весеннее солнце смотрело в
окно его комнаты как будто благосклонней, чем вчера. Он все-таки предпочел скрыть от всех новое свое настроение,
вел себя сдержанно, как всегда, и думал о белошвейке уже ласково, благодарно.
Дядя Яков действительно
вел себя не совсем обычно. Он не заходил в дом, здоровался с Климом рассеянно и как с незнакомым; он шагал по двору, как по улице, и, высоко подняв голову, выпятив кадык, украшенный седой щетиной, смотрел в
окна глазами чужого. Выходил он из флигеля почти всегда в полдень, в жаркие часы, возвращался
к вечеру, задумчиво склонив голову, сунув руки в карманы толстых брюк цвета верблюжьей шерсти.
Шагая по тепленьким, озорниковато запутанным переулкам, он обдумывал, что скажет Лидии, как будет
вести себя, беседуя с нею; разглядывал пестрые, уютные домики с ласковыми
окнами, с цветами на подоконниках. Над заборами поднимались
к солнцу ветви деревьев, в воздухе чувствовался тонкий, сладковатый запах только что раскрывшихся почек.
На ответ, что «вышла», он
велел Марфенькин букет поставить
к Вере на стол и отворить в ее комнате
окно, сказавши, что она поручила ему еще с вечера это сделать. Потом отослал ее, а сам занял свою позицию в беседке и ждал, замирая от удалявшейся, как буря, страсти, от ревности, и будто еще от чего-то… жалости, кажется…
Он постучал в
окно его и, когда тот отворил,
велел принести ключ от калитки, выпустить его и не запирать. Но прежде забежал
к себе, взял купленный им porte-bouquet и бросился в оранжерею,
к садовнику. Долго стучался он, пока тот проснулся, и оба вошли в оранжерею.
В его голове болезненный чад, соображение еще дремлет, но вот он в саду, подходит
к освещенным
окнам и слышит страшную
весть от барина, который, конечно, ему обрадовался.
В течение рассказа Чертопханов сидел лицом
к окну и курил трубку из длинного чубука; а Перфишка стоял на пороге двери, заложив руки за спину и, почтительно взирая на затылок своего господина, слушал
повесть о том, как после многих тщетных попыток и разъездов Пантелей Еремеич наконец попал в Ромны на ярмарку, уже один, без жида Лейбы, который, по слабости характера, не вытерпел и бежал от него; как на пятый день, уже собираясь уехать, он в последний раз пошел по рядам телег и вдруг увидал, между тремя другими лошадьми, привязанного
к хребтуку, — увидал Малек-Аделя!
Расхаживая тяжелыми шагами взад и вперед по зале, он взглянул нечаянно в
окно и увидел у ворот остановившуюся тройку; маленький человек в кожаном картузе и фризовой шинели вышел из телеги и пошел во флигель
к приказчику; Троекуров узнал заседателя Шабашкина и
велел его позвать. Через минуту Шабашкин уже стоял перед Кирилом Петровичем, отвешивая поклон за поклоном и с благоговением ожидая его приказаний.
Его перевели в скверную комнату, то есть дали гораздо худшую, в ней забрали
окно до половины досками, чтоб нельзя было ничего видеть, кроме неба, не
велели к нему пускать никого,
к дверям поставили особого часового.
— Брысь, пострелята! Еще ученье не кончилось, а они на-тко куда забрались! вот я вас! — кричит она на детей, все еще скучившихся у
окна в девичьей и смотрящих, как солдата, едва ступающего в колодках,
ведут по направлению
к застольной.
Но когда братья прибежали
к нему с радостною
вестью, малыш вскочил с постели и, увидев в
окно проходившего мучителя, выскочил на улицу.
После томительно жаркого дня наступил такой прекрасный вечер, что Марья Дмитриевна, несмотря на свое отвращение
к сквозному ветру,
велела отворить все
окна и двери в сад и объявила, что в карты играть не станет, что в такую погоду в карты играть грех, а должно наслаждаться природой.
Лаврецкий обошел все комнаты и,
к великому беспокойству старых, вялых мух с белой пылью на спине, неподвижно сидевших под притолоками,
велел всюду открыть
окна: с самой смерти Глафиры Петровны никто не отпирал их.
