Неточные совпадения
— Мой дед землю
пахал, —
с надменною гордостию отвечал Базаров. — Спросите любого из ваших же мужиков, в ком из нас — в вас или во мне — он скорее признает соотечественника. Вы и говорить-то
с ним не умеете.
В кухне — кисленький
запах газа, на плите, в большом чайнике, шумно кипит вода, на белых кафельных стенах солидно сияет медь кастрюль, в углу, среди засушенных цветов, прячется ярко раскрашенная статуэтка мадонны
с младенцем. Макаров сел за стол и, облокотясь, сжал голову свою ладонями, Иноков, наливая в стаканы вино, вполголоса
говорит...
Она привела сына в маленькую комнату
с мебелью в чехлах. Два окна были занавешены кисеей цвета чайной розы, извне их затеняла зелень деревьев, мягкий сумрак был наполнен крепким
запахом яблок, лента солнца висела в воздухе и, упираясь в маленький круглый столик, освещала на нем хоровод семи слонов из кости и голубого стекла. Вера Петровна
говорила тихо и поспешно...
Шемякин
говорил громко, сдобным голосом, и от него настолько сильно
пахло духами, что и слова казались надушенными. На улице он казался еще более красивым, чем в комнате, но менее солидным, — слишком щеголеват был его костюм светло-сиреневого цвета, лихо измятая дорогая панама, тросточка,
с ручкой из слоновой кости, в пальцах руки — черный камень.
Самгин редко разрешал себе
говорить с нею, а эта рябая становилась все фамильярнее, навязчивей. Но работала она все так же безукоризненно, не давая причины заменить ее. Он хотел бы застать в кухне мужчину, но, кроме Беньковского, не видел ни одного, хотя какие-то мужчины бывали: Агафья не курила, Беньковский — тоже, но в кухне всегда чувствовался
запах табака.
Самгину показалось, что глаза Марины смеются. Он заметил, что многие мужчины и женщины смотрят на нее не отрываясь, покорно, даже как будто
с восхищением. Мужчин могла соблазнять ее величавая красота, а женщин чем привлекала она? Неужели она проповедует здесь? Самгин нетерпеливо ждал.
Запах сырости становился теплее, гуще. Тот, кто вывел писаря, возвратился, подошел к столу и согнулся над ним,
говоря что-то Лидии; она утвердительно кивала головой, и казалось, что от очков ее отскакивают синие огни…
Лидия заставила ждать ее долго, почти до рассвета. Вначале ночь была светлая, но душная, в раскрытые окна из сада вливались потоки влажных
запахов земли, трав, цветов. Потом луна исчезла, но воздух стал еще более влажен, окрасился в темно-синюю муть. Клим Самгин, полуодетый, сидел у окна, прислушиваясь к тишине, вздрагивая от непонятных звуков ночи. Несколько раз он
с надеждой
говорил себе...
— Нет, каков шельма! «Дай,
говорит, мне на аренду», — опять
с яростью начал Тарантьев, — ведь нам
с тобой, русским людям, этого в голову бы не пришло! Это заведение-то немецкой стороной
пахнет. Там все какие-то фермы да аренды. Вот постой, он его еще акциями допечет.
«Вот вы привыкли по ночам сидеть, а там, как солнце село, так затушат все огни, —
говорили другие, — а шум, стукотня какая,
запах, крик!» — «Сопьетесь вы там
с кругу! — пугали некоторые, — пресная вода там в редкость, все больше ром пьют».
«Что это у вас за
запах такой?» — «Да вон, —
говорил он, — африканские кузнечики протухли: жирны очень, нельзя
с ними ничего сделать: ни начинить ватой, ни в спирт посадить — нежны».
Фаддеев встретил меня
с раковинами. «Отстанешь ли ты от меня
с этою дрянью?» — сказал я, отталкивая ящик
с раковинами, который он, как блюдо
с устрицами, поставил передо мной. «Извольте посмотреть, какие есть хорошие», —
говорил он, выбирая из ящика то рогатую, то красную, то синюю
с пятнами. «Вот эта, вот эта; а эта какая славная!» И он сунул мне к носу. От нее
запахло падалью. «Что это такое?» — «Это я чистил: улитки были, — сказал он, — да, видно, прокисли». — «Вон, вон! неси к Гошкевичу!»
Вот и начал Александр Владимирыч, и
говорит: что мы, дескать, кажется, забыли, для чего мы собрались; что хотя размежевание, бесспорно, выгодно для владельцев, но в сущности оно введено для чего? — для того, чтоб крестьянину было легче, чтоб ему работать сподручнее было, повинности справлять; а то теперь он сам своей земли не знает и нередко за пять верст
пахать едет, — и взыскать
с него нельзя.
Но проходит пять — десять минут, а Настасьи нет.