Возьмет Гловацкий педагога тихонько за руку и
ведет к двери, у которой тот проглатывает последние грибки и бежит внушать уравнения с двумя неизвестными, а Женни подает закуску отцу и снова садится под
окно к своему столику.
Над дверью деревянного подъезда опять была дощечка с надписью: «Следственный пристав»; в нижний этаж
вело особое крылечко, устроенное посредине задней части фасада. Налево был низенький флигелек в три
окна, но с двумя крыльцами. По ушатам, стоявшим на этих крыльцах, можно было догадаться, что это кухни. Далее шел длинный дровяной сарайчик, примкнутый
к соседскому забору, и собачья конура с круглым лазом.
Отпустив затем разбойников и Лизавету, Вихров подошел
к окну и невольно начал смотреть, как конвойные, с ружьями под приклад,
повели их по площади, наполненной по случаю базара народом. Лизавета шла весело и даже как бы несколько гордо. Атаман был задумчив и только по временам поворачивал то туда, то сюда голову свою
к народу. Сарапка шел, потупившись, и ни на кого не смотрел.
Прасковья Семеновна с годами приобретала разные смешные странности, которые
вели ее
к тихому помешательству; в господском доме она служила общим посмешищем и проводила все свое время в том, что по целым дням смотрела в
окно, точно поджидая возвращения дорогих, давно погибших людей.
— Ну, вот, вот! И Тыбурций говорит, что он не побоится прогнать богатого, а когда
к нему пришла старая Иваниха с костылем, он
велел принести ей стул. Вот он какой! Даже и Туркевич не делал никогда под его
окнами скандалов.
Осматриваюсь и понимаю, что стою, прислонясь спиною
к какому-то дому, а в нем
окна открыты и в середине светло, и оттуда те разные голоса, и шум, и гитара ноет, а передо мною опять мой баринок, и все мне спереди по лицу ладонями машет, а потом по груди руками
ведет, против сердца останавливается, напирает, и за персты рук схватит, встряхнет полегонечку, и опять машет, и так трудится, что даже, вижу, он сделался весь в поту.
Придя туда, они сели
к окну, в сторонке, чтоб не быть очень на виду. Калинович
велел подать два обеда и бутылку вина. Он несколько затруднялся, каким бы образом и с чего начать разговор; но Дубовский сам предупредил его.
Время между тем подходило
к сумеркам, так что когда он подошел
к Невскому, то был уже полнейший мрак: тут и там зажигались фонари, ехали, почти непрестанной вереницей, смутно видневшиеся экипажи, и мелькали перед освещенными
окнами магазинов люди, и вдруг посреди всего, бог
весть откуда, раздались звуки шарманки. Калинович невольно приостановился, ему показалось, что это плачет и стонет душа человеческая, заключенная среди мрака и снегов этого могильного города.
Потом он сообщил, на отборнейшем немецком языке, что желал заявить свое почтение и свою признательность г-ну иностранцу, который оказал такую важную услугу будущему его родственнику, брату его невесты; при этом он
повел левой рукой, державшей шляпу, в направлении Эмиля, который словно застыдился и, отвернувшись
к окну, положил палец в рот.
Малюта вышел. Оставшись один, Максим задумался. Все было тихо в доме; лишь на дворе гроза шумела да время от времени ветер, ворвавшись в
окно, качал цепи и кандалы, висевшие на стене, и они, ударяя одна о другую, звенели зловещим железным звоном. Максим подошел
к лестнице, которая
вела в верхнее жилье,
к его матери. Он наклонился и стал прислушиваться. Все молчало в верхнем жилье. Максим тихонько взошел по крутым ступеням и остановился перед дверью, за которою покоилась мать его.
Церковь,
к которой игумен
вел Максима, стояла среди древних дубов, и столетние ветви их почти совсем закрывали узкие продольные
окна, пропускавшие свет сквозь пыльную слюду, вставленную в мелкие свинцовые оконницы.
Взяла меня за руку и
повела во тьме, как слепого. Ночь была черная, сырая, непрерывно дул ветер, точно река быстро текла, холодный песок хватал за ноги. Бабушка осторожно подходила
к темным
окнам мещанских домишек, перекрестясь трижды, оставляла на подоконниках по пятаку и по три кренделя, снова крестилась, глядя в небо без звезд, и шептала...
Нартанович искоса взглянул на угрюмого Передонова, усмехнулся,
поводя своими длинными усами, и подошел
к окну.
Но этим еще не довольствуется Аким: он
ведет хозяина по всем закоулкам мельницы, указывает ему, где что плохо, не пропускает ни одной щели и все это обещает исправить в наилучшем виде. Обнадеженный и вполне довольный, мельник отправляется. Проходят две недели; возвращается хозяин. Подъезжая
к дому, он не узнает его и глазам не верит: на макушке кровли красуется резной деревянный конь; над воротами торчит шест, а на шесте приделана скворечница; под
окнами пестреет вычурная резьба…
На дачу Иванова
вела лесная тропинка, которую сплошь занесло снегом… Из-за стволов и сугробов кое-где мерцали одинокие огоньки. Несколько минут назад мне пришлось пройти мимо бывшей генеральской дачи, теперь я подходил
к бывшей дачке Урмановых. От обеих на меня повеяло холодом и тупой печалью. Я подошел
к палисаднику и взглянул в
окно, в котором видел Урманова. Черные стекла были обведены белой рамкой снега… Я стоял, вспоминал и думал…
Она быстро пошла по улице и потом повернула в переулок, который
вел к горам. Было темно. Кое-где на мостовой лежали бледные световые полосы от освещенных
окон, и ей казалось, что она, как муха, то попадает в чернила, то опять выползает из них на свет. Кирилин шел за нею. На одном месте он споткнулся, едва не упал и засмеялся.
В ожидании дьячка воевода сильно волновался и несколько раз подходил
к слюдяному
окну, чтобы посмотреть на площадь, не
ведут ли пристава волхита. Когда он увидел приближающуюся процессию, то волнение достигло высшей степени. Арефа, войдя в воеводские покои, повалился воеводе прямо в ноги.
Лавка Деренкова помещалась в низенькой пристройке
к дому скопца-менялы, дверь из лавки
вела в большую комнату, ее слабо освещало
окно во двор, за этой комнатой, продолжая ее, помещалась тесная кухня, за кухней, в темных сенях между пристройкой и домом, в углу прятался чулан, и в нем скрывалась злокозненная библиотека.
— Надо
окна велеть закрыть, — сказала она и вышла в гостиную, а оттуда в залу, а оттуда
к себе наверх и присела.
Затем, когда у настоящего злотаря риза будет готова, ее привезут
к нам за реку, а Яков Яковлевич поедет опять в монастырь и скажет, что хочет архиерейское праздничное служение видеть, и войдет в алтарь, и станет в шинели в темном алтаре у жертвенника, где наша икона на
окне бережется, и скрадет ее под полу, и, отдав человеку шинель, якобы от жары,
велит ее вынесть.
Возвратясь в свою комнату (она находилась во флигеле и была почти вся загромождена коваными сундуками), Гаврило сперва выслал вон свою жену, а потом подсел
к окну и задумался. Неожиданное распоряжение барыни его, видимо, озадачило. Наконец он встал и
велел кликнуть Капитона. Капитон явился… Но, прежде чем мы передадим читателям их разговор, считаем нелишним рассказать в немногих словах, кто была эта Татьяна, на которой приходилось Капитону жениться, и почему повеление барыни смутило дворецкого.
Я шел
к окну в четвертый раз. Теперь каторжник стоял неподвижно и только протянутой рукою указывал мне прямо на четырехугольник двора, за стеной цейхгауза. Затем он еще присел, поднялся, как будто делая прыжок, и взмахом обеих рук указал, что мне следует потом бежать вдоль тюремной стены направо. Я вспомнил, что тут крутые поросшие бурьяном пустынные обрывы горы
ведут к реке Иртышу или Тоболу и что внизу раскинута прибрежная часть города, с трактирами и кабаками…
Мирович(не допуская его это сделать). Александр Григорьич, пожалуйста, перестаньте! Эти сцены, ей-богу, ни
к чему не
поведут!.. (Взглянув в
окно.) Боже мой! Клеопатра Сергеевна приехала!