Пахом тоже задержался у ворот. Всем скучно
с дедушкой, всем кажется, что он что-то старое-старое
говорит. Наконец Настасья выплывает в столовую и молча заваривает чай.
История эта состояла в следующем: мужик
пахал поле и выпахал железный казанок (котел)
с червонцами. Он тихонько принес деньги домой и зарыл в саду, не
говоря никому ни слова. Но потом не утерпел и доверил тайну своей бабе, взяв
с нее клятву, что она никому не расскажет. Баба, конечно, забожилась всеми внутренностями, но вынести тяжесть неразделенной тайны была не в силах. Поэтому она отправилась к попу и, когда тот разрешил ее от клятвы, выболтала все на духу.
Человек вообще меряет свое положение сравнением. Всему этому кругу жилось недурно под мягким режимом матери, и до вечерам в нашей кухне, жарко натопленной и густо насыщенной
запахом жирного борща и теплого хлеба, собиралась компания людей, в общем довольных судьбой… Трещал сверчок, тускло горел сальный каганчик «на припiчку», жужжало веретено, лились любопытные рассказы, пока кто-нибудь, сытый и разомлевший, не подымался
с лавки и не
говорил...
Любовь Андреевна. Будьте добры, Яша. И зачем я поехала завтракать… Дрянной ваш ресторан
с музыкой, скатерти
пахнут мылом… Зачем так много пить, Леня? Зачем так много есть? Зачем так много
говорить? Сегодня в ресторане ты
говорил опять много и все некстати. О семидесятых годах, о декадентах. И кому? Половым
говорить о декадентах!
Приходила бабушка; всё чаще и крепче слова ее
пахли водкой, потом она стала приносить
с собою большой белый чайник, прятала его под кровать ко мне и
говорила, подмигивая...
Но хозяйка дома и обе экономки всячески балуют
Пашу и поощряют ее безумную слабость, потому что благодаря ей
Паша идет нарасхват и зарабатывает вчетверо, впятеро больше любой из остальных девушек, — зарабатывает так много, что в бойкие праздничные дни ее вовсе не выводят к гостям «посерее» или отказывают им под предлогом Пашиной болезни, потому что постоянные хорошие гости обижаются, если им
говорят, что их знакомая девушка занята
с другим.
Она вышла на маленькую полянку, остановилась и сказала: «Здесь непременно должны быть грузди, так и
пахнет груздями, — и вдруг закричала: — Ах, я наступила на них!» Мы
с отцом хотели подойти к ней, но она не допустила нас близко,
говоря, что это ее грузди, что она нашла их и что пусть мы ищем другой слой.
Они неравнодушно приняли наш улов; они ахали, разглядывали и хвалили рыбу, которую очень любили кушать, а Татьяна Степановна — удить; но мать махнула рукой и не стала смотреть на нашу добычу,
говоря, что от нее воняет сыростью и гнилью; она даже уверяла, что и от меня
с отцом
пахнет прудовою тиной, что, может быть, и в самом деле было так.
Покуда священник
говорил все это суровым голосом, а Вихров слушал его, — они, как нарочно, проезжали по чрезвычайно веселой местности: то по небольшому сосновому леску, необыкновенно чистому и редкому, так что в нем можно было гулять — как в роще; то по низким полянам,
с которых сильно их обдавало
запахом трав и цветов.
С новым товарищем своим он все как-то мало сближался, потому что тот целые дни был каким-нибудь своим делом занят и вообще очень холодно относился к
Паше, так что они даже
говорили друг другу «вы».
— Мамаша ваша мне
говорила, что вы вот и позайметесь
с Пашей.
— Не тронь ты меня! — тоскливо крикнула она, прижимая его голову к своей груди. — Не
говори ничего! Господь
с тобой, — твоя жизнь — твое дело! Но — не задевай сердца! Разве может мать не жалеть? Не может… Всех жалко мне! Все вы — родные, все — достойные! И кто пожалеет вас, кроме меня?.. Ты идешь, за тобой — другие, все бросили, пошли…
Паша!
— Ну, Сашенька, вы убирайтесь, пока целы! За мной
с утра гуляют два шпиона, и так открыто, что дело
пахнет арестом. У меня — предчувствие. Что-то где-то случилось. Кстати, вот у меня речь Павла, ее решено напечатать. Несите ее к Людмиле, умоляйте работать быстрее. Павел
говорил славно, Ниловна!.. Берегитесь шпионов, Саша…
Повторяю вам, вы очень ошибаетесь, если думаете, что вот я призову мужика, да так и начну его собственными руками обдирать… фи! Вы забыли, что от него там бог знает чем
пахнет… да и не хочу я совсем давать себе этот труд. Я просто призываю писаря или там другого, et je lui dis:"Mon cher, tu me dois tant et tant", [и я ему
говорю «Дорогой мой, ты мне должен столько то и столько то» (франц.).] — ну, и дело
с концом. Как уж он там делает — это до меня не относится.
„Поздравьте,
говорит, меня
с крестником“. Что бы вы думали? две тысячи взял, да из городу через два часа велел выехать: „Чтоб и духу, мол, твоего здесь не
пахло“.
Я возвратился в Париж осенью прошлого года. Я ехал туда
с гордым чувством: республика укрепилась,
говорил я себе, стало быть, законное правительство восторжествовало. Но при самом въезде меня возмутило одно обстоятельство. Париж… вонял!! 39 Еще летом в Эмсе, когда мне случалось заметить, что около кургауза
пахнет не совсем благополучно, мне
говорили: это еще что! вот в Мариенбаде или в Париже, ну, там действительно…
— Один покажет вам, —
говорил он, — цветок и заставит наслаждаться его
запахом и красотой, а другой укажет только ядовитый сок в его чашечке… тогда для вас пропадут и красота, и благоухание… Он заставит вас сожалеть о том, зачем там этот сок, и вы забудете, что есть и благоухание… Есть разница между этими обоими людьми и между сочувствием к ним. Не ищите же яду, не добирайтесь до начала всего, что делается
с нами и около нас; не ищите ненужной опытности: не она ведет к счастью.
Он сшил себе модное платье — оливковый фрак, модные панталоны со штрипками и длинную бекешу, которая очень шла к нему, и часто от него прекрасно
пахло духами, когда он ездил в гости, и особенно к одной даме, про которую Мими не
говорила иначе, как со вздохом и
с таким лицом, на котором так и читаешь слова: «Бедные сироты!
— Боже мой, как у вас здесь хорошо! Как хорошо! —
говорила Анна, идя быстрыми и мелкими шагами рядом
с сестрой по дорожке. — Если можно, посидим немного на скамеечке над обрывом. Я так давно не видела моря. И какой чудный воздух: дышишь — и сердце веселится. В Крыму, в Мисхоре, прошлым летом я сделала изумительное открытие. Знаешь, чем
пахнет морская вода во время прибоя? Представь себе — резедой.
— Девочки… подождите… не бранитесь, —
говорил он, перемежая каждое слово вздохами, происходившими от давнишней одышки. — Честное слово… докторишки разнесчастные… все лето купали мои ревматизмы… в каком-то грязном… киселе… ужасно
пахнет… И не выпускали… Вы первые… к кому приехал… Ужасно рад…
с вами увидеться… Как прыгаете?.. Ты, Верочка… совсем леди… очень стала похожа… на покойницу мать… Когда крестить позовешь?
Вызванное головлевской поездкой (после смерти бабушки Арины Петровны) сознание, что она «барышня», что у нее есть свое гнездо и свои могилы, что не все в ее жизни исчерпывается вонью и гвалтом гостиниц и постоялых дворов, что есть, наконец, убежище, в котором ее не настигнут подлые дыханья, зараженные
запахом вина и конюшни, куда не ворвется тот «усатый»,
с охрипшим от перепоя голосом и воспаленными глазами (ах, что он ей
говорил! какие жесты в ее присутствии делал!), — это сознание улетучилось почти сейчас вслед за тем, как только пропало из вида Головлево.
Особливо тот, усатый,
с охрипшим от перепоя голосом,
с воспаленными глазами,
с вечным
запахом конюшни… ах, что он
говорил!
Говорит, что был-де будто один какой-то офицер, который, вступив на походе в одну квартиру, заметил по соседству
с собою замечательную красавицу и, пленясь ее видом, тотчас же, по своему полковому обычаю, позвал денщика и
говорит: «Как бы, братец, мне
с сею красавицей познакомиться?» А денщик помялся на месте и, как ставил в эту пору самовар, вдруг восклицает: «Дымом
пахнет!» Офицер вскочил и бросился в комнату к сей прелестнице,
говоря: «Ай, сударыня, у вас дымом
пахнет, и я пришел вас
с вашею красотой спасти от пламени пожара», и таким образом
с нею познакомился, а денщика одарил и напоил водкой.
Но спустя немалое время тот же охотник до красоты, перейдя на другое место, также увидал красивую даму, но уже не рядом
с собою, а напротив своего окна через улицу, и
говорит денщику: «Ах, познакомь меня
с сею дамой!», но тот, однако, сумел только ответить снова то же самое, что «дымом
пахнет!» И офицер увидал, что напрасно он полагался на ум сего своего помощника, и желанного знакомства через него вторично уже не составил.
Рутилов наклонился, оторвал шерстистый стебель белены, скомкал его вместе
с листьями и грязно-белыми цветами и, растирая все это пальцами, поднес к носу Передонова. Тот поморщился от неприятного, тяжелого
запаха. Рутилов
говорил...