Андрей. Однако никого нет. Я, кажется, мешаться в уме начинаю помаленьку… потому песня какая-то лезет в голову совсем не
к месту! (Подходит
к окну). Вон Илья сидит на козлах, кулек шампанского держит; вон Серый что-то вздрагивает, ушами
поводит. Эх, Серый, куда-то ты помчишь меня отсюда!
Взошедши в нее, раздраженный и недовольный собою, сел
к окну и смотрел, как монахи
вели Феодора
к воротам, наперерыв осыпая бранью, как вытолкнули его; все было
к Феодору немилосердно, даже старый привратник ударил его тростью. Феодор терпел все, защищая ребенка и как будто взором говоря: «Он-то чем виноват?»
Отец поглядел в
окно, увидал коляску, взял картуз и пошел на крыльцо встречать. Я побежал за ним. Отец поздоровался с дядей и сказал: «Выходи же». Но дядя сказал: «Нет, возьми лучше ружье, да поедем со мной. Вон там, сейчас за рощей, русак лежит в зеленях. Возьми ружье, поедем убьем». Отец
велел себе подать шубку и ружье, а я побежал
к себе, наверх, надел шапку и взял свое ружье. Когда отец сел с дядей в коляску, я приснастился с ружьем сзади на запятки, так что никто не видал меня.
Целый день не то что из дому,
к окну близко не подходил Василий Борисыч и жене не
велел подходить… Очень боялся, чтоб грехом не увидала их Манефа… Оттого и в Осиповку ехать заторопился… «Один конец! — подумал он. — Рано ли, поздно ли, надо же будет ответ держать… Была не была! Поедем!» И на другой день, на рассвете, поехали.
Гигиена рекомендует не ставить в спальне кровати между
окном и печкою: спящий человек будет в таком случае находиться в токе воздуха, идущем от холодных стекол
окна к нагретой печке, а это может
повести к простуде.
Мать не поверила, но как увидала, сама испугалась и заперла сени и дверь в избу. Ужи проползли под ворота и вползли в сени, но не могли пройти в избу. Тогда они выползли назад, все вместе свернулись клубком и бросились в
окно. Они разбили стекло, упали на пол в избу и поползли по лавкам, столам и на печку. Маша забилась в угол на печи, но ужи нашли ее, стащили оттуда и
повели к воде.
Один раз мать сидела у
окна и смотрела на улицу. Вдруг она увидала, что
к ней идет ее Маша и
ведет за руку маленького мальчика, а на руках несет девочку.
— Ладно, подумаем, — отрывисто ответил он и круто повернулся
к окну. Помолчала немножко Дарья Сергевна, другой разговор
повела...
Но он не скоро дождался ответа, и то, как слушатели отозвались на его вопрос, не могло показаться ему удовлетворительным. Майор Форов, первый из выслушавших эту
повесть Гордановского обращения, встал с места и, презрительно плюнув, отошел
к окну. Бодростин повторил ему свой вопрос, но получил в ответ одно коротенькое: «наплевать». Потом, сожалительно закачав головой, поднялся и молча направился в сторону Евангел. Бодростин и его спросил, но священник лишь развел руками и сказал...
О сумерках Ковза кузнец и дурачок Памфилка из двора во двор пошли по деревне
повещать народу мыться и чиститься, отрещися жен и готовиться видеть «Божье чудесо». Подойдут
к волоковому
окну, стукнут палочкой, крикнут: «Печи топите, мойтеся, правьтеся, жен берегитеся: завтра огонь на коровью смерть!» — И пойдут далее.
Ворота двора были отворены, и Горданову с улицы были видны освещенные
окна флигеля Ларисы, раскрытые и завешенные ажурными занавесками. Горданов, по рассказам Висленева, знал, что ему нужно идти не в большой дом, но все-таки затруднялся: сюда ли, в этот ли флигель ему надлежало идти? Он не
велел экипажу въезжать внутрь двора, сошел у ворот и пошел пешком. Ни у ворот, ни на дворе не было никого. Из флигеля слышались голоса и на занавесках мелькали тени, но отнестись с вопросом было не
к кому.
В это мгновение плеча его тихо коснулась мягкая, нежная рука. Он взял эту руку и
повел того, кому она принадлежала,
к окну, в которое слабо светил снизу уличный фонарь.