— Nadine a еtе sublime d’abnеgation! [Надин была — верх самоотречения! (фр.)] —
говорила потом одна из присутствовавших на проводах дам. — Представьте себе, она всю дорогу ехала
с открытой шеей и даже не хотела
запахнуть салопа.
Предчувствуя в судьбе своей счастливую перемену, наскоро
запахиваю халат, выбегаю и вижу курьера, который
говорит мне: „Ради Христа, ваше превосходительство, поскорее поспешите к его сиятельству, ибо вас сделали помпадуром!“ Забыв на минуту расстояние, разделявшее меня от сего доброго вестника, я несколько раз искренно облобызал его и, поручив доброй сопутнице моей жизни угостить его хорошим стаканом вина (
с придачею красной бумажки), не поехал, а, скорей, полетел к князю.
Сегодня ко мне в комнату является какой-то длинный бездельник в высоких сапогах,
с сильным
запахом спирта, и
говорит: «Вы бывший граф»… Я
говорю простите… Что это значит — «бывший граф»? Куда я делся, интересно знать? Вот же я стою перед вами.
— Идите проповедуйте эту философию в Греции, где тепло и
пахнет померанцем, а здесь она не по климату.
С кем это я
говорил о Диогене?
С вами, что ли?
И так как Петербург нынче переполнен Пафнутьевыми, которые все приехали понюхать, чем
пахнет, то у всех у них вашПафнутьев был
с визитом и всем
говорил, что надобно «взглянуть на положение вещей серьезно», и прежде всего начать
с оздоровления корней.
Мальчику было холодно и страшно. Душила сырость, — была суббота, пол только что вымыли, от него
пахло гнилью. Ему хотелось попросить, чтобы дядя скорее лёг под стол, рядом
с ним, но тяжёлое, нехорошее чувство мешало ему
говорить с дядей. Воображение рисовало сутулую фигуру деда Еремея
с его белой бородой, в памяти звучал ласковый скрипучий голос...
— Двадцать пять лет я не был здесь и опять уеду отсюда. Так, приезжал посмотреть на знакомые места.
С вами первым разговорился и больше ни
с кем
говорить не буду. Тогда я был в войске Сулеймана-паши, и вот здесь, — он указал себе под ноги, — здесь, на этом самом месте, я ел землю.
Этот круглый человек
с волосатыми руками, толстогубый и рябой, чаще всех
говорил о женщинах. Он понижал свой мягкий голос до шёпота, шея у него потела, ноги беспокойно двигались, и тёмные глаза без бровей и ресниц наливались тёплым маслом. Тонко воспринимавший
запахи, Евсей находил, что от Соловьева всегда
пахнет горячим, жирным, испорченным мясом.
Боркин (смеется). Разве
пахнет? Удивительное дело… Впрочем, тут нет ничего удивительного. B Плесниках я встретил следователя, и мы, признаться,
с ним рюмок по восьми стукнули. B сущности
говоря, пить очень вредно. Послушайте, ведь вредно? А? вредно?
Я обонял
запах жареного лука, смешанный
с запахом помоев; я видел лампу
с захватанным пальцами шаром, лампу, которая, казалось, сама
говорила: нигде, кроме трактира, я висеть не могу! я ощущал под собой стул
с прорванною клеенкой, стул, на котором сменилось столько поколений… но и за всем тем мысль, что я виноват и что"там разберут", пересилила все соображения.
Благодаря всем этим штучкам она слыла в обществе за женщину очень умную и в высокой степени нравственную, хотя в этом отношении, кажется, никогда не могло и быть ей опасности, так как Татьяна Васильевна
с самых юных лет одновременно походила на лягушку и на сову, вечно была
с флюсом то на одной щеке, то на другой, вечно
пахнула какими-то аптекарскими травами, мазями и вообще, как
говорил про нее Бегушев, она принадлежала не к женщинам, а к каким-то бесполым существам, потому что не представляла в себе никаких женских признаков.
Около часу пришла Линочка; и хотя сразу
с ужасом заговорила о трудностях экзамена, но
пахло от нее весною, и в глазах ее была Женя Эгмонт, глядела оттуда на Сашу. «И зачем она притворяется и ни слова не
говорит о Эгмонт!.. Меня бережет?» — хмурился Саша, хотя Линочка и не думала притворяться и совершенно забыла и о самой Жене, и о той чудесной близости, которая только что соединяла их. Впрочем, вспомнила...
Нил(входит
с миской в руках и куском хлеба.
Говоря, он внимательно следит, как бы не разлить содержимое миски. За ним идет Татьяна). Все это философия! Плохая у тебя, Таня, привычка делать из пустяков философию. Дождь идет — философия, палец болит — другая философия, угаром
пахнет — третья. И когда я слышу такие философии из пустяков, так мне невольно думается, что не всякому человеку грамота полезна…